Горбун - Поль Феваль

– Что касается меня, – промямлил Пейроль, – то у вашего высочества нет повода…

– Это верно, ты со мной в одной упряжке уже долгий срок, но вот другие… Тебе хотя бы известно, какие знатные имена носят эти молодые люди? Право же, из них можно соорудить крепкий щит. Навай, к примеру, герцогских кровей, Монтобер принадлежит к фамилии Моле де Шамплатре, (это древняя дворянская ветвь, голос которой звучит мощно, как колокол Нотр Дама), Шуази – родственник Мортемаров, Носе – Лозенов, Жирон связан с Челламаре, маркиз де Шаверни – с принцем де Субиз…

– Ох, уж этот маркиз… – не сдержался Пейроль.

– Этот маркиз будет мне служить ничуть не меньше, чем все остальные. Просто для его укрощения придется больше затратить сил. Ну а если не удастся… – взгляд Гонзаго сделался ледяным, – тем хуже для него. Однако, продолжим наш список. Таранну благоволит и помогает сам мсье Лоу. Ориоль, этот шут гороховый, – племянник государственного секретаря Лебланка. Альбрет называет своим кузеном мсье де Флери. Даже немецкий прохиндей барон фон Батц имеет при дворе связи. Его хорошо знает мать регента принцесса Палатинская. Так что в моей когорте нет ни одного случайного человека, как видишь. Через Вомениля я имею выход на герцогиню Беррийскую, при посредничестве замухрышки Савёза хочу в случае нужды склонить на свою сторону аббатису Шельскую. Конечно, я не настолько наивен, чтобы не понимать, что при первом удобном случае они меня продадут с потрохами не за понюшку табаку. Ну и черт с ними! Сейчас меня это не волнует. Важно лишь то, что со вчерашнего вечера они все в моих руках, а с завтрашнего утра будут у меня под ногами.

Он сбросил одеяло и приказал:

– Подай туфли!

Пейроль немедленно стал на колени и заботливо обул своего хозяина, после чего помог одеться. Да, уж это был поистине слуга на все случаи.

– Я это тебе говорю, дорогой мой Пейроль, потому что ты тоже мой друг.

– О, ваше сиятельство, неужели вы ставите меня с ними в один ряд?

– Вовсе нет. Среди них не найдется ни одного, кто этого бы заслужил, – произнес принц с горькой улыбкой. – Просто ты уже настолько со мной повязан, что тебе я могу говорить все начистоту, ничего не утаивая, как исповеднику. Кстати, всякому человеку иногда необходимо перед кем-то исповедаться. Итак, я сказал, что их руки и ноги уже скованы цепями. Теперь остается лишь накинуть веревку на шею и покрепче затянуть петлю. Нельзя терять времени. Сейчас ты все поймешь. Да будет тебе известно, что этой ночью нас предали.

– Предали? – в ужасе воскликнул Пейроль. – Кто?

– Ориоль и Монтобер. А Жанри их покрыл.

– Но это невозможно!

– Пока петля их не удавила, возможно все.

– Что же вашей светлости стало известно?

– Ничего, кроме того, что наши два прохвоста не до конца исполнили свою задачу.

– Но полчаса назад Жанри меня заверял, что тело было отнесено до моста Марион.

– Жанри соврал. Я ничего не знаю наверняка, однако чувствую, что придется распрощаться с надеждой избавиться от этого демона во плоти по имени Лагардер.

– Простите мою бестолковость, монсиньор, я все-таки никак не пойму, откуда возникли ваши сомнения?

Гонзаго вытащил из-под подушки свернутый трубочкой листок и не спеша его развернул.

– Не знаю, кому пришло в голову таким манером надо мной поюродствовать, – процедил он, – но подобные шутки с принцем де Гонзаго не останутся безнаказными. Можешь в этом не сомневаться, Пейроль.

Тот терпеливо ждал дальнейших разъяснений.

– Как бы то ни было, – продолжал Гонзаго, – рука у этого Жанри крепка, и мы с тобой собственными ушами слышали предсмертный крик…

– Что там написано? – вне себя от любопытства простонал Пейроль.

Гонзаго протянул листок управляющему, и тот быстро пробежал его глазами. Там значилось:

«Капитан Лоррен – Неаполь,

Штаупитц – Нюрнберг,

Пинто – Турин,

Эль Матадор – Глазго,

Жоёль де Жюган – Марле,

Фаёнца – Париж,

Сальдань – там же,

Пейроль – …

Филипп Мантуанский, принц де Гонзаго – …»

Два последних имени были написаны то ли красным чернилом, то ли кровью. Против них не стояло названия города, поскольку мститель еще не знал, в каком месте он их настигнет с возмездием. Семь имен от начала были написаны обычным чернилом, но поверх их перечеркивал красный крест. Гонзаго и Пейроль не могли не догадаться, что означает эта пометка. Листок задрожал в руке Пейроля, и сам он затрясся как лист на ветру.

– Когда вы это получили? – пробормотал он.

– Сегодня рано утром. Но уже после того, как в ворота впустили эту шантрапу.

– А как листок к вам попал? – спросил Пейроль.

Гонзаго указал на окно, расположенное как раз напротив его кровати. Стекло одной из створок было разбито. Пейроль все понял и посмотрел на ковер, где среди осколков стекла, вскоре заметил камень.

– От этого я и проснулся, – разъяснял дальше Гонзаго. – Прочитав сие недвусмысленное послание, я, как ты сам понимаешь, сделал вывод, что Лагардер, скорее всего, спасся.

Пейроль потупил взор.

– Если это не…, – продолжал Гонзаго, – если это не выходка какого-нибудь его сообщника, который, предположим, еще не знает о его смерти.

– Хорошо, если бы так, – пробормотал Пейроль.

– После того, как камень влетел в комнату, я сразу же вызвал Ориоля и Монтобера, сделал вид будто ничего не знаю, был с ними весел, шутил, даже подсмеивался, дескать мол, не обязательно было тащить труп так далеко, и они тут же сознались, что тело в реку не сбросили, а оставили на куче мусора на улице Пьера Леско.

Пейроль в негодовании саданул себя кулаками по коленям:

– Вот ублюдки! Да ведь большего было и не надо. Раненный мог придти в себя.

– Так или иначе, скоро все станет ясным, – сказал Гонзаго, – именно с этим заданием я только что отправил Кокардаса и Паспуаля.

– Не пойму, ваша светлость, почему вы с такой настойчивой неосмотрительностью доверяете этим двум ренегатам?

– Я не доверяю никому, друг мой Пейроль, даже тебе. Если бы можно было все исполнять самому, я бы так и поступал. Прошлой ночью они хватили лишнего, понимают, что провинились, и это важный довод в пользу того, что сейчас отнесутся к делу с должным рвением. Я их отправил с двумя поручениями. Первое: отыскать двоих разбойников, охранявших в прошлую ночь юную претендентку на имя Авроры де Невер.

Произнеся имя, Гонзаго не смог удержать иронической улыбки. Пейроль был серьезен и мрачен, как служащий ритуальной конторы.

– И второе: – продолжал Гонзаго, – расшибиться в лепешку, но точно установить, удалось ли нашей темной лошадке в очередной раз сбежать из стойла.

Гонзаго позвонил лакею и, когда тот вошел, приказал: