Исторические портреты. 1762-1917. Екатерина II — Николай II - А. Сахаров (редактор)

Александр II поддерживал наступательную стратегию военного министерства и Кауфмана, противостоящую скептикам из Министерства иностранных дел и Министерства финансов. В 1868 г. Кауфман завоевал Самарканд, подписал соглашение с бухарским эмиром, фактически означавшее его вассальную зависимость от России. В 1869 г., согласно личному распоряжению Александра II, был занят Красноводск, что должно было способствовать дальнейшему продвижению в Среднюю Азию и укреплению на восточном побережье Каспийского моря. Сообщая это распоряжение монарха Кауфману, директор Азиатского департамента МИДа П. Н. Стремоухов вместе с тем высказывал убеждение, что «новое расширение пределов было бы самым решительным вредом для нашего отечества». А генерал Свистунов, руководивший действиями Красноводского отряда, характеризовал правительственную политику как «вредное увлечение погремушками дешевых лавров». Продвижение продолжалось в казахские степи, на Хиву, Коканд. В 1873 г. занята Хива, и ханство оказалось в вассальной зависимости, а в 1876 г. ликвидировано Кокандское ханство и образована Ферганская область в составе Туркестанского генерал-губернаторства. Дальнейшее продвижение временно было приостановлено в связи с активизацией России в европейской политике и надвигавшейся русско-турецкой войной. Однако уже к этому времени Россия успела укрепиться в Среднеазиатском регионе и решить многие проблемы по освоению этого края.

Внешняя политика Александра II в Европе не осталась без изменения в этот период его царствования. Сближение с Францией на рубеже 50-60-х гг. оказалось недолговечным. Охлаждение в отношениях между двумя державами и их властителями, обострившееся в связи с польским вопросом в начале 60-х гг., в дальнейшем стало еще более очевидным. В значительной степени это объяснялось усилившейся пропрусской ориентацией Александра II. Его любовь, почтение и глубокая симпатия к родному дяде, прусскому королю, сыграли не последнюю роль в сближении России и Пруссии. Милитаризация и усиление Пруссии под руководством Бисмарка и даже очевидное стремление к гегемонии в Европе не насторожили Александра II.

Попытки Горчакова наладить отношения с Францией не увенчались успехом. Визит Александра II в Париж летом 1867 г. не оправдал надежд. Встреча французской столицы 3 июня была холодной. А 6-го поляк А. И. Березовский стрелял в Александра II, возвращавшегося с парада в открытом экипаже вместе с Наполеоном III. Александр II не был ранен. Все знаки сожаления и симпатий, все старания французского императора и особенно красавицы императрицы Евгении не смогли рассеять его дурного настроения, которое усугублялось еще и упорным противодействием Франции всем попыткам русской дипломатии добиться отмены ограничительных статей Парижского мира.

В 1870 г. Александр останется глух ко всем обращениям французского правительства, взывавшего о помощи и заступничестве. Он не скрывал своих симпатий к Пруссии, хотя значительная часть русского общества и правящей бюрократии не разделяла их. Отчасти это отношение Александра II к Пруссии можно объяснить его надеждами с самого начала франко-прусской войны добиться отмены наиболее тяжелых статей Парижского мира, «черноморских». В расчете на поддержку Пруссии он предложил в Совете министров план одностороннего отказа России от статей, ограничивающих ее права на Черном море. Тютчева отмечает инициативу Александра II в этом деле и, напротив, сдержанность почти всех министров. Циркулярная нота Горчакова 31 (19) октября 1870 г. достигла цели: Бисмарк, хотя и недовольный этой акцией, предложил созвать Лондонскую конференцию заинтересованных держав, которая и приняла конвенцию 13 марта 1871 г. об отмене этих статей Парижского мира. Расчеты Александра II оправдались, однако было бы ошибкой только этим объяснять его отношение к Пруссии. Большое значение имели личные чувства и симпатии российского монарха, традиционные семейные связи.

Д. Милютин неоднократно писал, что Александр II не скрывал своей радости при получении каждой телеграммы о победе германских войск: немедленно посылал королю Вильгельму поздравительные телеграммы, а по временам Георгиевские кресты, притом в таком большом числе, что щедрость эта возбуждала в петербургском обществе сетования и насмешки. О явном сочувствии Пруссии свидетельствовало и то, что несмотря на нейтралитет, в германской армии были русские офицеры, врачи, лазареты. Даже после Седанской победы немцев, несмотря на возникшие уже у Александра II опасения возможных последствий столь стремительных успехов Пруссии, позиция его не изменилась. 6 ноября 1870 г. он писал великой княгине Елене Павловне: «Я, как и Вы, оплакиваю новые потери славной прусской гвардии». Тьер, прибывший в Петербург с важной миссией склонить Россию к более активной поддержке Франции, уехал, не добившись результата. Когда побежденная Франция во время мирных переговоров всячески старалась заручиться содействием России против непомерных притязаний Пруссии, Александр II остался неприступен. Французский посол в Петербурге маркиз Ж. де Габриак, которому выпала трудная задача бороться с этим прусофильством, в телеграмме от 19 февраля 1871 г. министру иностранных дел Жюлю Фавру так определил ситуацию: «Вы могли убедиться из обмена телеграммами между прусским королем и императором Александром — обмена, который даже здесь произвел скверное впечатление, — что нам нечего ждать от России… Россия нейтральна, но ее нейтралитет дружественен Франции; император нейтрален, но его нейтралитет благоприятен Пруссии. Ну а император Александр управляет страной, лишенной инициативы, еще привыкшей к абсолютизму. Страна может устраивать заговоры, когда ее доводят до крайности, но не способна к открытому воздействию на власть».

Об этом «благоприятном» Пруссии нейтралитете российского императора очень выразительно говорят его пометки на дипломатических документах — телеграммах и докладах русских послов, а также переписке между французским послом и его министром, которая перехватывалась и расшифровывалась в Петербурге. Некоторые из этих заметок носят очень непосредственный, почти наивный характер, отражая истинные чувства Александра II. Например, когда французское правительство заявило 2 января 1871 г. из Бордо протест против бомбардировки немцами Парижа, указывая, что «эта бомбардировка является возвращением к варварству, которое должно вызвать общее негодование со стороны цивилизованных правительств и народов», Александр написал на перехваченной депеше: «А Кремль, который они взорвали!» Память, как всегда, не изменила Александру II, что никак нельзя сказать о его дальновидности. Он в полной мере не осознал и не почувствовал угрозу в образовании объединенной Германской империи, в опасном для России соседстве милитаризованной сильной державы. Он не понял, что Франкфуртский мир, перекроивший границы в центре Европы, чреват политической нестабильностью и в перспективе общеевропейской войной, что предвидели многие политики и дипломаты того времени. Александр II так и не уступил всем отчаянным просьбам французского правительства «порекомендовать умеренность своему дяде» в территориальных притязаниях к Франции.

Только в одном случае он отрешится от позиции равнодушного созерцания — когда осознает общеевропейскую опасность коммунистического движения. После падения Парижской коммуны Александр II был солидарен с требованием французского правительства о выдаче коммунаров, укрывавшихся в чужих странах. Свою точку зрения он выразил в резолюции на докладе управляющего Министерством иностранных дел В. И. Вестмана, заменявшего Горчакова: «Я рассматриваю этот вопрос, как вопрос самой большой важности для будущего всех правительств. По моему приказу министр юстиции составил по этому поводу докладную записку, которую я сам передал в Берлине императору-королю, желая, чтобы инициатива исходила не от меня, а от Пруссии. Теперь я ожидаю результатов». Он считал вполне целесообразным организацию международной борьбы с революционным движением, с Интернационалом.

Еще до Парижской коммуны Бисмарк под впечатлением революционных событий во Франции в сентябре 1870 г., приведших к свержению Второй империи и провозглашению республики, обратился в Александру II через прусского посла Рейсса с предложением организовать совместную борьбу против социалистического движения. 24 сентября Рейсс сообщил ответ российского императора: он «настоятельно желает создания ассоциации монархических элементов против революции». Так что в этом вопросе — борьбы с революцией — позиция Александра II была последовательной и твердой.

Для внешнеполитической ориентации Александра II этого времени характерно не только укрепление отношений с Германией, но и сближение с Австро-Венгрией. В 1872 г. он принял приглашение прибыть в Берлин, когда там находился император Франц-Иосиф, а затем в 1873 г., впервые после Крымской войны, посетил Вену. В октябре того же года сложился Союз трех императоров — России, Пруссии, Австрии. Александр II вернулся к тому, от чего отказался в начале своего царствования, наметившаяся тогда новая ориентация на сближение с Францией так и не осуществилась в его правление. Противодействие Александра II в 1875 г. новым притязаниям Германии к Франции сгладило прежние обиды французов, но изменило общей ситуации. Хотя Союз трех императоров и не был возрождением Священного союза, сошедшего со сцены вместе с Венской системой, но несомненно, что Александр в новых международных условиях предпочел соглашение с прежними партнерами решительным переменам в дипломатии, предпочел, как он говорил, «традиционный союз», несмотря на опасения Горчакова, на мнение прессы, почти единодушно высказывавшейся за сближение с Францией.