Куда ведет кризис культуры? Опыт междисциплинарных диалогов - Коллектив авторов

«Вот скажи мне, американец, в чем сила? — вопрошает Данила в „Брате-2“. — Разве в деньгах? Вот и брат говорит, что в деньгах. У тебя много денег, и чего?.. Я вот думаю, что сила в правде. У кого правда — тот и сильней. Вот ты обманул кого-то, денег нажил, и чего, ты сильней стал? Нет — не стал! Потому что правды за тобой нет! А тот, кого обманул, за ним правда. Значит, он сильней. Да?!».

В «Бригаде» совершенно та же линия. Четыре друга детства, обычные московские парни хотят просто жить. Но мир плох, лежит во зле, ежедневно унижает их достоинство и, чтобы защититься от него, они становятся бандитами. К этому хищному миру автоматически причисляются и кавказцы. Отсюда расистское: «Не брат ты мне, гнида черножопая» Данилы Багрова. Отсюда — антикавказская направленность множества нынешних российских фильмов. Отсюда — расистский лозунг «Россия — для русских!» на Манежной площади в Москве 11 декабря 2010 года и в других городах России. Тот день как раз и знаменателен тем, что «киношных» персонажей мы увидели на наших улицах.

Искренни ли эти правдоискатели и националисты? Думаю, что да. Они — символ тех молодых людей, которых не устроила ни советская правда, ни ельцинскогайдаровская, ни медведевско-путинская. А найденная ими собственная правда, в следовании которой они пытаются реализовать свое нонконформистское личностное начало, выталкивает их из общества.

Что же это за феномен такой, когда даже хорошие люди в борьбе за право быть личностью становятся погромщиками и убийцами? Считаю, что и «Брат», и «Бригада», и «Кислород» — это фильмы о том культурном типе молодых людей, тысячи которых вышли на Манежную площадь в декабре 2010 года, и десятках тысяч тех, которые в тот день не вышли, но могут выйти в следующий раз. Это фильмы о новом поколении российской молодежи. Не всей, но существенной ее части.

Интернет-рецензенты ссылаются на высказывание президента Дмитрия Медведева, что эти люди — хулиганы и их надо сажать в тюрьму. Есть и идеологические оценки этого протеста. Одни видят в нем проявление национального самосознания русских, другие — проявление фашизма, третьи — стихийное формирование народной политической силы. Поэт Всеволод Емелин в стихотворении о событиях на Манежке подчеркивает только антикавказский момент[137]. Я же хочу говорить о другом.

Вспомним факты. 6 декабря в уличной драке убит кавказцами юноша Егор Свиридов. Милиция арестовывает убийц, но затем отпускает. Почему? Этот вопрос несколько дней задают друзья Егора чиновникам МВД, арестовавшим и отпустившим преступников. Но чиновники их вопросом пренебрегают. Никто и не думает о том, что вопрос задают российские граждане. Обычное для нынешней России начальственное хамство, оскорбляющее достоинство людей. А после того как друзья Егора сообщают о положении дел интернет-сообществу, оказывается, что оскорблено достоинство многих тысяч людей. Информация о хамстве милицейских чиновников накладывается на ненависть населения к бюрократическому хамству как всеобщему и хроническому явлению нынешней России. К этому добавляется оскорбленное национальное чувство. В результате из частного возмутительного случая вырастает массовое возмущение как возмущение граждан, а не хулиганов.

Так развивались события до 11 декабря, когда люди вышли на площадь. Кто эти люди? В первую очередь, они опять-таки граждане. Да, их действия выливаются в погромы. Но выводит этих людей на площадь не желание громить (оно возникает позже, на площади, когда собравшиеся превратились в толпу), а их оскорбленное гражданское самосознание, протестующее против унижения. Их объединяет желание почувствовать обратную связь с такими же людьми, переживающими то же самое чувство унижения и то же желание быть сообществом, способным отстоять свои попранные права. Их объединяет стремление быть субъектами права.

Вот почему я не согласен с оценкой этих людей только как хулиганов и погромщиков. Да, их возмущенное гражданское сознание политически и культурно незрело. Но оно есть. И для меня важно, что они выступали против чиновничьего попрания их прав, что это был протест против правовой незащищенности. И вот почему для меня события на Манежной — это проявление культурной революции, разворачивающейся в сознании молодежи. Одна из составляющих этой революции — борьба человека за право быть личностью. И я приветствую и возмущение этих людей, и их попытку почувствовать себя личностями.

Вспоминаю один из телерепортажей с Манежной площади. Перед телевизионной камерой невысокий красивый подросток-старшеклассник. Интеллигентное лицо. Аккуратен. Моден. Цветной шарф обнимает шею. Говорит, что протестует. Против чего? Он объясняет. Рационально выраженной мысли нет. Есть слова и междометия. Господствуют эмоции и уверенность в себе. Но пафос совершенно понятен. Мальчик говорит от имени «мы». Кто эти «мы»? Футбольные болельщики? Школьники? Случайные знакомые? Трудно понять. Они протестуют против какого-то гнета, какого-то социального всеобщего, которое давит и не дает им реализоваться как индивидуумам. «Больше так не будет!» — твердо заявляет он.

Можно, конечно, вслед за интернет-рецензентами «Кислорода» сказать, что это рефлексия экзальтированного мальчика, находящегося в бурном периоде переходного возраста, который «живет как растение» и говорит оборотами «Ты че?» — «Да ни че». Можно. Во всяком случае я не собираюсь спорить с теми, кто усматривает в такой «рефлексии» распад интеллектуального мира российской молодежи, кризис культуры и разложение основ. Но это лишь одна сторона дела. Есть и другая. Есть факт искреннего протеста. И поиска нового уровня свободы. Как бы он не был выражен. Пусть в детско-примитивной, эмоциональной или даже уголовной форме, пусть в форме наркотического бреда. Но он есть. И об этой искренности наших детей в неприятии сложившегося порядка вещей надо говорить, ее надо обсуждать.

Это, конечно, не новый культурный тип. Вовсе нет. Тип человека, который хочет почувствовать себя личностью, гражданином, субъектом права в тотальном и самодостаточном отрицании, способном перерастать в погромы и убийства, сложился не сегодня. К сожалению, российские обществоведы не анализируют специфику застрявшего в своих метаниях традиционного российского культурного типа. Это делали и делают только писатели. Поэтому обратимся к результатам их анализа.

В самом обобщенном виде — это оскорбленный человек, чье достоинство унижено диктатом исторически сложившейся культуры и опирающейся на этот диктат политической системой. Это «маленький человек», вышедший из своей семейной (часто патриархальной) «норки», пытающийся строить большое общество по своей модели, но не знающий, как строить. Этот застрявший в своем развитии персонаж, как я уже говорил на одном из предыдущих семинаров, получил у писателей название человека «ни то ни се» (Гоголь), «урода» (Гончаров), «человека недоделанного», «беса» (Достоевский), «вывихнутого» (Тургенев). И не будем утешать себя тем, что речь идет только о ком-то, кто жил до нас, а сегодня находится вне нас.

Это, господа, мы с вами — «промотавшиеся отцы», обманувшие своих сыновей своей культурой. Это наши портреты. И если все эти старо-новые типы мы увидели на Манежной, то не будем торопиться от них отмежевываться. Потому что такими, каковы они есть, их сделали мы. По своему образу и подобию. Логика их протеста парадоксальна. Они бегут от неправды того культурного всеобщего, которое веками угнетало и продолжает угнетать русских людей и с которым мы, в отличие от них, предпочитаем примиряться. Главная их альтернатива существующему в том, что они требуют, чтобы их права как личностей и государством, и обществом соблюдались. Но как реализовать свое требование, они не знают. Поэтому главное их состояние — именно в том, что они протестуют: и против угнетающего их старого, и против того нового, которое, как им кажется, им тоже известно. Это униженный и оскорбленный, но застрявший в своем протесте человек. И, повторяю, родился он не сегодня.

Молодой образованный человек в пушкинском «Кавказском пленнике» и «Цыганах», униженный городом, бежит в природу, в родовые отношения. В общении с ней, природой, он хочет защитить свое «я», пытается у нее, мудрой, научиться новой правде. Но разочаровывается и в ней. Обнаружив неспособность жить в условиях природы и родовых отношений, совершая преступления, бежит обратно в ненавистный город. Отрицая все и вся и застревая в метаниях, он, по существу, отрицает жизнь и оказывается перед нравственной катастрофой.

В «Борисе Годунове» Самозванец, успешно начав охоту за троном ради безграничной власти («тень Грозного меня усыновила»), не способен оставаться «тенью Грозного», когда сердце потребовало любви. Продолжая бороться за престол, он уже не хочет его. Но возлюбленная мечтает стать московской царицей. И он, двадцатилетний юноша, вынужден идти к своей любви через глупость — кровавую борьбу за трон, которая его и губит. Попытка быть личностью, убивая людей, заканчивается для Самозванца катастрофой.