Блеск и нищета куртизанок. Евгения Гранде. Лилия долины - Оноре де Бальзак
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что тебе надобно? Что я должна сделать? — сказала госпожа де Сен-Эстебан на условном языке, принятом между теткой и племянником.
Секрет этого условного языка заключался в том, чтобы, удлиняя слова окончаниями на ар и ор, на аль или и, таким образом искажать их, будь то слова чисто французские или из воровского жаргона. То был своего рода дипломатический шифр, применяемый в разговорном языке.
— Спрячь все письма этих дам в надежное место, возьми самые опорочивающие каждую из них, возвращайся под видом торговки в залу Потерянных шагов и жди там моих приказаний.
Азия, или Жаклина, преклонила колени, как бы ожидая благословения, и мнимый аббат благословил свою тетку с чисто евангельской проникновенностью.
— Addio marchesa![27] — сказал он громко. И на условном языке прибавил: — Разыщи Европу и Паккара и украденные ими семьсот пятьдесят тысяч франков, они нам будут нужны.
— Паккар здесь, — отвечала благочестивая маркиза со слезами на глазах, указывая на гайдука.
Столь быстрая сообразительность вызвала не только улыбку, но и удивление этого человека; такое проворство удавалось разве только его тетке. Мнимая маркиза обратилась к свидетелям этой сцены, как женщина, привыкшая свободно себя чувствовать в обществе.
— Он в отчаянии, что не может быть на погребении своего сына, — сказала она на дурном французском языке. — Ужасная ошибка судебных властей открыла тайну этого святого человека!.. Я буду присутствовать на заупокойной мессе. Вот, сударь, — сказала она господину Го, протягивая ему кошелек, набитый золотом, — подаяние для бедных узников…
— Какой шик-мар! — сказал ей на ухо удовлетворенный племянник.
Жак Коллен последовал за смотрителем, который повел его в тюремный двор.
Биби-Люпен, доведенный до отчаяния, в конце концов привлек к себе внимание настоящего жандарма, поглядывая на него после ухода Жака Коллена, и многозначительно произнес: «Гм!.. Гм!» — пока тот не сменил его на посту в камере смертника. Но этот враг Обмани-Смерть не успел прийти вовремя и не увидел знатной дамы, скрывшейся в своем щегольском экипаже; до него донеслись лишь сиплые звуки ее голоса, который, как она ни старалась, совсем изменить не могла.
— Триста звонких монет для арестантов!.. — сказал старший смотритель, показывая Биби-Люпену кошелек, который господин Го передал писарю.
— Покажите-ка, господин Жакомети, — сказал Биби-Люпен.
Начальник тайной полиции взял кошелек, высыпал золото в ладонь и внимательно осмотрел его.
— Настоящее золото!.. — сказал он. — И кошелек с гербом! Ах и умен же каналья!.. Ну и мошенник! Он всех нас дурачит на каждом шагу!.. Пристрелить бы его как собаку!..
— Что ж тут такого? — спросил писарь, взяв обратно кошелек.
— А то, что эта женщина, конечно, шильница!.. — вскричал Биби-Люпен в бешенстве, топнув ногой о каменный порог выходной двери.
Слова его произвели живейшее впечатление на зрителей, столпившихся на почтительном расстоянии от господина Сансона, который по-прежнему стоял, прислонившись к печи, посреди обширной сводчатой залы, в ожидании приказа приступить к туалету преступника и установить эшафот на Гревской площади.
Очутившись опять во дворе, Жак Коллен направился к своим дружкам походкою завсегдатая каторги.
— На каком деле ты попался? — спросил он Чистюльку.
— Мое дело кончено, — отвечал убийца, когда Жак Коллен отошел с ним в сторону. — Теперь мне нужен верный дружок.
— На что он тебе?
Чистюлька на воровском жаргоне рассказал коноводу о своих преступлениях, подробно описав историю убийства и кражи, совершенных им в доме супругов Кротта.
— Уважаю тебя, — сказал ему Жак Коллен. — Чисто сработано; но ты, по-моему, сплоховал в одном.
— В чем?
— Как только ты закончил дело, сразу должен был добыть русский паспорт, преобразиться в русского князя, купить щегольскую карету с гербами, смело поместить свое золото у какого-нибудь банкира, взять аккредитив на Гамбург, сесть в почтовую карету вместе со своей свитой: лакеем, горничной и любовницей, разряженной, как принцесса, а потом, в Гамбурге, погрузиться на корабль, идущий в Мексику. Когда в кармане двести восемьдесят тысяч франков золотом, толковый парень может делать все, что ему вздумается, и ехать, куда ему вздумается, фофан ты этакий!
— Ты ладно шевелишь мозгами, на то ты и даб! У тебя-то на плечах сорбонна!.. А у меня…
— Короче, добрый совет в твоем положении что крепкий бульон для мертвеца, — продолжал Жак Коллен, бросая на каторжника гипнотизирующий взгляд.
— И то правда! — сказал Чистюлька с недоверчивым видом. — Все равно, угости меня твоим бульоном; если он меня не насытит, я сделаю себе ножную ванну…
— Ты в гнезде у Аиста, у тебя пять квалифицированных краж, три убийства… Последнее — убийство двух богатых буржуа. Судьи не любят, чтобы убивали буржуа… Тебя свяжут для лузки, и нет тебе никакой надежды!
— Все это я уже от них слышал, — отвечал жалобно Чистюлька.
— Ты знаешь мою тетку Жаклину, ведь она настоящая мать нашей братии!.. Так вот, я только что с ней побеседовал на глазах у всей канцелярии, и она сказала мне, что Аист хочет от тебя отделаться, так он тебя боится.
— Но, — сказал Чистюлька, и наивность его вопроса свидетельствовала о том, как сильно развито у воров чувство естественного права воровать, — теперь я богат, чего же им бояться?
— Нам недосуг разводить философию, — сказал Жак Коллен. — Лучше поговорим о тебе…
— Что ты хочешь со мной сделать? — спросил Чистюлька, перебивая своего даба.
— Увидишь! И дохлый пес может на что-то пригодиться.
— Для других! — сказал Чистюлька.
— Я ввожу тебя в свою игру! — возразил Жак Коллен.
— Это уже кое-что! — сказал убийца. — Ну а дальше?
— Я не спрашиваю, где твои деньги, а хочу знать, что ты думаешь с ними делать…
Чистюлька следил за непроницаемым взглядом своего даба; тот холодно продолжал:
— Есть у тебя какая-нибудь маруха, которую ты любишь, ребенок или дружок, нуждающиеся в помощи? Я буду на воле через час, я могу помочь, если ты кому-нибудь хочешь добра.
Чистюлька все еще колебался, им владела нерешительность. Тогда Жак Коллен выдвинул последний довод:
— Твоя доля в нашей кассе тридцать тысяч франков; оставляешь ты ее товарищам или отдаешь кому другому? Твоя доля в сохранности, могу ее передать нынче же вечером тому, кому ты захочешь ее отказать.
Лицо убийцы выдало его удовлетворение.
«Он в моих руках!» — сказал про себя Жак Коллен. — Но не зевай, решай скорее!.. — шепнул он на ухо Чистюльке. —
