Петербургские женщины XIX века - Елена Первушина

В том же 1910 году у отдела появилась первая летняя колония для еврейских девушек, для которой была нанята дача из шести комнат в Лесном, в Воронцовом пер., 3. Летом на даче на полном пансионе (при стоимости 5 руб. за две недели) проживало 39 девушек (по 15 одновременно).

Праздники и гулянья

Пожалуй, только в церковные праздники бедное население Петербурга могло сбросить со своих плеч груз забот и предаться безудержному веселью.

Конечно, самым главным и самым волшебным праздником являлось Рождество. На этот праздник наряжали елку, привязывая к веткам конфеты, пряники, яблоки, укрепляя на них свечи. Цепи из бумаги и другие украшения дети часто делали сами. Вечером ждали, когда на небе появится первая звезда, и только тогда садились за праздничный стол. Из хлопушек доставали праздничные короны трех королей, пришедших в Вифлеем, и, надев их на головы, водили вокруг елки хоровод. «Рождество в бедном, но честном семействе» было частым сюжетом в детской нравоучительной литературе. В рассказе Александры Никитичны Анненской «Надежда семьи» избалованная девочка, дочка бедного чиновника, вытребовав у семейства новые наряды, едет встречать Рождество к своим богатым друзьям, а ее родители и младшие братья остаются дома ни с чем.

«И вот желание Маши исполнилось. Елизавета Ивановна, скрепя сердце, пошла с ней по магазинам покупать необходимые для бала вещи. Тринадцати рублей, которые просила сначала девочка, оказалось далеко недостаточно: одно платье стоило пятнадцать рублей, да к нему понадобился широкий пояс из лент, да перчатки, да новые ботинки, да убор головы у парикмахера. Маша с необыкновенным оживлением распоряжалась всеми приготовлениями к предстоящему удовольствию, она была весела, как птичка, и нарочно старалась не замечать грустных взглядов, которые бросал на нее отец, и того неудовольствия, с каким мать отдавала ей рубль за рублем из своего сокровища. Больше половины денег, полученных Иваном Алексеевичем в награду, пришлось истратить на ее прихоти, остальные пошли на уплату долгов да на покупку дров; о подарках младшим детям, о том, чтобы доставить какое-нибудь удовольствие самим себе, ни отец, ни мать не могли и думать.

Настал вечер сочельника. В восемь часов к домику Смирновых подъехала карета, — это одна из Машиных подруг заехала взять ее с собою. Маша, целый час перед тем вертевшаяся перед зеркалом, охорашивая свой наряд и любуясь собой, наскоро попрощалась с родителями и побежала садиться в карету. Отец и мать стояли у окна и провожали ее глазами. Мальчики приютились тут же и с любопытством поглядывали и на отъезжающую сестру, и на ярко освещенные окна противоположного дома.

— Папа, — вскричал шестилетний Миша, — смотри-ка, там, напротив, уж зажгли елку! Когда же ты нам подаришь игрушки? Теперь пора!

— Я уж очистил на столе место для солдатиков, — сказал Вася, заискивающими глазами поглядывая на отца.

Ивану Алексеевичу было очень тяжело, что он обманул надежды детей, что он ничем не мог порадовать их.

— Милые мои! — с усилием выговорил он. — Нет у меня для вас игрушек, потерпите, когда-нибудь я и вас потешу! — И он отвернулся, чтобы не видеть грустно недоумевающего выражения, с каким дети слушали его слова, чтобы не видеть слез, брызнувших из глаз их.

— Да, нечего сказать, не так думали мы встретить нынче праздник! — со вздохом проговорила Елизавета Ивановна. — Зато дочка-барышня в карете поехала!

— Не сердись на нее, — кротко заметил Иван Алексеевич, — ведь она еще ребенок, сама не понимает, что делает; вырастет большая, за все нас вознаградит!

— Ах, полно, пожалуйста, не говори ты мне этого! — вскричала Елизавета Ивановна. — Уж если теперь у нее нет никакого желания потешить чем-нибудь маленьких братьев или избавить от лишней работы отца с матерью, так большая вырастет — еще хуже будет! Теперь она стыдится перед такими же девчонками, как сама, признаться, что отец ее бедный, а вырастет — и отцом не захочет считать бедного человека!

Иван Алексеевич опустил голову.

— Господи, неужели это правда?! — тихо прошептал он. — А ведь я так люблю ее! — И он сам не заметил, как две слезы медленно скатились по щекам его.

Итак, Маша была на балу у своей подруги и была в настоящем бальном платье. Она одна из всей семьи встречала праздник среди веселья. Но было ли ей самой весело?»

В другой повести Лидии Чарской «Лизонькино счастье» бедная маленькая девочка должна отправиться на праздник в дом губернатора, но вместо этого из-за коварства подруги она попадает к злым шарманщикам, те хотят похитить ее и ходить с нею по дворам. Но благодаря тому, что в одном из шарманщиков просыпается совесть, девочке удается бежать.

Однако гораздо интереснее почитать, как представляла себе Чарская праздник Рождества в XXI веке. В ее рассказе «Елка через сто лет» мальчик Марсик засыпает, ожидая, когда его пустят посмотреть на елку, и ему снится праздник будущего.

«Вдруг темное пространство за окном озарилось светом. Марсик даже вздрогнул от неожиданности и зажмурил глаза. Когда он их раскрыл снова, то остолбенел от удивления. За окном прямо против него остановился небольшой воздушный корабль. На носу корабля сидели бабушка, дедушка и Таша. И у дедушки, и у бабушки, и у Таши в руках были свертки и пакеты.

— Здравствуй, здравствуй, Марсик! — весело кричали они ему. — Мы прилетели к тебе на елку. Надеемся, не опоздали, и елочку еще не зажгли?

Марсик очень обрадовался гостям, доставленным сюда таким необычайным способом. Два электрических фонаря, горевшие на передней части воздушного корабля, ярко освещали их лица. Марсику очень хотелось обнять поскорее дорогих гостей, но он не знал, как это сделать. Между ними и им находилось плотно закрытое на зиму окно.

Но тут поднялся дедушка и протянул к окошку свою палку, на конце которой был вделан крошечный сверкающий шарик.

Дедушка провел этим шариком по ребру рамы, и окошко распахнулось настежь, а с воздушного корабля перекинулся мостик к подоконнику, и по этому мостику бабушка, дедушка и Таша, со свертками и пакетами в руках, вошли в комнату. Окно тут же само собой захлопнулось за ними.

— Ну, веди нас к елке, где твоя елка? — целуя Марсика, говорили они.

В тот же миг распахнулись двери гостиной, и Марсик вскрикнул от восторга и неожиданности. Посреди комнаты стояла чудесная елка. На ней были навешаны игрушки, сласти, а на каждой веточке ярко сверкал крошечный электрический фонарик, немногим больше горошины.

Вся елка светилась, как солнце южных стран. В это время заиграл большой ящик в углу. То был не граммофон, но другой какой-нибудь музыкальный инструмент. Казалось, что чудесный хор ангельских голосов поет песнь Вифлеемской ночи, в которую родился Спаситель. „Слава в Вышних Богу и в человецах благоволение“, — пели ангельски прекрасные голоса, наполняя своими дивными звуками комнату.