Злой рок. Политика катастроф - Нил Фергюсон

заболевания превысило 7000, смертей – 700, в то время как лишь крошечная доля населения (0,1 %) получила одну дозу вакцины, а масштабы тестирования были сокращены до опасно низкого уровня. По состоянию на январь 2022 года в Тайване уже почти месяц не было зарегистрировано ни одной смерти от COVID-19. Но мир охвачен новым, еще более заразным омикрон-штаммом, впервые обнаруженным в Южно-Африканской Республике. Похоже, что этот вариант вируса также менее смертоносен, чем другие, так что беспрецедентный рост числа случаев и положительных результатов тестирования – порой даже вертикальный, а не экспоненциальный – фактически подтверждает, что пандемия наконец-то уступает место эндемической фазе. Тем не менее омикрон не предполагает легкое течение болезни, когда заражает невакцинированных людей. Еще одним фактором, важность которого я не осознал в 2020 году, было то, насколько удивительно устойчивыми окажутся в США антипрививочные настроения. В своей неприязни не только к вакцинам, но и к локдаунам, маскам и другим мерам, направленным на защиту общественного здоровья, многие американцы предстали социал-дарвинистами, столь же скептически относящимися к назойливому и неэффективному государству-няне, как Герберт Спенсер в свои лучшие годы.

Что ждет нас дальше? В книге «Стрела Аполлона» (Apollo’s Arrow, 2020) мой друг Николас Христакис спросил, окажемся ли мы после пандемии в «ревущих двадцатых», как наши деды и прадеды после пандемии испанского гриппа:

Возможно, после того как все завершится, на смену религиозности и стремлению к рефлексии, возросшим в дни пандемии и в промежуточные периоды затишья, придут желание риска, невоздержанность и жизнерадостность. Притягательность городов снова станет очевидной. Люди захотят широкого социального общения на спортивных мероприятиях, концертах и политических митингах. После жестоких эпидемий у людей часто обновляется не только чувство цели, но и чувство возможностей. 1920-е принесли нам распространение радио, джаз, Гарлемский ренессанс и женское избирательное право[1606].

Я привел самый цитируемый – и наименее исследованный – фрагмент из книги. Впрочем, это довольно лестный набросок 1920-х годов, десятилетия, отмеченного в США как жестокими бандитами, так и флэпперами, девушками-бунтарками, а в других странах – гиперинфляцией, голодом, а также подъемом большевизма и фашизма. В любом случае есть веские причины сомневаться, что 2020-е годы вообще будут «ревущими», хоть в хорошем смысле, хоть в плохом. Скорее всего, оставшаяся часть десятилетия окажется откровенно унылой – если, конечно, нам повезет.

Возможно, периодические вспышки коронавируса и его новые штаммы (которые будут появляться до тех пор, пока не вакцинируется бóльшая часть мира) заставят нас регулярно прививаться – и даже чаще, чем раз в год. Возможно, нам придется всегда хранить эти осточертевшие маски в карманах и портфелях – и, возможно, теперь, не заполнив онлайн-форму, мы больше не сможем ни войти в офис, ни сесть на самолет. И столь же уныло будет тогда, когда страны, совладав с COVID-19, вернутся к своим прежним распрям. Прекрасный пример – вечный конфликт Израиля и палестинцев: как только Израиль приблизился к коллективному иммунитету, привив 58 % населения, из сектора Газа по Иерусалиму вновь были выпущены ракеты. Могу упомянуть и о другой проблеме, не столь кровавой, но такой же унылой: шотландской независимости, о которой все вновь вспомнили, как только число ежедневных смертей от COVID-19 в Великобритании сократилось до однозначных цифр. Скоро европейцы снова заспорят о мигрантах; во Франции это уже началось, поскольку президент Макрон готовится в 2022 году предстать перед избирателями. Эфиопия, недолго бывшая в Восточной Африке лучом надежды, возвращается на привычный, темный путь, который ведет к гражданской войне и голоду. Россия находится на пороге вторжения в Украину. И так далее.

И все же то, что инфекция, вполне возможно, еще успеет нам надоесть, не исключает катастрофы в будущем. Я постарался показать, что «серый носорог» – легко предсказуемое бедствие – может совершенно внезапно превратиться в «черного лебедя» в тот час, когда это бедствие действительно приходит. Но этому «лебедю» непросто стать «драконьим королем» – так я называю катастрофу исторического масштаба, величину которой оценивают не только в связи с тем, сколько жизней она унесла. Для этого первоначальный всплеск избыточной смертности должен иметь экономические, социальные, культурные, политические и геополитические последствия, которые в совокупности предстанут чередой катастроф. И сейчас, когда я пишу эти строки, вполне понятно, как такая череда катастроф может произойти именно в тот момент, когда пандемия нам уже по-настоящему надоела.

К тому времени, когда эта книга пошла в печать, никто еще не представлял, как скажется на нас пандемия в экономическом плане. «Чего нам бояться? – спрашивал я. – Векового застоя или возвращения инфляции?» На мой вопрос ответил в феврале 2021 года Лоуренс Саммерс – экономист, еще в 2014 году говоривший о долгосрочной стагнации. Он предупредил, что в США бюджетный стимул, несоразмерно большой на фоне сравнительно малого разрыва объема производства, скорее всего, приведет к инфляции (в других странах несоответствия между мерами правительства и экономическим спадом гораздо менее выражены)[1607]. Его предостережение оказалось пророческим. К октябрю, когда уровень инфляции потребительских цен в США превысил 6 %, стало понятно, что сочетание чрезмерно экспансивных налогово-бюджетной и денежно-кредитной политик в период ограничений предложения, возникших из-за пандемии, вызвало рост инфляции – далеко не «временный», как утверждали представители Федеральной резервной системы, – и что инфляционные ожидания сорвались с якоря, как это произошло во второй половине 1960-х годов. «Честно говоря, мы будем даже рады немного более высокой… инфляции, – сказал в январе Джером Пауэлл, председатель Совета управляющих ФРС. – Устрашающая инфляция, при которой росли мои сверстники и я сам, маловероятна в нынешнем национальном и мировом контексте»[1608]. Это было неосмотрительно. Да, при отсутствии серьезного геополитического потрясения, сопоставимого с перспективой поражения во Вьетнаме и арабо-израильскими войнами на Ближнем Востоке, сыгравшими свою роль в инфляции конца 1960-х – начала 1970-х годов, по-прежнему трудно поверить, что инфляция будет превышать 6 % в течение долгого времени, – особенно сейчас, когда ФРС сокращает объемы покупки активов, а участники рынка ожидают повышения процентных ставок. Однако ужесточение денежно-кредитной политики, несомненно, создаст свои собственные проблемы, тем более что к концу 2021 года курс акций явно завышен, а объем госдолга является самым высоким с момента окончания Второй мировой войны.

Что касается политических последствий пандемии, то в каком-то смысле год назад их было легче предвидеть. Дональд Трамп проиграл президентские выборы – а если бы не пандемия, он бы их, скорее всего, выиграл. Борис Джонсон, на его счастье, успел провести всеобщие выборы в декабре 2019 года, еще до катастрофы. Но поражение Трампа – даже после всех его ошибок в 2020 году и после всего, что ему следовало сделать,