Исторические портреты. 1762-1917. Екатерина II — Николай II - А. Сахаров (редактор)

В этих высказываниях есть здравые мысли. Действительно, личная неограниченная власть монарха способствовала осуществлению отмены крепостного права и других либеральных реформ. Но далеко не только и не столько этими соображениями руководствовался Александр II, отвергая в течение 25 лет саму возможность конституции в России. Он был органически связан с устойчивой государственной традицией авторитарно-патриархальной власти самодержавия, Он вырос и был воспитан в этой системе, его интеллект, характер, психологический и душевный склад сформировались под бдительным оком и личным влиянием Николая I, в эпоху апогея самодержавия. Его здравый и практичный ум, по-видимому, не обладал глубиной и прозорливостью. В отличие от наиболее дальновидных государственных деятелей он не понял, что «дерево (крепостное право.-Л. 3.) пустило далеко корень: оно осеняет и Церковь, и Престол», что внезапное упразднение крепостного права может расшатать монолитность империи: «здание Петра I поколеблется», «могут отойти даже части — остзейские провинции, самая Польша» (слова С. С. Уварова, сказанные М. П. Погодину в 1847 г.).

Когда такая опасность действительно возникла, для Александра II неожиданно, он, сообразуясь с силой, масштабом и характером освободительного движения, пошел на уступки. В Финляндии под натиском широкой, организованной, мирной оппозиции Александр II восстановил сейм, не собиравшийся полвека, лично его открыл в Гельсингфорсе 6(18) сентября 1863 г. и произнес речь на французском языке, в которой признал «неприкосновенным принцип конституционной монархии, вошедший в нравы финляндского народа».

По отношению к Польше с первых же шагов Александра II проявилась двойственность: с одной стороны, так нехарактерная для его отца мягкость, гуманность, с другой — жесткая авторитарность неограниченного монарха, усвоенная всем воспитанием, постоянно подпитываемая близким, ежедневным общением с отцом, всей атмосферой Зимнего дворца. В связи с коронацией в 1856 г. он дал амнистию участникам польского восстания 1830-1831 гг. и другим ссыльным полякам, разрешил польским эмигрантам вернуться на родину (за редким исключением для особенно активных противников самодержавия). Но, будучи в мае того же года в Варшаве, он в своей речи перед предводителями дворянства, сенаторами и высшим католическим духовенством решительно предупредил поляков: «Вам нужно знать для блага самих поляков, что Польша должна пребывать навсегда в соединении с великой семьей русских императоров. „…“ Я снова повторяю: господа, оставьте мечтания! Оставьте мечтания! (point de reveries. — фр.)». Этот настойчивый, лишенный деликатности призыв Александра II не без оснований напомнил полякам окрик Николая I, требовавшего в своей речи в Варшаве в 1835 году отказаться от «обманчивых мечтаний» под угрозой в противном случае разрушить столицу мятежного края. Да и сам император Александр II решительно и открыто заявил о преемственности своего курса в польском вопросе с традиционной политикой своего отца. «Я ничего не изменю, — сказал он тогда же в другой речи перед поляками. — Сделанное моим отцом — хорошо сделано». И это говорилось о политике жесткой регламентации, проводимой Николаем I, говорилось в год «оттепели», когда «начала свободно дышать Россия», в год политической амнистии. Явная недальновидность. Когда же спустя пять лет был принят указ 12 (26) марта 1861 г. о реформах, направленных на восстановление «автономной администрации» Польши, время оказалось упущенным. Не помогло и назначение наместником Царства Польского великого князя Константина Николаевича, известного своим либерализмом и приверженностью к реформам. Тем более что по требованию Александра II военное положение сохранялось.

Близко наблюдавший Александра II в это время военный министр Д. А. Милютин дает такую характеристику его отношения к польскому вопросу: «Что касается государя, то в его мыслях, как мне кажется, происходила тяжелая борьба двух противоположных течений: с одной стороны, всякое проявление революционных притязаний поляков, пренебрежение их к русской власти, уличные беспорядки и дерзкие выходки возбуждали в нем негодование, возмущали его; он огорчался неблагодарностью, с которой поляки принимали все оказанные им уступки и даруемые льготы; под впечатлением этих чувств являлось у него требование строгих репрессивных мер, энергических распоряжений, не исключая и употребления оружия; с другой стороны, его мягкое сердце и природное благодушие склоняли его к мерам кротким, примирительным, внушали ему желание испробовать все средства к установлению доброго согласия между Россией и Польшей; для этого он был готов на всякие уступки, на всякие пожертвования, совместные с достоинством и пользами Империи. Мне кажется, что государь склонен был, чтобы Царству Польскому предоставить такое же положение в отношении к Империи, в какое поставлено Великое княжество Финляндское. Думал, что Польша могла бы достигнуть такого же, вполне благоприятного положения, если бы только вожаки польские обладали таким же здравым смыслом, таким же спокойным, сдержанным характером, каким отличаются финляндцы». Вполне возможно, что наблюдения Д.Д. Милютина имели достаточные основания. И все же в действительности Александр II склонился к совсем иному решению, чем с Финляндией.

«Конфиденциальная инструкция» великому князю Константину Николаевичу от 18 (30) июня 1862 г., врученная ему для руководства мятежным краем, вполне точно определяла позицию Александра II: «Царство Польское в теперешних его границах должно оставаться навсегда достоянием России». Александр II предупреждал брата, что ни о каких новых льготах и уступках (кроме восстановления указом 1861 г. «автономной администрации») «речи быть не может», а в особенности ни о конституции, ни о национальной армии «Ни того, ни другого я ни под каким видом не допущу».Действительно, тяжелое наследие досталось Александру II: с одной стороны, он не без основания считал, что польские патриоты претендуют на Северо-Западный край, то есть на восстановление Польши в границах Речи Посполитой, с другой — конституция и сейм были дарованы почти полвека назад Александром I, который обещал тогда именно на этом сейме представительное правление и своим русским верноподданным.

Другое категорическое наставление Александра II брату — не увлекаться идеями панславизма: «Многие будут рассчитывать и льстить твоему панславизму. Мысли эти, как бы они ни были завлекательны для будущего, я считаю в настоящую минуту крайне опасными для России и для монархического начала, ибо я вижу в них распадение России даже не на отдельные государства, а на отдельные и, вероятно, враждебные республики. Соединение же всех славян под одну державу есть утопия, которая едва ли может когда-либо осуществиться». Полгода спустя, накануне открытого вооруженного восстания поляков, 22 декабря 1862 г. (3 января 1863 г.) он возвращается к сильно тревожившему его вопросу о «так называемом панславизме» и пишет брату: «Мои убеждения не новые, но теперь они сделались еще сильнее, и я вижу в нем не славу, а гибель для Русской империи, не говоря уже о нашей династии, что в моих глазах дело второстепенное, и потому, пока буду жив, никогда не поддамся подобным стремлениям, которые, я знаю, многих соблазняют, а я считаю пагубными и предосудительными».

Освободительное движение в Польше не удовлетворилось данными Александром II уступками. Охватившее всю Польшу и перекинувшееся в Западный край восстание 1863 г. поставило Александра II перед необходимостью решительных действий. Он остался неколебим, еще ранее определив свою позицию как неприятие любого мнения, которое «не будет согласно с общим правительственным направлением и будет противно интересам Империи». Он категорически отверг возможность введения сейма, решив положить конец системе, введенной еще Александром I, к которой склонялся великий князь Константин Николаевич. Он сделал свой выбор — путь радикальных аграрных реформ. Для чего снова понадобился Н. А. Милютин, возвращенный из вынужденного длительного заграничного отпуска и посланный вместе со своими ближайшими соратниками Ю. Ф. Самариным, В. А. Черкасским, В. А. Арцимовичем, Я. А. Соловьевым (все — деятели реформы 1861 г.) в Польшу. Принятые в 1864 г. аграрные реформы, дав крестьянам землю в собственность за символическую цену, фактически носили революционный характер. Крестьянство было оторвано от восстания. Но конституцию Александр II Польше не дал, о чем он предупреждал Н. А. Милютина, направляя его с ответственной миссией в мятежный край (в скобках заметим, что он одновременно отклонил и проект Валуева об ограниченном аристократическом представительстве при Государственном совете). В Северо-Западном крае крестьянская реформа получила законодательное завершение в признании обязательного выкупа полевой земли крестьянами в собственность. Решив крестьянский вопрос, Александр II жестоко подавил в крови восстание. Польский вопрос на время был урегулирован. Но последствия польского восстания 1863 г. для России в целом, его влияние на усиление конфронтации общественно-политических сил в стране в первые годы обновления и реформирования России были очень значительны.