Екатерина Великая (Том 2) - А. Сахаров (редактор)
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но это случилось в минуту, когда Екатерину уже не занимало ничто земное…
А пока пришли приятные для императрицы вести. И снова воспрянула духом и окрепла телом эта сильная, неугомонная женщина, словно решившая упорно бороться и против старости, и против неудач.
Так, по крайней мере, казалось людям.
Никто не знал, какие страдания, душевные и телесные, выносила она, стараясь не выдать чем-нибудь своей мучительной тайны.
Екатерина сама слишком хорошо изведала жизнь, сама в себе носила все зачатки хорошего и дурного, чтобы не знать людей, особенно свой собственной двор, свой народ.
Как ни странно, но самообольщения не было у этой умной правительницы людей.
Она доказала это всею своею жизнью. Никто до неё и после, занимая трон, не заботился столько о прославлении своего имени, как эта Великая Екатерина…
Она сыпала золотом философам и поэтам, книги которых читались, к словам которых прислушивался весь мир. И, как благодарное эхо, звон червонцев русской императрицы превращался в поток восхвалений «Семирамиде Севера»…
Не жалея народных денег и крови своих подданных, начинала она военные авантюры, завершение которых приносило только ряд реляций о победах войск императрицы на суше и на воде. Но народу, государству мало пользы было от тех побед.
Только бескровные завоевания Крыма и Польши округляли владения. Но именно эти «завоевания», сделанные под шумок, за счёт бессильных, слабых соседей, не много славы прибавили к имени «победительницы» и в глазах потомства и даже современников.
Правда, генерал Тутолмин в полном собрании Сената решился нагло возгласить, обращаясь к Платону Зубову:
– О, сколь не походите вы на «злотворного гения», который присоединил к России дальние степи казацкие, гнёзда гибельной чумы, тогда как вы завоевали в Польше области плодоноснейшие, на рубеже лежащие с сердцем образованных стран, и жертвуете неустанно счастием, здоровьем, лучшими годами жизни для славы государыни.
Но даже здесь, в этом залитом золотом и милостями императрицы раболепном Сенате, и здесь низкая лесть прихлебателя была встречена гробовым молчанием, от которого побледнел и льстец, и сам фаворит, которому курили такой грубый фимиам.
Екатерина также осудила Тутолмина за плевок на могилу Потёмкина.
А столицы, новая и старая, долго ещё потешались над речью, острили по поводу тех «неусыпных трудов», тех «бескровных жертв», какие фаворит приносит своей покровительнице, «не щадя жизни, здоровья и живота»…
А про Польшу общий говор выразился в словах:
– Ловко урвали кусок от загнанного оленя, когда столько сильных, когтистых лап тянулось к даровому блюду…
Понимает это Екатерина. И страх охватывает её:
– Нельзя показать своей слабости. Стоит согнуться – тебя толкнут, совсем повалить постараются… И протянутся десятки когтистых лап, будут рвать ещё живое, трепещущее, но бессильное тело!..
Этого не хотела старая умная правительница.
Лучше умереть на ходу, на ногах… А там, что будет – ей дела нет…
Пока Екатерина жива, она останется, хотя бы по виду, хотя бы ценой муки тяжёлой, прежней, удачливой, непоколебимой в беде и в радости…
Так и поступает она.
Встаёт почти так же рано, как и всегда. Топит свой камин, садится за работу…
Правда, порою Екатерина долго медлит над чистым листом бумаги… А когда начинает писать, то тяжело, поскрипывая, движется по бумаге её перо. Даже почерк изменился у государыни…
Всё больше предаётся своим воспоминаниям императрица. Как будто утешить себя хочет блестящими картинами былого в страхе перед мраком грядущего дня…
Вот, вот они, юные, прекрасные, полузабытые, ушедшие давно из жизни милые лица… Целые толпы знакомых, близких лиц, вереница блестящих, незабвенных картин прошлого!
Вот бедный замок, где прошло её детство… Сёстры Кардель. Первая быстро ушла. Осталась вторая, весёлая, легкомысленная немного, живая француженка,[216] но такая ласковая, терпеливая. И умная. Она научила девочку быть ровной, любезной со всеми. «Никого не обижай. Тебя меньше обидят!» – твердила наставница.
Это пригодилось в будущем бедной принцессе.
А вот ласковый, важный аббат Менгден, известный своим даром прорицания. Он глядит в глаза худенькой девочке, касается её высокого, гладкого лба и говорит:
– Я вижу здесь не одну, а три короны!..
Считает в уме императрица: российская, крымская и польская! Верно. Предсказание сбылось. Значит, круг завершён? Или ещё нет? А Византия для Константина? А корона Индии, а персидская митра? Или ими не придётся увенчать старое чело?
Горько улыбается императрица…
А воспоминания бегут своей чередой. Вот тот, которому тоже в детстве пророчили несколько корон… Её кузен, потом муж… Красивый сначала. Изуродованный оспой потом…
Ей больше повезло. В ожидании трона она жила среди простых людей, вдали от этого трона, вокруг которого самый воздух ядовит… И это её спасло. А он?.. Идея величия помрачила в нём человеческую душу, последний разум и разнуздала все грубые, животные страсти… И он погиб… Прочь, прочь это воспоминание… Правда, она думала втайне, желала невольно… Но не так ужасно… не руками людей… Таких близких ей, с которыми она делила все свои радости и горести.
Алексей Орлов… Он ещё жив… Но теперь он не тот, каким был тогда… Прекрасный, мощный, как древний воин…
А брат его, Григорий, который ещё дороже был юной Екатерине… И покинутой жене, и торжествующей царице… Она любила его за силу, за решимость…
Всё прошло… А вот и очаровательный красавец Понятовский… Теперь – тоже старый, развенчанный король той Польши, которую она раздробила без пощады…
А из более глубокой тьмы прошлого выплывает образ красивый и лукавый. Её первая любовь – Салтыков…
Странно, самые важные события жизни этой женщины, ведущие к успеху и власти, переплетены с сердечными переживаниями, очень глубокими порою… Она не умела распутничать по расчёту, как большинство женщин, окружавших её при дворе Елисаветы… И не тешилась грубой чувственностью, как другие. Струю чувствительности вносила она во все свои связи, даже мимолётные… Отзвуки немецкой родины, страны женских вздохов и голубых незабудок…
Вот дни переворота… Ряды войск… Толпы народа… Тогда народ любил её. Она умела окружающих, по крайней мере, привязать к себе: гвардию, жителей столицы… Она сумела покорить и Москву, которая сначала холодно отнеслась к «царице-немке». А теперь? Блеску много, но как мало любви! Почему?
Вот начало царствования… Бецкий, Потёмкин… Тоже широко одарённый человек с искалеченной, полубезумной душой…
И всё же он был лучше многих, таких выдержанных, лощёных, как Васильчиков, Мамонов, Зорич, Зубов…
Да, да, лучше этого баловня. Хотя тот мёртв, а этот жив.
Но старая опытная женщина умеет быть справедливой.
Единственное преимущество за этим то, что он жив…
Немало их было… И все ушли.
Этот же здесь…
Давно оценила она своего последнего фаворита.
Вот он стоит перед нею, залитый блеском, женоподобный, с какой-то кошачьей наружностью и манерами… Он любит кошек. Но мужчине не надо бы походить на них… Она знает, как и отчего покрываются влагою и маслом красивые глаза любимца, такие откровенно-жадные, наглые порой, когда, он не стесняясь выпрашивает новых даров. Он, украшенный всеми первыми отличиями империи, орденами с её портретом, осыпанным бриллиантами, на груди.
Да, ему, как Орловым, как Потёмкину, как ещё двум-трём, самым дорогим людям, подарила Екатерина такой портрет – высшую награду. Этим она как бы возвышала в глазах у всех подданного до положения гражданского, морганатического супруга своего…
А ему всё мало. После смерти хапуги отца вся фамильная жадность, всё скряжничество словно переселилось в Платона Зубова.
Невольно поморщилась при этой мысли Екатерина… Но что делать.
Мелкий он… духом и телом… Продажный, как содержанка… Пресыщенная женщина не закрывает глаз ни на что… Но он продаётся весь, без остатка, именно ей! Ею всецело он создан, понимает, что не нужен больше никому, ни для чего. За позорную должность получает щедрую плату… потому не изменит до конца… Верен, как умеет, служит, как знает… Пускай. Она даёт свой опыт, он – свою юную силу. Склеится что-нибудь до конца… А там?.. Её не будет, когда начнётся что-нибудь иное. Так не всё ли равно?.. Этот – верен. Она знает! Недаром старик Захар не раз по ночам следил и днём вызнавал: где, у кого бывает фаворит.
Потом приходит, докладывает. Не ищет женских ласк этот холодный фаворит. Старается только разогреть себя, чтобы она была довольна. Так надо и его баловать всем, чем ещё может она, «Семирамида Севера»…
Отвернувшись от прошлого, окидывает взглядом настоящее усталая, старая императрица.
Тут мало радостей… Замолкли бои… Желтеют победные трофеи, знамёна… Разве что донесётся ещё с берегов Рейна, с полей Франции?