Вооруженные силы на Юге России - Коллектив авторов -- История
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Таким образом Покровский был выручен. Он тотчас же перешел в наступление и погнал красных. Я же, выполняя директиву о выручке Май-Маевского, повернул и бросился на Никитовку; взял ее и пошел по тылам красных до Юзовской линии; затем вновь повернул обратно, прошел южнее, уже почти без боев, и вышел опять у Иловайской. Тем временем большевистская Царицынская армия уже дошла до Великокняжеской и угрожала Тихорецкой. В случае взятия этой станции весь Донской фронт был бы отрезан от беззащитной теперь Кубани. Выздоровевший и вступивший в командование Врангель снял с Донского фронта дивизию Покровского и бросил ее к Великокняжеской.
* * *В это время Врангель, полагая, что движение на Москву по прямому направлению не будет успешным, ибо мы едва в состоянии удержаться в Донецком бассейне, настаивал перед главным командованием на очищении Донбасса и переброске конницы на левый берег Волги, для соединения с левым флангом Колчака, через посредство Уральского казачьего войска. Он настаивал на необходимости сформирования для этой цели особой Кавказской армии на Царицынском направлении. Эта армия должна была состоять из всех конных и пластунских частей (кубанских, терских, астраханских и горских) за исключением дивизий моей 1-й Кавказской и 1-й Терской.
Добровольцы и донцы должны были бы удержать фронты по южной окраине Донецкого бассейна и восточнее ныне существующий фронт, проходящий по Донской области. Однако главное командование не согласилось полностью с этим планом и считало, что наивыгоднейшим является кратчайшее направление на Москву через Харьков, Курск и Орел. Кавказская же армия была сформирована, но должна была действовать не на левом, а на правом берегу Волги.
Лозунг же «неделимая Россия» теперь уже толковался в Ставке в ограничительном значении этого термина, то есть как отрицание федеративного строительства государства. Отсюда возникли невозможность сговориться с Петлюрой, перешедшая впоследствии в вооруженную борьбу, недоразумения с Кубанской радой и с Грузией, кровопролитные столкновения с Дагестаном и Азербайджаном, недоброжелательства в сношениях с Польшей и т. п. Все это дробило силы и средства армии, вызывало необходимость содержания крупных гарнизонов в тылу и препятствовало возможности создания единого антибольшевистского фронта. Назначенный командующим войсками Кавказа генерал Эрдели{210}, воспитанник петербургских салонов, не имевший понятия о кавказских взаимоотношениях и обычаях, не сумел довести до конца удачно начатое мною умиротворение Ингушетии и Чечни. Там начались беспрерывные восстания. Игнорируемая главным командованием Кубанская рада, ища союзников, приняла украинофильскую, вернее, петлюровскую ориентацию, ибо малороссийское наречие, традиции, дух и нравы родственны значительной части населения Кубанского края.
Однако вся эта политическая завируха, ослаблявшая армию физически, раздробляя ее силы морально, пока еще не очень отражалась на ней. Худшие в этом отношении последствия вызвала неналаженность или, вернее сказать, отсутствие снабжения. Денег не отпускалось достаточно, даже жалованье не платилось войскам иной раз по полгода. Приходилось жить добычей, отнимаемой у большевиков. Если же таковой не попадалось или не хватало, то прибегали к реквизициям у населения, уже сильно разоренного немецкой оккупацией и Гражданской войной. Реквизиционные квитанции, никогда не оплачиваемые, потеряли в глазах населения всякое значение; понятия реквизиции и вооруженного грабежа стали скоро для него аналогичными. Казаки и солдаты быстро привыкали, в свою очередь, смешивать два этих понятия, что чрезвычайно развращало армию.
Нравственный распад постепенно распространялся и на офицерский корпус. Первые добровольцы, горячие патриоты и идейные, бескорыстные сподвижники Л. Г. Корнилова, были уже повыбиты. Нынешнее офицерство состояло из новых людей, частью пленных или перебежавших из Красной армии, из мобилизованных в освобожденных от большевизма областях и из приезжавших с Украины, Грузии и окраинных государств. Прежние лозунги остались, но внутреннее содержание их стало другим. Прежний дух отлетел от армии. Не ощущалось и внутренней спайки между офицерами и солдатами.
Мобилизуемые принудительно крестьяне и рабочие интересовались прежде всего программой Добрармии. Ощутившие на своей шкуре грубую неправду большевистских обещаний, народные массы, разбуженные политически, хотели видеть в Добрармии прогрессивную силу, противобольшевистскую, но не контрреволюционную. Программа Корнилова была ясна и понятна; по мере же успехов Добрармии программа ее становилась все более неясной и туманной. Идея народоправства не проводилась решительно ни в чем. Даже мы, старшие начальники, не могли теперь ответить на вопрос: какова же в действительности программа Добрармии даже в основных ее чертах? Что же можно было сказать о деталях этой программы, как, например, в ответ на вопрос, часто задававшийся мне шахтерами Донецкого бассейна: каковы взгляды вождей Добрармии на рабочий вопрос? Смешно сказать, но приходилось искать добровольческую идеологию в застольных спичах и речах, произнесенных генералом Деникиным по тому или другому случаю; простое сравнение двух-трех таких «источников» убеждало в неустойчивости политического мировоззрения их автора и в том, что позднейший скептицизм и осторожность постепенно аннулировали первоначальные обещания. Никаких законоположений не было; ходили слухи о том, что что-то пишется в тиши кабинетов; нас же, полевых работников, постоянно сталкивавшихся с недоумениями и печалями населения, ни о чем не спрашивали и даже гневались, когда мы поднимали эти вопросы…
В конце апреля красная конница Думенко перешла в наступление от Великокняжеской, направлением на Батайск. Предпринявший контроперацию Врангель разгромил Думенко и отбросил его на восток от Великокняжеской. Положение Май-Маевского, предоставленного собственным силам, становилось все более тягостным, он едва держался. Я получил задание сосредоточиться около Матвеева Кургана и прикрыть отход Май-Маевского. 2 мая мы стали сосредоточиваться у Харцизска с целью приступить к исполнению директивы и идти к Матвееву Кургану.
В ночь на 4 мая Врангель вызвал меня к аппарату, спрашивая о состоянии корпуса; я доложил, что люди и особенно конский состав очень переутомлены, но, если мне дадут несколько дней отдыха, можно было бы вновь пуститься в рейд, дабы не отдавать Каменноугольного района. Врангель предоставил мне свободу действий, а Май-Маевскому разрешил отступать, предоставляя ему выбрать момент для этого по его усмотрению. 4 мая я отправился к Май-Маевскому в Иловайскую.
— Мой корпус уже несколько отдохнул, — сказал я ему. — Я готов поддержать вас. Давайте удерживать Донецкий бассейн.
Май-Маевский предложил мне отдохнуть еще денек.
— Еще красные не
