Люди сороковых годов - Алексей Писемский

- Много ли ты душ загубил? - продолжал его расспрашивать Вихров.

Сарапка посмотрел на него исподлобья.

- Я уж говорил-то-тко, сколько, - произнес он.

Вихров заглянул в дело.

- Там сказано: двенадцать душ, - проговорил Вихров.

- Ну, коли двенадцать, так так!

- Верно это?

- Верно.

- Да ты не клеплешь ли на себя, чтобы дольше сидеть в остроге?

- Нет, не клеплю, - отвечал Сарапка.

- Показал правильно, - подтвердил и атаман.

- Отчего же он столько перегубил - зол, что ли, он?

- Кто его знает - зол ли больно, али трусоват: оставь-ко кого в живых-то, так, пожалуй, и докажет потом, а уж мертвый-то не пикнет никому.

- Правда это? - переспросил Вихров Сарапку.

- Правда! - отвечал тот как-то сердито.

- Вот видите что-с, - продолжал Вихров, снова начав рассматривать дело. - Крестьянская жена Елизавета Петрова показывает, что она к вам в шайку ходила и знакомство с вами вела: правда это или нет?

- Слышали мы, сударь, это, - начал отвечать атаман, - сказывали, что бабенка какая-то болтает это, - и в остроге, говорят, она содержится за то; но не помним мы как-то того, - хаживали точно что к нам из разных селений женщины: которую грозой, а которую и деньгами к себе мы прилучали, но чтобы Елизавета Петрова какая была, - не помним.

- Ну, а ты не помнишь ли? - спросил Вихров Сарапку.

- Нет, и я не помню тоже! - отвечал тот.

- А вам не показывали ее? - спросил Вихров уже атамана.

- Нет-с, въявь-то не показывали; может, и признаем, как в лицо-то увидим.

- Я вам ее покажу, когда отберу от нее показание, а вы выйдите пока!

Разбойники с своими конвойными вышли вниз в избу, а вместо их другие конвойные ввели Елизавету Петрову. Она весело и улыбаясь вошла в комнату, занимаемую Вихровым; одета она была в нанковую поддевку, в башмаки; на голове у ней был новый, нарядный платок. Собой она была очень красивая брюнетка и стройна станом. Вихров велел солдату выйти и остался с ней наедине, чтобы она была откровеннее.

- Скажи, пожалуйста, как ты попала в это дело разбойничье? - спросил он ее.

- Тут чиновники вот тоже были; я сама пришла к ним и сказалась, отвечала она довольно бойко.

- Что же ты сказалась?

- Что я с разбойниками этими самыми в знати была.

- Но они, однако, говорят, что не знают тебя...

- А пес их знает, пошто они это говорят.

- А ты утверждаешь, что их знаешь?

- Утверждаю.

- Что с обоими с ними - с атаманом и есаулом - даже была близка?

- Известно...

- Стало быть, ты дурного поведения?

- Какая уж есть, такая и живу, - отвечала Лизавета, слегка улыбнувшись.

- Что же, у тебя есть муж?

- Муж есть, и свекор, и свекровь.

- Может быть, тебе жить у них было плохо?

- Какое же плохо? Так, как у всех баб, - отвечала Лизавета и как будто бы сконфузилась при этом немного.

- А мужа ты любишь?

При этом вопросе Лизавета явно уж покраснела.

- Люблю! - протянула она.

- А что он - старый али молодой?

- А кто его знает - средственный.

- А собой красив?

- Ничего, красив!

- Позовите атамана! - крикнул Вихров.

Через несколько мгновений вошел атаман.

Он сначала поклонился Лизавете. Лицо его явно выражало, что он ее не знает. Она тоже ему поклонилась и при этом слегка усмехнулась.

- Знаешь ты ее? - спросил Вихров атамана.

Тот еще несколько времени пристально посмотрел на Лизавету.

- Никак нет-с, сударь! - отвечал он.

- А она говорит, что тебя знает, - сказал Вихров.

- Не знаю, где она меня знала, - отвечал атаман и пожал даже от удивления плечами.

- Как же не знаю, - знаю, - отвечала Лизавета с не сходящей с уст улыбкой.

- Знает так, что и любовницей твоей была; была ведь? - спросил Вихров Лизавету.

- Была-с, - проговорила она и при этом опять заметно сконфузилась.

- И любовницей даже была - здравствуйте, мое вам почтение! - произнес шутя и с удивлением атаман.

- Что же, не была? - спросил его Вихров.

- Какое, сударь, помилуйте! Как же она любовницей моей могла быть, коли я и не видывал ее?

- Нет, врешь, шалишь, видывал! - подхватила бойко Лизавета.

- Ну, где же я тебя видывал, где? - начал как бы увещевать ее атаман. Я, дура ты экая, в душегубстве повинился; пожалел ли бы я тебя оговорить, как бы только это правда была?

Лизавета слушала его стоя, отвернувшись к окну и смотря на улицу.

- Позовите теперь Сарапку, - сказал Вихров, чтобы с обоими разбойниками дать Лизавете очную ставку.

Тот вошел и никакого, в противоположность атаману, внимания не обратил на Лизавету.

- Ты знаешь ее? - спросил его Вихров.

- Нет, - отвечал Сарапка, не глядя на Лизавету.

- Вот видишь, и этот говорит, что тебя не знает.

- Да хоть бы они все говорили, - не сказывают, запираются.

Атаман усмехнулся.

- Есть нам из-за чего запираться-то, - начал он, - ну, коли ты говоришь, что у нас была, - где же ты у нас была?

- В лесу! - отвечала Лизавета.

- Да ведь лес велик! Кое место в лесу?

- На хуторе барском!..

Атаман с удивлением пожал плечами, а Сарапка при этом только исподлобья на нее взглянул.

- Что ж ты делала у них? - спросил уж ее Вихров.

- Пила, разговаривала с ними.

- О чем?

- Они спрашивали, кои у нас мужики богаты, чтобы ограбить их; я им сказывала.

- А они что тебе рассказывали?

- Рассказывали, что бабу около нашего селенья убили.

- Было это? - спросил Вихров атамана.

- Было, точно-с. Вон он и убил! - отвечал атаман, показывая головой на Сарапку.

- Так ты стоишь на своем, что была с разбойниками в согласии? - спросил Вихров Лизавету.

- Стою, - отвечала та.

- А вы стоите, что не была? - прибавил он разбойникам.

- Стоим-с, - отвечал атаман.

- Ну, хорошо, - сказал Вихров и разбойников велел опять вывести, а Лизавету оставить.

Несколько времени он смотрел ей в лицо; она стояла и как бы усмехалась.

- Послушай, - начал он, - зачем ты наговариваешь на себя? Если ты мне не скажешь причины тому, я сейчас же тебя из острога выпущу и от всякого дела освобожу.

Лизавета побледнела.

- Да как же вы меня выпустите, коли я сама говорю?

- Это ничего не значит: твои слова не подтверждаются.

- А коли скажу, вы не выпустите меня? - спросила Лизавета.

- Если скажешь, не выпущу!

- Мне в Сибирь хочется уйти - вот зачем! - отвечала Лизавета, и у нее вдруг наполнились глаза слезами.

- Зачем же тебе в Сибирь уйти хочется?

- Чтобы с мужем не жить!

- А ты не любишь его?

- Нет, по неволе я выдана.

- Ну, да ты так бы куда-нибудь от него отпросилась.

- Не пускает, все лезет ко мне: вот и в острог теперь все ходит ко мне. А что, сударь, коли я в Сибирь уйду, он никогда уже не может меня к себе воротить?

- Никогда.

Лицо Лизаветы окончательно просияло.

- И ты твердо и непременно решилась уйти от него?

- Еще бы не твердо, а не то руки на себя наложу.

- И никогда не раскаешься в том, что сделала это?

- Николи! Мне вот говорят, что наказывать меня будут, - да пусть себе наказывают. Лучше временное претерпеть мучение, чем весь век маяться.

Вихров пожал плечами и стал ходить по комнате.

- Вот видишь, - начал он, - я не имею права этого сказать, но ты сама попроси атамана, чтобы он тебя оговорил; я вас оставлю с ним вдвоем.

Сказав это, он снова велел ввести атамана, а сам, будто бы случайно, вышел в другую комнату.

Он слышал, что Лизавета что-то долго и негромко говорила атаману, а когда, наконец, разговор между ними совершенно прекратился, - он вошел к ним. Лицо у Лизаветы было заплакано, а атаман стоял и грустно усмехался.

- Что вы, столковались ли? - спросил Вихров.

- Да теперь точно что, - отвечал атаман с прежней усмешкой, припомнил, она была у нас.

- И вести вам давала?

- Давала и вести.

- И вы ей о разбоях рассказывали?

- Рассказывали.

- И ты начальству об том никому не объявляла?

- Не объявляла-с, - отвечала Лизавета.

Вихров все это записал.

- Ну, теперь крепко; смотри, - прибавил он Лизавете, - не раскайся и не попеняй после на нас.

- О, нет-с, сударь, как это возможно! - возразила Лизавета. - Благодарю только покорно!.. Благодарю и вас оченно! - прибавила она уже с некоторым кокетством и атаману.

Тот покачал только головой.

- Баба-то что оно значит, удивительная вещь, право! - проговорил он.

Отпустив затем разбойников и Лизавету, Вихров подошел к окну и невольно начал смотреть, как конвойные, с ружьями под приклад, повели их по площади, наполненной по случаю базара народом. Лизавета шла весело и даже как бы несколько гордо. Атаман был задумчив и только по временам поворачивал то туда, то сюда голову свою к народу. Сарапка шел, потупившись, и ни на кого не смотрел.