Франкский демон - Александр Зиновьевич Колин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пасха в том году выпала на конец марта, а спустя месяц после праздника светлого Воскресения Христова в город Эскивы де Бюр прилетела весть о том, что делегация наконец-то в пути.
— Ну и что мне делать, святой отец? — искренне развёл руками Раймунд. — Они едут, но я не хочу их видеть.
— Даже сира Балиана, государь? — уточнил капеллан.
Не глядя на него, граф кивнул:
— Да. Невзирая на то, что я рад ему, всегда рад. Барон Наплуза достойнейший из людей королевства; он и его брат, а также сеньор Сидона Ренольд — мои друзья, но я знаю заранее, что они скажут мне теперь. Они примутся уговаривать меня отдать Бейрут этому... этому... этому выскочке, этому глупцу... Нет, хуже, безумцу! Безумцу, прислушивающемуся к нашёптываниям своей глупой жены и бесстыдной тёщи, принимающему решения по наущениям сеньора Керака и магистра Храма, все действия которых направлены только на то, чтобы вернее погубить королевство! Когда им говорят, что без мощной поддержки христианского рыцарства Запада, без их полков мы теперь не можем противостать Саладину, они смеются и отвечают, что не надеются дождаться помощи из Европы при жизни. Ну так они получат её после смерти!
Сообразив, что в создавшейся обстановке его слова звучат слишком двусмысленно, правитель Триполи и Галилеи поспешил внести ясность:
— Если мы начнём войну с султаном теперь, когда на троне Святого Града Господня сидит этот шут в короне, то погубим себя и погибнем все. Все!.. Знаете, что сказал сеньор Петры, когда покойный король Бальдуэн просил его уважать акты перемирия, им же, между прочим, в числе прочих подписанные? Он сказал: «Пока я, благодарение Господу, жив, буду без устали убивать неверных агарян правой рукой. А когда она устанет, переложу меч в левую!» Каково?! Его величество заметил, что сколько бы язычников сеньор Керака ни убил обеими руками, всё равно их всегда окажется достаточно, чтобы убить его. И что вы думаете? Он только фыркнул в ответ: «Я не боюсь смерти, ибо пришёл сюда ещё молодым как раз для того, чтобы умереть за Истинный Крест и за Гроб Господень!» Как же, интересует его крест! Порой поневоле подумаешь, а не нарочно ли они всё это делают? Может, им не терпится вместо креста, которым они то и дело клянутся, лицезреть, как полумесяц увенчает Скальный Купол?
Раймунд в негодовании умолк, а капеллан, как и полагается лицу духовного звания, проговорил примирительным тоном:
— Мессир, вы мой господин. Мой государь, и другого у меня нет, грех мне желать иного, а потому и не будет его. Но в то же время и прежде всего на свете вы — ещё и раб Божий, вверивший мне попечительство о своей душе. По воле Божьей вы — сын мой духовный, и я в ответе за вас перед Господом. Безусловно, вы правы. То, что свершилось в Святом Городе в прошлом сентябре, — подлость по отношению не только к вам, но и ко всем, кто остался верен клятве, принесённой покойному королю. Однако христианину подобает прощать врагам своим. Не гордыня ли днесь говорит в вас, сыне? Не дьявол ли нашёптывает на ухо вам прельстительные речи, соблазняет вас, дабы вернее поддержать вражду между вами и королём? Я не оправдываю графа Гвидо и тех, кто помог ему обманом завладеть короной, но коль скоро она венчает его голову, он — государь в Святом Граде Господнем. Каков ни есть правитель государства латинян в земле Иерусалимской, он знамя её и оплот в трудную эту годину...
— Какой оплот?! — не выдержал Раймунд. — Какое знамя? Что ты плетёшь?!. Простите, святой отец! Но вы говорите такое...
Как и следовало ожидать, Маттеус ответил со смирением, но и с достоинством:
— Если угодно вам, государь, выслушать меня, я буду говорить, велите замолчать, я умолкну.
Своими словами капеллан вводил духовного сына в сильное искушение, ему вдруг очень захотелось прогнать прочь святого отца. Но... с кем тогда беседовать? С рыцарями, половине из которых всё равно с кем драться, с Салах ед-Дином или с королём Гюи? С пасынками, выражающими приёмному отцу, как и полагается хорошим детям, однозначную поддержку? С женой? А она не то же ли самое, только другими словами, говорила ему буквально вчера? И позавчера, и третьего дня также? Помирись, помирись, помирись! Помирись, значит, покорись?! Ну нет! И всё же...
Даже и Балиан, когда приезжал в прошлый раз, уговаривал согласиться на компромисс. Мол, мессир, вы отдадите Бейрут, а король забудет про отчёт за израсходованные государственные деньги. Бейрут, по чести сказать, всё равно рано или поздно придётся отдать, пожалован-то он был на период регентства, а какое уж тут регентство, смех один. Да и что значит отдать? Город фактически уже с прошлой осени находится в руках короля. Однако согласиться означало в глазах Раймунда всё равно что признать себя казнокрадом. Он, конечно, тратил не скупясь, налево и направо. Султану за обещание не соваться в Галилею из общего заплатил, опять же, подарки — пустыми же послов не пошлёшь? А шутка ли сказать, во что содержание мамелюков, проглотов языческих, в Тивериаде обходится? Когда у них только пост наступит?! Опять же, кобылу арабскую приобрёл; часть, известное дело, слуги разворовали, да и так ушло туда-сюда по мелочи...
И всё-таки граф понимал, что отец Маттеус прав, но вот если бы... если бы только Гвидо подождал немного, не давил, не требовал, а по-человечески как-то... Но как? Если бы (ах, опять это если!), если бы Раймунд спросил себя честно: «Как это вы себе всё, мессир, представляете? Что, по-вашему, означает “по-человечески”? Едут теперь к вам с миром, так чего же вам ещё надо?!»
Видя по лицу государя, какие чувства обуревают его, капеллан молчал, ожидая, когда духовный сын сам вспомнит о духовном отце.
— Так вы советуете мне принять послов, святой отче? — спросил граф после затянувшейся паузы.
— Да, государь, — кивнул капеллан. — Король молод, вы
