Противостояние. Том II - Стивен Кинг

Они вылезли из джипа, как раз когда из-за угла вынырнули фары. Это был старенький громыхающий фургон Ральфа, и он едва не уперся носом в джип. Ральф вылез из кабины, и Стю торопливо подошел к пассажирскому сиденью, где сидела Фрэн, откинувшись на клетчатую подушку от дивана.

— Эй, детка, — тихо позвал он.

Она взяла его за руку. Ее лицо бледным кругом светилось в темноте.

— Здорово болит? — спросил Стю.

— Не очень. Я приняла адвил. Только не торопи меня.

Он помог ей вылезти из фургона, и Ральф подхватил ее под другую руку. Они оба заметили, как она поморщилась, когда вылезала из кабины.

— Хочешь, я понесу тебя?

— Со мной все будет нормально. Только поддерживай меня вот так, рукой, ладно?

— Конечно.

— И иди медленно. Такие растяпы, как я, не могут быстро ходить.

Они обогнули фургон Ральфа — скорее ползком, чем шагом. Добравшись до тротуара, Стю увидел, что Глен и Ларри стоят в дверях, наблюдая за ними. На фоне света они походили на вырезанные из черной бумаги фигурки.

— Что это будет, как ты думаешь? — пробормотала Фрэнни.

— Я не знаю, — качнул головой Стю.

Они пошли по дорожке. Фрэнни теперь явно было больно, и Ральф помог Стю внести ее в дом. Ларри, как и Глен, выглядел бледным и взволнованным. На нем были выцветшие джинсы, рубаха, выбившаяся из штанов и неправильно застегнутая внизу, и дорогие мокасины на босу ногу.

— Мне жутко жаль, что пришлось вытащить вас, — сказал он. — Я был с ней… то дремал, то просыпался. Мы постоянно следили. Понимаете?

— Да. Я понимаю, — сказала Фрэн. Почему-то фраза «постоянно следили» заставила ее вспомнить гостиную ее матери и вспомнить… в каком-то более добром и прощающем свете, чем она когда-либо думала о ней.

— Люси пробыла в постели где-то около часа. Я очнулся от дремы, и… Фрэн, можно я помогу тебе?

Фрэн покачала головой и с усилием улыбнулась.

— Нет, со мной все нормально. Продолжай.

— …и она смотрела на меня. Она может говорить только шепотом, но внятно. — Ларри глотнул. Все пятеро теперь стояли в холле. — Она сказала мне, что Господь заберет ее домой на рассвете. Но она должна поговорить с теми из нас, кого Господь оставил. Я спросил, что она имеет в виду, и она сказала, что Бог забрал Ника и Сюзан. Она знала. — Он глубоко вздохнул и запустил пальцы в свои длинные волосы.

В конце коридора показалась Люси.

— Я сделала кофе. Выпьете, когда захотите.

— Спасибо, родная, — сказал Ларри.

Люси выглядела какой-то нерешительной.

— Мне войти с вами, ребята? Или это закрытое дело, только для комитета?

Ларри взглянул на Стю, и тот тихо сказал:

— Пошли все. По-моему, эта команда уже потеряла былое значение.

Они прошли по коридору в спальню, двигаясь медленно, чтобы не подгонять Фрэн.

— Она скажет нам, — неожиданно произнес Ральф. — Матушка нам скажет. Чего терзаться.

Они вошли все вместе, и на них упал просветленный взгляд умирающей Матушки Абагейл.

Фрэн знала о физическом состоянии старухи, но все равно зрелище вызвало шок. От нее ничего не осталось, кроме сморщенной пленки кожи и сухожилий, обтягивающих кости. В комнате не было даже запаха разложения и приближающейся смерти; вместо него присутствовал запах сухого чердака… нет, гостиной. Половина иглы от капельницы торчала снаружи просто потому, что дальше игла не прошла.

Однако глаза не изменились. Они были теплыми, добрыми и человечными. Это явилось облегчением, по Фрэн все равно ощутила что-то сродни ужасу… не совсем страх, а может, что-то более священное — благоговение. Было ли это и впрямь благоговение? Такое давящее чувство. Но не ужас, а будто какая-то жуткая ответственность нависла над их головами, как камень.

«Человек предполагает — Бог располагает».

— Сядь, малютка, — прошептала Матушка Абагейл. — Тебе больно.

Ларри подвел ее к креслу, и Фрэн уселась с тихим вздохом облегчения, хотя знала, что и в сидячем положении ей скоро снова станет больно.

Матушка Абагейл по-прежнему смотрела на нее своими лучистыми глазами.

— Скоро у тебя будет ребенок, — прошептала она.

— Да… Но как…

— Шшшш…

В комнате наступила тишина. Глубокая тишина. Пораженная, загипнотизированная, Фрэн смотрела на умирающую старуху, которая появилась в их снах раньше, чем в их жизни.

— Выгляни из окна, малютка.

Фрэн повернулась лицом к окну, туда, где два дня назад стоял Ларри и смотрел на собравшихся снаружи людей. Она увидела не давящую темноту, а тихий свет. Это не было отраженным светом луны, это был утренний свет. Она смотрела на туманное, расплывчатое изображение детской комнаты с гофрированными занавесками. Там стояла колыбелька — по она была пустая. Там стоял манежик — пустой. Висела гроздь ярких пластмассовых бабочек — шевелящихся лишь от ветра. Ужас сжал ей сердце холодными ладонями. Остальные увидели это по ее лицу, но не понимали причину, они ничего не видели в окне, кроме кусочка лужайки, освещенного уличным фонарем.

— Где ребенок? — хрипло спросила Фрэн.

— Не Стюарт — отец этого ребенка, малютка. Но его жизнь в руках Стюарта и в руках Божьих. У этого малыша будет четыре отца. Если Бог вообще даст ему вздохнуть.

— Если он вздохнет…

— Бог сокрыл это от моих глаз, — прошептала та.

Пустая детская исчезла. Фрэн видела лишь тьму. И ужас снова сжал ладонями ее бьющееся сердце.

Матушка Абагейл прошептала:

— Тот сын Сатаны призвал к себе свою невесту, и он хочет от нее ребенка. Оставит ли он в живых твоего?

— Перестаньте, — простонала Фрэн. Она закрыла лицо руками.

Тишина, глубокая тишина как снегом окутала комнату. Лицо Глена Бейтмана превратилось в старый тусклый фонарь. Правая рука Люси медленно скользила вверх-вниз по шее над вырезом халата. Ральф держал свою шляпу на коленях, рассеянно теребя перо на ленте. Стю смотрел на Фрэнни, но не мог подойти к ней. Не теперь. Он смутно подумал о женщине на собрании — той, что быстро закрыла глаза, рот и уши ладонями при упоминании о темном человеке.

— Мать, отец, жена, муж, — прошептала Матушка Абагейл. — Против них — Князь Гор, хозяин темных рассветов. На мне грех гордыни. Так же, как и на всех вас. Разве не знаете вы, как сказано было: «Не верьте в хозяев и князей мира сего?»

Они смотрели на нее.

— Электрический свет — не ответ, Стю Редман. И рации — не ответ, Ральф Брентнер. Социология не покончит с этим, Глен Бейтман. И ты, раскаивающийся в том, что навсегда осталось в прошлом, не предотвратишь этого, Ларри Андервуд. И твой мальчик-младенец тоже не остановит этого, Фрэн Голдсмит. Взошла дурная луна. И вам нечего предложить Богу.