Самое ужасное путешествие - Эпсли Джордж Беннет Черри-Гаррард

Среди вещей полюсной партии есть письмо Амундсена королю Норвегии. Норвежцы рассчитывали на то, что Скотт заберёт его. Оно завёрнуто в кусок тонкого брезента с тёмной полоской. Ткань грубее, толще, я бы сказал, тяжелее, чем наш брезент фирмы «Мандельберг».

23 ноября. Раннее утро. Сегодня утром должны были дойти до склада Дмитрия, но когда выступили со стоянки, лежал туман: партия с мулами, пройдя нужное расстояние, стала лагерем. Вскоре к нам подошёл на лыжах Райт и сказал:

«Если мы пропустили склад, то он должен быть там», — ткнул в пространство пальцем, и мы действительно увидели склад на расстоянии не более чем 200 ярдов. Завтра мы, партия с собаками, побежим вперёд, чтобы не терять времени, и, если лёд на море ещё держится, Аткинсон перейдёт по нему на мыс Эванс.

24 ноября. Раннее утро. Рыхлый снег, в котором вязнут ноги, и ломкий наст вконец извели нас. Сделали 17–18 миль.

Трещин не заметили, всё время отмечали свой путь гуриями, даже поставили два флага — так что партия с мулами не заблудится. За мулами собаки шли хорошо, но когда мы с ними вырвались вперёд, они, похоже, пали духом. Наверное, устали от Барьера; показавшийся вдали гурий их теперь не волнует — они знают, это лишь знак, вовсе не означающий привал. Вид у них здоровый, сытый, они в хорошей форме. По-моему, при большом количестве собак, если всё идёт нормально, хорошо бы менять упряжки местами, помещая вперёд то одну, то другую, дух соперничества заставит их идти резвее. Впрочем, наших собак, наверное, уже ничем не проймёшь. Но они и без того сделали больше, чем все их сородичи, вошедшие в историю.

На горизонте появились и постепенно увеличиваются горы.

Никогда прежде я не видел таких ярких контрастов между чёрными скалами и белым снегом. Остров Уайт накрыт длинными грядами тёмных кучевых облаков, над которыми в синем небе высятся белые пики хребта Ройял-Сосайети. Тёмно-серый Барьер выглядит очень красивым. А сейчас впереди холм Обсервейшн и скала Касл. Вряд ли ещё когда-нибудь увижу я это зрелище, но в моей памяти оно навсегда останется воспоминанием о возвращении домой после длительных и тяжёлых странствий. Немного жаль даже, что я расстаюсь с этим пейзажем навсегда, хотя, казалось бы, чего жалеть — я налюбовался им вдоволь.

25 ноября. Раннее утро. Прошли с гружёными санями 24 мили и были вознаграждены самыми радостными новостями: партия Кемпбелла в полном составе пришла на мыс Эванс.

Все здоровы. Они выступили из Убежища Эванс 30 сентября, здесь появились 6 ноября. Какое счастье, теперь всё изменилось к лучшему! Это первое хорошее известие с февраля минувшего года — кажется, с тех пор прошла вечность. Мы надеемся как можно скорее перейти морской лёд и выслушать историю их похождений.

26 ноября. Раннее утро. Вчера вечером около 6.45 покинули мыс Хат, к девяти пришли на мыс Эванс и до двух часов утра сидели и разговаривали.

Все члены северной партии выглядят хорошо, не измождены, веселы, с юмором рассказывают о пережитых волнениях и невзгодах.

Я не могу изложить историю их злоключений во всех деталях. Когда наш корабль боролся с паком, пытаясь пробиться к ним, в заливе Терра-Нова при обзоре с высоты 200 футов до самого горизонта простиралась открытая вода. Они решили, что судно потерпело кораблекрушение или забрало всех остальных с берега, а после этого было отнесено на север теми страшными штормами, которые один за другим пронеслись над ними, и не могло уже вернуться назад. О том, чтобы до наступления зимы предпринять по берегу лыжный переход, они серьёзно и не думали. Тогда они начали готовиться к зиме, прежде всего вырубили себе жильё в большом снежном надуве, находившемся в миле от места их высадки. В нём они обосновались и обогревались так хорошо, что в августе разрушили одну из трёх дверей, построенных из галетных ящиков и мешков.

Печкой им служило днище от жестянки для керосина, топливом — тюленьи кости, облитые и пропитанные ворванью.

По словам Кемпбелла, печь давала не меньше жара, чем примус. Конечно, все они были грязные. Наибольшей опасностью для них были дизентерия и птомаиновое отравление.

Весьма занимательны их рассказы о зимовке: о том, как забивали кляп в дымоход, или «о спорте в Антарктике»; о лекциях; о том, как грязны они были; об имевшихся книгах числом Четыре, включая «Дэвида Копперфильда»; о том, как ураган унёс бамбуковые стойки одной из палаток, её обитателям пришлось ночью ползком пробираться по льду в пещеру и спать вдвоём в одном спальном мешке, хорошо ещё, что имелась запасная палатка; как испортилась запасённая тюленина, они сели на половинный паёк, голодали, думали уже, что зимой пропадут, но тут удалось убить двух тюленей; о рыбе, извлечённой из желудка тюленя, — «лучшей нашей еде», о ворвани, которую употребляли в пищу.

Они зарылись так глубоко в снег, что мороз был им нипочём. Всё время дули сильные западо-юго-западные ветры, с плато срывались холодные вихри, но в пещере их завывания почти не были слышны. Иногда выдавалось всего по галете в день на каждого, а сахар только по воскресеньям и т. д.

Итак, на этом направлении всё обошлось благополучно, и мы поступили правильно, совершив поход на юг, по крайней мере мы получили все записи. Всё же, по-моему, лучше хоть какие-то, чем никаких.

Вечер. Фотографии полюсной партии на Полюсе и норвежского гурия (палатка норвежцев, столб и два флага), заснятые нашими, очень хорошие. Одна плёнка не использована, на другой — два этих снимка, сделанных аппаратом Бёрди. Выглядят все здоровыми, весёлыми, одежда не обледенела{193}. Погода, похоже, стояла безветренная — поверхность выглядит довольно рыхлой.

Аткинсон и Кемпбелл с одной собачьей упряжкой отправились на мыс Хат, затем мы все соберёмся здесь. До мыса Хат пока ещё можно пройти по прочному льду, но вокруг, сколько хватает глаз, открытая вода.

Вот уже три дня упорно дует южный ветер. Сегодня мулы должны прийти на мыс Хат.

Это самый счастливый день почти за год, можно сказать, даже единственный счастливый день.

ГЛАВА VII. ПУТЕШЕСТВИЕ К ПОЛЮСУ

Дон Жуан. Тот, кого мы именуем Человеком, и кто в личных своих делах труслив как заяц, — становится героем, когда борется за идею. Как гражданин он может быть жалок, как фанатик — опасен. Поработить его можно, только если он достаточно слаб духом, чтобы внять увещеваниям рассудка. Уверяю вас, господа: стоит лишь поманить человека тем, что сейчас он называет служением святому делу — и что потом будет называться множеством других имён, — и вы увидите, что он даже не задумывается о тех последствиях, которые для него лично могут оказаться плачевными…

Дон Жуан.

Все идеи, за которые станут умирать люди, будут всесветного значения. Когда испанец поймёт наконец, что он ничем не лучше сарацина, а его порок ничем не лучше Магомета, он восстанет, вдохновлённый всеобъемлющей идеей, перегородит баррикадой грязную трущобу, где проходила его полуголодная жизнь, и умрёт на ней за всеобщее равенство и свободу.

Статуя. Чушь!

Дон Жуан. То, что вы называете чушью, — единственное, ради чего человек отваживается на смерть. Впоследствии, правда, и идея свободы покажется ему недостаточно всеобъемлющей; люди станут умирать ради совершенствования человека, в жертву которому они с радостью принесут свою свободу[278]

5. НА ПОЛЮСЕ И НА ПУТИ ОБРАТНО

Полюсная партия

Скотт; Уилсон; Боуэрс; Отс; старшина Эванс

Склады

Одной тонны (79°29′); Верхний барьерный или гора Хупер (80°32′); Средний барьерный (81°35′); Нижний барьерный (82°47′); Осколки (севернее Ворот); Нижний ледниковый (южнее Ворот); Средний ледниковый (Клаудмейкер); Верхний ледниковый (гора Дарвин); Трёх градусов (86°56′); Полутора градусов (88°29′); Последний (89°32′)

Из экспедиции «Дисковери» Скотт вынес мнение, что молодые люди играют важную роль в полярных исследованиях; и тем не менее пятёрку, которая с широты 87°32′ пошла дальше на юг, составляли исключительно люди зрелого возраста, причём выбраны они были из большой группы в основном молодых людей. Четверо из них привыкли брать на себя ответственность и вести за собой других{194}. Четверо из них имели за плечами богатый опыт санных экспедиций, притерпелись к низким температурам. Ни один не спасовал бы перед опасностью, не впал бы в панику ни при каких обстоятельствах, не был подвержен изнурительным нервным срывам. Скотт и Уилсон были самыми возбудимыми из всей партии. По-моему, волнения, посещавшие Скотта, не столько давали выход его энергии, сколько помогали превозмочь однообразие духовной жизни. Скотту было 43 года, Уилсону — 39, Эвансу — 37, Отсу — 32, Боуэрсу — 28. Для своего возраста Боуэрс был на редкость зрелым человеком.