Русские оружейники - Герман Нагаев

Фрол, оглядев щупленькую фигуру Егора, задумчиво почесал бороду:

– Ты что, родственником доводишься хозяину-то?

– Какой он родственник, – вмешался приказчик, – учеником в лавку был взят, да проштрафился… хозяину согрубил. Гордости в нем больно много. Вот тот и велел его сюда спровадить. Пусть, говорит, Фрол его уму-разуму научит…

– Так, значит, вроде в работники его?

– Да уж это как вашей душе угодно…

– Ладно, скажи хозяину, что я его к месту определю. Век будет помнить андреевский хутор…

Приказчик распрощался и уехал.

Фрол, хотя и крут был на руку, но ничего не делал опрометчиво; он пригласил Егора в дом, решив сначала хорошо допросить.

Егор сразу почуял во Фроле своего врага, но не испугался и решил рассказать все, как было.

– За собакой в лавке велел убрать, а я не послушался…

Фрол задумался, долго теребил бороду, поглядывая на Егора.

– Да, дерзко себя повел… не по годам дерзко…

– Я же нанимался не дерьмо убирать.

– Н-да… тяжело тебе, парень, придется в жизни… А ежели в работники определю – и вовсе хана… Ну, да и я бываю лют не со всеми… Коров случалось пасти?

– Как же, в деревне рос, – обрадованно сказал Егор.

– Ладно, пошлю тебя помощником к пастуху.

– Спасибо! – оживившись, сказал Егор.

– Сегодня переночуй с работниками на сеннике, а завтра с утра переправим тебя на тот берег Сейма: будешь жить с дедом Макаром… Моли бога, парень, что ко мне попал… Другой бы тебя в дугу согнул, за хозяина-то…

Егор сразу же подружился с подслеповатым пастухом дедом Макаром. Жили в сторожке. Дед не разлучался с выношенным полушубком, старым, облезлым псом Полканом и с еще более старым, чем они оба, дробовиком.

Немного дальше, по ту сторону хлевов и навесов для скота, была еще одна хибара, в которой жил старый егерь Никанор, оставленный тут за сторожа. Других жителей на этом берегу не было.

Чуть занималось утро, уж с того берега слышались крики перевозчика, позвякивание подойников и женские голоса – это бабы ехали доить коров. Со вступлением их на левый берег дед будил Егора – для пастухов начинался трудовой день. Едва бабы успевали подоить коров, как пастухи, щелкая бичами, выгоняли стадо в луга.

Егору нравилось встречать красочные восходы солнца на широких луговых просторах, когда оно, вставая из-за темного леса, окрашивало все вокруг в пурпур и золото. А как хорошо было выкупаться в сонной, еще не успевшей остынуть за ночь реке; босиком пробежаться по росистой траве за ушедшими к лесу коровами; попить чайку с земляникой у костра под могучим вязом.

В ненастную погоду, когда лили надоедливые дожди, он любил посидеть в шалаше, послушать рассказы деда Макара или старого егеря Никанора. Никанор жил в Заречье за сторожа, но промышлял рыбой, поставляя ее к столу хозяина, а по весне и осени добывал дичь. Он, как всякий рыбак и охотник, любил рассказывать про свои былые успехи. А так как других слушателей, кроме пастухов, не было, Никанор большую часть времени проводил в шалаше у Макара. Егору неплохо жилось со стариками: он чувствовал себя вольготно, отдыхал душой.

Но неожиданно случилась беда. Как-то после дождика дед Макар направился к озеру драть лыко для лаптей. Было тихо. Воздух был пропитан запахами трав, мокрой коры и прелой листвы, отчего клонило в сон. Егор, набегавшись за день за коровами, прикорнул у старого вяза. Вдруг от озера донесся испуганный голос деда:

– Егор, Егорша, скорей!

Этот крик услыхал и Никанор. Оба они бросились в кустарник и увидели деда Макара лежащим на траве с разутой и сильно вздувшейся ногой.

– Змея проклятая укусила, сил моих больше нет… Христом-богом прошу, хоть волоком дотащите до перевоза…

Деда Макара свезли в город, в больницу, а вместо него в пастухи прислали бывшего церковного звонаря, пьяницу Онуфрия. Тщедушный, с маленькой головкой, с черными злыми глазками, он очень походил на хорька. Онуфрий сразу невзлюбил Егора и стал придумывать для него поручения, одно другого замысловатей и коварней. То велит выбрать у Никанора из морд рыбу, свезти ее на тот берег в кабак и обменять на водку. То прикажет выдаивать коров, а молоко продавать плотогонам или относить в каменный карьер рабочим. Он всячески изощрялся в изобретении способов добывания денег на водку. А напившись, нередко бил Егора.

Егор пробовал искать защиты у егеря Никанора, но тот, подпаиваемый Онуфрием, только махал рукой:

– Ничего, парень, меня еще шибче бивали…

До осени было уже не далеко, и Егор решил терпеть. Как-то он нашел в лесу заблудившегося щенка и, приютив его, привязался к нему. Дружба со щенком, который рос на глазах, скрашивала серые дни.

Но когда подступили холода, он не выдержал и убежал к отцу: «Коров-то пасти я и дома смогу»…

7

Отца и мать сильно взволновала его неудача выйти в приказчики.

– Дури в тебе много, Егорка, – с гневом сказал отец, – должно, мало бил я тебя сызмальства.

– В тебя он пошел, Веденеич, – сказала мать. – Вспомни, сам-то каким был смолоду. Чуть что – и распетушишься… никакой обиды стерпеть не мог…

– Нет, ты подумай только, какого места лишился, – прервал ее отец, – ведь через год в приказчики бы вышел…

– Я лучше в трубочисты пойду, чем так…

– Ну ладно, не кипятись… в трубочисты не в трубочисты, а что-то делать надо. С плотницкой работой ноне совсем худо.

– С дедом печи пойду класть.

– Ладно, поработай пока с дедом, а там поглядим, – согласился отец.

Егору вспомнилось, как осенью он ходил с дедом по деревням. Где кожух починят, где печь переберут. Дед был очень доволен помощником. Егор быстро схватывал, легко запоминал и ни от какой работы не увиливал. Однако к зиме печная работа кончилась, и Егору пришлось поехать в губернский город Владимир искать себе промысел.

Было это в 1913 году. Владимир в ту пору жил застойной, мещанской жизнью. Заводов в нем не было, фабрик тоже. Зато почти на каждом углу то церковь, то лавка, то трактир. Егор толкнулся насчет работы на железную дорогу и в депо.

– Нету, своих сокращаем! – был ответ.

Попробовал заглянуть в лавки.

– Не нуждаемся! – отвечали ему.

С полдня пробродив по городу, Егор вышел на площадь и остановился удивленный: перед ним вырос величественный, белый, с золотыми куполами и шпилями собор.

Как раз кончилась обедня, и из собора стали выходить горожане; больше купечество – с многочисленными семьями, в ярких одеждах; чиновники с женами и детьми; офицеры… Сквозь нарядную толпу Егор пробрался к выходу и увидел множество убогих и нищих, сидящих прямо в пыли и выставляющих напоказ свои увечья. Они жалобно пели на разные голоса одно и то же: