Жестокий век - Исай Калашников

Посланцы с достоинством поклонились, покинули шатер. Нойоны ждали, что скажет Ван-хан. А ему трудно было сказать что-либо. Видел всю свою жизнь, полную превратностей и мук. В самое горькое время не сам Тэмуджин, так его отец оказывались рядом. Как бы там ни было, он, выходит, забыл добро, сделанное ими, дал вовлечь себя в постыдное дело. Не надо было слушать Нилха-Сангуна и Джамуху. Но и как не слушать? Если Тэмуджин замыслил отобрать у Нилха-Сангуна улус, а так оно, наверное, и есть, для чего была его собственная жизнь, все походы, войны, казнь единокровных братьев? Ничего этого он нойонам сказать не может. Не поймут они этого…

– К Буир-нуру надо, наверное, кого-то послать…

– Для чего, хан-отец? Уж не хочешь ли ты вести переговоры с андой? – Джамуха распахнул густые ресницы так, будто был удивлен безмерно.

– Тэмуджин теперь ослаб, войско его малочисленно. Кому он теперь опасен?

Трудно ворочая языком, сын сказал:

– Если змея ядовита, все равно, толстая она или тонкая.

Алтан одобрительно закивал головой.

– Верно говоришь, достойный сын великого хана! Мы повергли Тэмуджина на землю, а он осмеливается грозить нам! О чем с ним говорить? Уж мы-то его знаем. Мы пришли к тебе, великий хан, искать защиты, а ты спасаешь Тэмуджина.

– Я вас не звал! – осадил его Ван-хан.

И лицо Алтана опять запылало красным шелком. Он обиженно умолк и больше не проронил ни слова.

– Хан-отец, я не могу понять своим скудным умом: зачем вдевать ногу в стремя, если не хочешь сесть в седло? – спросил Джамуха. – Ради тебя мы пошли на Тэмуджина, ради тебя проливали кровь наши воины. Тэмуджин побит, а ты рукой, занесенной для последнего удара, хочешь обласкать его. Хан-отец, ты погубишь себя и нас!

– Кому суждено быть удавленным, тот не утонет, – устало отбивался Ван-хан.

Спор становился все более бурным. Хан искал поддержки, но ее не было.

Сын озлобленно твердил: «Тэмуджина надо добить!» Брат Джагамбу, бежавший когда-то с нойонами-заговорщиками в страну найманов, после возвращения виновато держался в стороне, не высовывался со своими суждениями. Один Алтун-Ашух вроде бы хотел помочь хану, но на него зыркнул злыми глазами Нилха-Сангун, и нойон умолк. Ван-хан уступил:

– Ладно, я не пошлю людей к Буир-нуру. Но и гонять по степи Тэмуджина не буду. Есть дела худые и добрые, есть вредные и полезные. Наверное, добрым и полезным делом было бы навсегда лишить Тэмуджина возможности возвеличиваться над другими. Но есть еще и совесть. Она повелевает мне вручить это дело на суд всевышнего. Это мое слово – последнее.

Нойоны, Джамуха, Нилха-Сангун ушли от него недовольные.

А спустя несколько дней верный Алтун-Ашух проведал: Джамуха, Алтан, Хучар и Даритай-отчигин, кое-кто из кэрэитских нойонов сговариваются убить Ван-хана и посадить на его место Нилха-Сангуна. Ван-хан потребовал, чтобы Джамуха и родичи Тэмуджина незамедлительно явились к нему. Они пренебрегли его повелением. Тогда он послал нукеров, хотел привести силой и самолично дознаться – правда ли? Джамуха и родичи Тэмуджина подняли воинов, побили нукеров и ушли в сторону найманскую. Посланное вдогонку войско смогло отбить лишь несколько табунов. Потом был слух: родичи Тэмуджина дорогой перессорились, Даритай-отчигин отделился от них и ушел к своему племяннику.

Ван-хан возвратился в родовые кочевья.

Глава 10

По редколесью крутого косогора медленно шли две косули. Они часто останавливались, поднимали маленькие сухие головы, сторожко поводили ушами. Хасар лежал за серым, вросшим в землю камнем, следил за каждым движением животных – приблизятся или отвернут в сторону? Руки судорожно сжимали лук и стрелу, от напряженной неподвижности ныл затылок. Подойдут или нет? Можно было бы уже стрелять, будь в руках прежняя сила. Но он много дней подряд ничего не ел, обессилел до того, что с трудом передвигал ноги. Косули приближались. Вот они остановились, одна повернулась боком к нему, сорвала с куста лист. Пора. Натянул лук. В глазах потемнело от усилия, часто заколотилось сердце – жизнь или медленная смерть? Стрела вонзилась косуле в шею, и она, высоко подпрыгнув, упала в куст, с треском обломав ветки. Он побежал к ней, на ходу выдергивая нож, упал на еще живое, бьющееся тело, разрезал горло, стал хватать открытым ртом клокочущую струю крови. Утолив немного голод, встал, вытер забрызганное кровью лицо. Теперь он будет жить.

После битвы с кэрэитами Хасар не поехал за братом. Разыскал свой курень, хорошо отдохнул и стал неторопливо собираться в дорогу. За братом он не пойдет. Слишком уж строг, несправедлив к нему старший брат. Он пойдет к Ван-хану, будет служить ему. У Тэмуджина что выслужишь? Скоро от него все разбегутся, останется с Джэлмэ да Боорчу. И, как знать, не наступит ли такое время, когда старший брат принужден будет просить помощи у него, Хасара. Вот тогда он ему все выскажет, все свои обиды выложит.

Кэрэиты налетели на его маленький курень, как голодные вороны на падаль. Он бросился к их нойону Итургену:

– Вели прекратить грабеж и насилие! Я сам собрался идти к хану.

– Ха! Собралась женщина замуж за нойона, просыпаясь в постели харачу!

– Ты что! Не знаешь, кто я?

– Да уж знаю. Братец Тэмуджина. Ну и что? Мы пленили и тебя, и всех твоих людей. Вот и весь разговор.

Итурген спешился у его юрты, вошел в нее, как хозяин, осмотрел дорогое оружие, стал примерять его доспехи.

– Не трогай! – Хасар выхватил из его рук золоченый шлем.

Кто-то из нукеров Итургена из-за спины, через голову хлестнул по лицу плетью. Хасар ослеп от боли и ярости. Ударил кулаком Итургена. Две его жены и дети испуганно закричали, заплакали. На их глазах кэрэиты избили Хасара, вышибли пинками из юрты.

Он вскочил на коня Итургена, поскакал в лес. Кэрэиты погнались за ним, подшибли коня, он пешком достиг леса, спрятался в зарослях колючего боярышника. Кэрэиты не очень-то утруждали себя поисками. Все забрали и ушли, прихватив с собой и жен, и детей, и рабов. Он остался один. И все равно хотел идти к Ван-хану. Но одумался. Если так задиристо вел себя Итурген, чего можно ждать от Нилха-Сангуна? Не вздумает ли сын хана выместить на нем зло, питаемое к Тэмуджину?

Опасаясь рыщущих повсюду кэрэитов, день просидел в зарослях боярышника, потом отправился искать Тэмуджина. Однажды набрел на умирающего воина. Раненный, он отстал от войска Тэмуджина, обессилел от потери крови, жары и голода. От него Хасар узнал, куда направился брат.

Воину ничем помочь не мог. Забрал его лук со стрелами, нож, огниво с кремнем.

До этого дня ему не удавалось подстрелить ни зверя, ни птицу. Он уже думал, что придется умереть в одиночестве, как тому воину… Теперь будет жить!

Хасар развел огонь, обжарил кусок печени, поел, передохнул немного, еще раз поел. После этого снял с косули кожу, разрезал мясо на тонкие ремни, развесил его над огнем. Сутки он подвяливал мясо на огне и жарком солнце. За это время насытился, отдохнул. Сложив мясо в подсушенную кожу, отправился дальше.

Через несколько дней он пришел на берег Бальджуны. Мать, увидев его живым и здоровым, расплакалась, братья Бэлгутэй, Тэмугэ и Хачиун не знали, как и чем угостить. С Тэмуджином встречаться не хотелось, но надо было показаться ему на глаза и сказать: «Прибыл». Пошел в ханскую юрту. У коновязи стояло много коней, толпились вооруженные нукеры.

– У хана собрались нойоны? – спросил он караульного, намереваясь уйти: брат, чего доброго, начнет выговаривать ему при всех.

– Возвратился ваш дядя. Только что приехал.

Это было что-то очень уж невероятное. Хасар вошел в юрту. Брат сидел, растопырив колючие усы. У его ног, распластываясь на войлоке, отбивал поклон за поклоном, всхлипывал и что-то жалобно бормотал Даритай-отчигин.

Увидев Хасара, Тэмуджин дернул бровью.

– Откуда ты? Садись. Потом поговорим. Дядя, ты не омывай слезами мои гутулы. Распрямись и посмотри мне в лицо. Ты хотел моей гибели, грязная твоя душа! Зачем же вернулся? Или ты забыл, что я сделал за такую же провинность с Сача-беки и Бури-Бухэ?

– Дорогой племянничек, не хотел я твоей гибели! Небо призываю в свидетели! – Узкие плечи Даритай-отчигина затряслись. – Не хотел!

– Зачем же ты, старая, затрепанная кошма, потащился к Ван-хану?

– Только ради тебя и дел твоих, дорогой племянничек! Думаю: все разузнаю-выведаю, всех на чистую воду выведу…

– Не оскверняй ложью свои седины и наш высокий род! Умри достойно.

– За что же я должен умереть? Прости, хан! Помилуй, хан! Стар я стал и умишком слаб, запутали зловредные Алтан с Хучаром и твой анда Джамуха. Обманули, окрутили. Неужели ты меня, старого, умом слабого, предашь казни? Ты, сын моего любимого брата Есугея!.. Ты, мой любимый племянник!..

Друзья Тэмуджина переглядывались. Хасар насупился. Как Тэмуджин не поймет, что унижает свой род перед этими безродными?

– Уйди с глаз моих, дядя. Подожди за порогом юрты.