Братья и сестры по оружию. Связные из будущего (сборник) - Юрий Валин

Браться за бинокль смысла не было. Тачанку, запряженную тройкой броских вороных, Герман узнал сразу. Упряжку сопровождали двое верховых.

Катя уже перекатилась в гущу ивняка подальше от реки. Герман поправил очки, плотнее упер приклад в плечо. Вот так, сейчас выстрелишь в человека, а в душе ничего и не вздрагивает. Убийство — это рутина. Не в первый раз, господин беглый прапорщик, не в первый раз. Интересно, амазонка перестанет поглядывать сочувственно, если ей рассказать, что и до знакомства с ее очаровательной личностью господин прапорщик успел в рукопашной четверых уложить и получить досрочное повышение по службе?

Что за ерунда в голову лезет? Герман шепотом выматерился. Копыта уже стучали по настилу моста. Промелькнули вороные — усталые, взмыленные. Тачанку Герман рассмотреть не успел, — целью ему был назначен последний всадник. Остальных брала на себя Катя.

Выстрел в топоте копыт прозвучал как-то слабо. Зато ржание лошадей, треск дерева и человеческие вопли раздались словно над самой головой. Амазонка, конечно, не промахнулась. Сваленный наповал коренник рухнул на полном ходу, запутал постромки, легкая тачанка мигом слетела в кювет, ездовой кубарем покатился в кусты, из тачанки посыпались люди.

«Угробит она Прота», — подумал Герман, ловя на «мушку» спину в перекрестии новеньких ремней. Всадник, рослый хлопец в высокой папахе, поднял коня на дыбы. Широкая спина оказалась отличной мишенью, даже стрелять как-то стыдно. Герман нажал спуск. Карабин толкнулся в плечо, хлопец с какой-то странной готовностью запрокинулся на круп коня. Папаха свалилась, мелькнул коротко стриженный затылок и лихой рыжий чуб. Одуревший конь унес седока с глаз убийцы.

Герман загнал в ствол новый патрон и, низко пригибаясь, полез к дороге. Там много и часто стреляли. Прапорщик упал, пополз на локтях. Проклятая фуражка опять сползла на глаза.

От дорожной пыли ощутимо веяло солнечным жаром. Герман выглянул, в нос тут же ударило пороховой гарью. Показалось — дорога сплошь завалена телами. Нет, человеческое тело было единственным — усатый казак, раскинув руки и ноги, лежал в пыли. Жуть наводила опрокинувшаяся тачанка — все три лошади бились, пытаясь встать, хрипя и лягаясь. Трещал под ударами копыт разносимый вдребезги передок. Откуда и кто стреляет, Герман понять не мог. Высоко над головой свистнула шальная пуля. Прапорщик сунулся носом в пыль. Потом на всякий случай выставил карабин. Катерине нужно было помочь, но стрелять было решительно не в кого. Напрягаясь, Герман заметил подозрительно шевельнувшиеся кусты, — оттуда блекло блеснуло, грохнула винтовка. Прапорщик было прицелился, но с этой стороны дороги уже мгновенно ответили парой выстрелов. В кустах кто-то дернулся, мелькнула откинутая рука. Снова затрещали пистолетные выстрелы. Садили, кажется, обойму за обоймой.

Сообразив, где именно засела предводительница, Герман пополз вдоль дороги, разводя стволом карабина жгучие стебли крапивы. Глупо, конечно, сейчас уместнее подумать, как самому не нарваться на пулю великой ковбойши. В запале барышня и лягушке, невзначай квакнувшей, башку пулей снесет.

Стоило высунуться из кусачих зарослей, Катя действительно вскинула «маузер». Тут же раздраженным движением ствола приказала замереть. Герман застыл на четвереньках. Командирша выглядела как всегда: лихая, злая, встрепанная. Едва ли не утыкаясь ей в сапоги щетинистой мордой, валялся скатившийся с дороги труп. Катя раздраженно отпихнула путающуюся в ногах винтовку покойника. С той стороны дороги хлопнул одинокий пистолетный выстрел, пуля свистнула выше прикрытой насыпью девушки. В ответ Катя стрелять не стала. Почесала «мушкой» «маузера» шрамик над бровью и негромко крикнула:

— Хватит! Птичек распугаешь.

— Так ты высунься. Пташкам корму-то буде богато, — посулили из-за дороги.

— Это ты брось, — усмехнулась Катя. — Деваться тебе все равно некуда. «Маслята» уже экономишь. Поерзай да сдавайся. В противном случае дырок понаделаю.

— Спробуй, — в тонком, но, в общем-то, вовсе не визгливом голосе уверенности было не меньше, чем в наглом тоне амазонки. — Спочатку я твоєму пащенку криву шийку докручу. Він тобі мертвий потрібен? Опудало з нього облізле вийде[83].

— Я жутко милосердная. Я же практически из Гринписа. Ты ведь знаешь этих чудиков? Тебе не кажется, коллега, что мы зря лбами бьемся? — Катя делала яростные жесты прапорщику. «Маузер» тыкал в сторону реки, делал замысловатый пируэт. Герман кивнул: понятно — обойти с тыла.

— Ти, москалья стерво, мене ще в союзники поклич, — заорали с той стороны дороги. — Я з вами, с кацапами, поруч и серіти не сяду. Це моя країна, духу московського тут більше не буде.

— Здесь земля Российской империи, — рявкнула Катя. — Была и будет. Хоть усрись, бандера рахитичный.

Герман поспешно уползал в крапиву. «Маузер» на прощание произвел жест угрожающий, толковать его следовало как «ползи быстро, но осторожно». Прапорщик позволил фуражке сползти на нос и таранил жгучие дебри на манер полярного ледокола. Сзади перешли на матерное:

— Сунешся, шлюха московська, я тобі ще одну щілину прострочу. Будеш, гнійна сука, в ногах валятися. Я тебе розтягну, а потім…

— Угу, я тебе заодно отсосу и анилингус сделаю—…отозвалась Катя.

Насчет последнего Герман не совсем понял. По латыни он имел твердое «хор.», но к подобным физиологическим терминам суховатый Евгений Брониславович гимназистов почему-то не приобщал.

Обдумывая, что бы это могло значить, прапорщик скатился под мост. Здесь было прохладно, пахло тиной и ершами. В воду брызнули перепуганные лягушата. Зарываясь сапогами в песок, Герман прополз под сваями, полез в кусты. Следовало быть осторожным — этот стрелок уж точно раздумывать не станет. Вообще-то, если суждено получить пулю, то Герман предпочел бы пасть от руки Екатерины Григорьевны. Она даже из тяжелого «маузера» бьет удивительно изящно. Черт бы ее побрал, стерву невозможную.

Впереди жалобно всхрапывала раненая лошадь и слышались переговоры на повышенных тонах:

— …яйця відкручу. Голосити буде, у вас в Кремлі почують. Що вам, б…ям, не сидіти завмерши в своїй Федерації, на газову трубу подрачивать? Все лізете, навіть сюди потягнулися. Я чароді́йнику вашому кожну кишечку на ніж намотаю.

— Только тронь мальчишку. Ты у меня жить будешь, — ласково пообещала Катя. — Неделю, а то и больше. Я «перо» пачкать не буду. Я тебя на горшок посажу и пару крыс отловить не поленюсь. Они тебе так дупло разделают, что верещать замудохаешься. Гнида незалежная, недоносок триперный.

— Вы, сучки гэбисткие, в пытках толк знаэте. Так, ще не вмерла Украина, и наш час прийшов.

Бах, бах — гавкнул в ответ «маузер» Кати, то ли демонстрируя немереные запасы боеприпасов, то ли отвлекая внимание оппонента от обходного маневра. Зря, между прочим. Герман, ориентирующийся по звукам голосов, мгновенно потерял противника.

Прапорщик прополз еще немного, лег, тяжело дыша. В тишине хрипы собственных легких казалось оглушительными. Лицо жгло, как будто в костер сунул. Проклятая крапива. Где же он? Где-то рядом должен быть. Слышно, как, пытаясь встать, безнадежно бьет копытом раненая лошадь.

— Эй, запорожец с запором, чего примолк? Ответить нечем? Давай, гондон, лапы до горы задирай. Жить оставлю.

— Та пошла ты, путана дешева. Я тебя пополам голыми руками порву, — отозвался голос из-за соседнего куста.

— Бросай оружие! — Герман не раздумывая рывком вскинулся на ноги.

В небольшом углублении, среди молодых кустов крушины, скорчился парень в порванном френче. Коленом он прижимал к земле фигурку со связанными руками и с надетым на голову мешком.

Бам! — Германа крепко стукнуло в лицо. Парень во френче стрелял мгновенно, и его движения прапорщик даже не уловил. Пуля угодила в карабин, выбитое оружие ударило незадачливого офицера в лицо. Он отшатнулся — щеку обожгло второй пулей. Герман успел только зажмуриться. После краткой паузы приоткрыл глаза — парень, почему-то бросив пистолет, с неимоверной быстротой сиганул в кусты, подкатился куда-то под нижние ветви.

С дороги наперебой застучали «маузеры» Кати — девушка, хищно пригнувшись, расстреливала заросли из двух стволов. Герман, одной рукой зажимая разбитое лицо, ощупью выдернул из кобуры «наган», наугад начал палить по кустам.

— Да ладно, — буркнула Катя, с ловкостью фокусника перезаряжая «маузер». — Ушел, ублюдок. Наша школа. Выучили себе на голову. Теперь хер его догонишь. Ты, прапор, пригнись на всякий случай, и давай физиономию осмотрим.

— Прота посмотри сначала, — пробормотал Герман, с ужасом размазывая кровь, текущую по щеке.

— Да колдун наш хоть помят, но цел, — отозвалась Катя.

Безголовая фигура Прота действительно заворочалась, попыталась сесть. Герман почувствовал себя дурно и плюхнулся рядом с мальчиком.