Малая трилогия - Сергий Булгаков

В своем учении о материи Булгаков отправляется от платоновского «Тимея», где материя определена как «темный и трудный вид», но тенденция к преодолению платоновского дуализма, в котором подлинное идеальное бытие противостоит постигаемой лишь посредством незаконного умозаключения материи, в сторону софиологического монизма отчетливо намечается уже в «Свете Невечернем» и все более явно выражается в дальнейшем. Прежде всего, Булгаков уходит от традиционной не только для платонизма, но и практически для всей античности дуализма духа и плоти. Христианство, считает он, вносит совершенно новое для античности понятие духовной телесности, преображенного тела, и именно духовное тело содержит онтологическую норму телесности. О ней говорит апостол Павел: «есть тело душевное, есть и духовное» (1 Кор. 15:44). Тело не может не быть первозданной сущностью, раз плотью стало само Божественное Слово. Эта воплощен–ность духовного мира, постигаемая в созерцании (или духовном чувствовании) произведений искусства, в восприятии красоты, была свойственна по Булгакову не только христианскому искусству, но и искусству языческому. В написанной между «малой» и «большой» трилогиями и как бы опосредующей их книге «Икона и иконопочитание» (1930) он говорит даже о «языческой иконографии, которая является, так сказать, естественным Ветхим Заветом для христианства», имея в виду ветхозаветный запрет на изображения Божества. Подобно тому, как Деметра, Кибела, Иштар являлись мифологическими прасимволами Софии, так же и «религиозное искусство восполняло богословие языческому миру, и поэтому иконографическое богословие в зарождении своем принадлежит уже язычеству»[368]. Таким образом, о. С. Булгакову удается в значительной мере избавиться от спиритуализма философии платонического типа, видящей в мировой материи лишь «грубую кору вещества». Особая приверженность православия обрядам освящения — воды, хлебов, плодов, цветов, домов — свидетельствует в пользу «религиозного материализма» православия, видящего в материи не только символы духовного мира, но и особую реальность, причастную вечному бытию, подлежащую преображению.

В 1939 г. о. Сергию было суждено пережить ещё одну тяжелую болезнь — рак горла. Врачи спасли ему жизнь, но он почти полностью лишился голоса. Большого мужества стоило ему шепотом служить литургии и даже читать лекции. Иногда начинались кровотечения. Духовный облик отца Сергия в последние годы его жизни ярко предстает перед нами на страничках из его дневника, которые публикуются нами впервые на страницах данного издания.

В 1940 г. Париж был занят немецкими войсками, некоторые профессора Института, например, В. В. Зеньковский, арестованы. Однако Институт, деканом которого продолжал оставаться о. Сергий, не прекращал своей работы. Отчасти этому способствовал тот факт, что оккупанты знали о том факте, что в помещении Института ранее находилась школа немецкого протестантского пастора. Иногда туда приезжали автобусы с солдатами–экскурсантами. Ближе к концу оккупации Институт навестили представители наследников пастора, но узнав о том, что там продолжает работу богословская школа, пусть и православная, не стали требовать возвращения собственности. Но это, конечно, не означает, что материальное положение Института было хоть сколько–нибудь удовлетворительным. Сам о. Сергий продолжал писать, последняя его книга была посвящена истолкованию Апокалипсиса Иоанна, подготовил он и до сих пор не полностью опубликованный труд «Расизм и христианство», где он развенчивал расистскую идеологию фашистов, в частности, автора «Мифа XX века» Розенберга. О. Сергий неустанно молился об освобождении России и с большим нетерпением ожидал открытия второго фронта. Узнать об этом ему было не суждено. В ночь с 5 на 6 июня 1944 г., когда войска союзников высаживались во Франции, его постиг инсульт. Более месяца провел он без сознания и умер 13 июля того же года в Париже. По свидетельству ходившей за ним матери Феодосии, на пятый день после удара находящиеся возле его постели сподобились созерцать какое–то особое духовное озарение, преображение его лица. «Лицо о.Сергия постепенно начало светлеть и озарилось таким неземным светом, что мы замерли, боясь поверить тому, что нам дано было увидеть. Ясно было, что душа о. Сергия, проходившая какие–то таинственные пути, в это мгновение приближалась к престолу Господню и была озарена светом Его Славы. Почти два часа продолжалось это дивное явление. Но это мог быть и век — время для нас остановилось. Мы присутствовали при таком несомненном озарении Духом Святым, при таком «реальном опыте святости», который трудно было вместить»[369]. После этого явления к нему ненадолго вернулось сознание. Он снова, теперь уже в третий раз, попытался вернуться. В своем распоряжении, оставленном незадолго до смерти, он просил хоронить его «возможно дешевле и проще, без всяких лишних расходов». Он просил опустить в могилу горсточку крымской земли с могилы сына Ивашечки, соединив ее с горстью гефсиманской земли. Отец Сергий был похоронен на русском православном кладбище под Парижем, в Сент–Женевьев де Буа.

Алексей Козырев. Ноябрь 2008

Примечания

1

Ориген, признавая исключительную чистоту Марии и Ее облагодатствованность при Благовещении, приписывает Ей, однако, колебания между полной верой и человеческими сомнениями и в смысле последних истолковывает «оружие в душу», как «меч неверия». Даже без внешних оснований в Евангелии и вопреки евангельскому повествованию, которое знает Марию непоколеблемо стоявшей у креста, Ориген приписывает Ей, что Она «соблазнялась» об Иисусе вместе с апостолами. (Нот. in Luc. [Гомилии на Лк.] XVII, τ. III, 952, P. G. XIII с. 1845). Это странное мнение, не нашедшее себе специального отвержения и на Константинопольском соборе 543 года, при общем осуждении оригеновскихуклонений, напротив, оказалось живучим. Оно разделялось даже св. Василием Великим, также толковавшим «меч» как сомнение (Epist. [Поел.] 260,9, P. G., т. XXXII, 968), и Златоустом (in psalm [На Псалмы] 13). Златоуст говорит о суетности при чуде в Кане Галилейской (In loan. hom. [Гомил. на Ин] XXI, 2, — P. Gr., т. LIX 130), он называет «бесполезным тщеславием» появление Матери с братьями во время проповеди Иисуса, чтобы показать перед народом свое влияние над Ним. ([Гомил]. 44 in Matth. [на Мф] I, VII, 467). Ср. также St. Hilarii In ps. [св. Иларий Пиктавийский, На Пс] CXVIII, 12, P. L. IX, 523 A; Pseudo–Grig. Nys. de occursu Domini. [Пс. — Григорий Нисский, «О встрече с Господом»] P. G. X L VI, 1176, Pseudo–Chrysost. in Ps [Псевдо–Златоуст, На Пс] XIII, 4, P. G. LV, 55; Pseudo–Augustini; Quaest. ex N. Т. [Псевдо–Августин, Вопросы из Н. 3.] LXXIII, P. L. XXXV, 2267, 8, St. Cyrilli Alex., In loan. [св. Кирилл Алекс., На Ин] 1. XII, P. G. LXXIV, 661. Напротив, признание Марии свободной от греха появляется уже у св. Епифания (против Маркиона, haer. [«Противересей»] 42, 352)., уев. Григория Наз., свидетельствующего, что Мария как телом, так и душой предочищена Духом. Св. (Or. in Chr. nat. [Мол. на Рожд. Хр.]). Но первый заговорил о безгрешности Марии (370) св. Ефрем Сирин: «Ты, Господи, и Матерь Твоя, Вы единственные совершенно светы во всяком отношении, ибо в Тебе, Господи, нет пятна, и у Марии Твоей нет порока» (Carm. nisib. [«Нисибинские песнопения»] 27, 8). В другом месте он называет Марию невинной, как Ева до грехопадения. Св. Амвросий, собрав все соответствующие тексты, дает обобщающую картину безгрешности Марии (Expos, in Luc. [Толк. наЛк] 1. II), «Дева, благодатию свободная от всякого греха» (Толк, на 118 пс. ст. поел.), причем «оружие» истолковывается в свете Евр. 4:12. Сюда же приближаются из западных Иероним, Гауденций, блаж. Августин.

2

По католическому представлению души безгрешных, но некрещеных младенцев имеют свое особое место в загробном Мире (внешний лимб). Православие умалчивает об этом, как и вообще о загробной участи всех некрещеных. Весь этот вопрос связывается с учением о проповеди во аде.

3

Св. Иоанн Дамаскин. Точное изложение правосл. веры, кн. III, гл. II. «Низошел Дух Св. на Чистую Деву и еще Ее очистил. Чистая по собственному состоянию тела и духа соделалась Чистейшею от творческого всесильного действия, произведенного в Ней животворящим, очищающим, обновляющим, изменяющим, претворяющим Свои сосуды Духом Божиим. Чистая Дева соделалась Пречистою, чуждой всякой скверны помышляемой и ощущаемой, соделалась Благодатно–Чистою, Духоносною, Божественною Девой» (Еп. Игнатий Брянчанинов. Изложение учения Православной Церкви о Божьей Матери. Сочинения. Изд. 3–е, т. IV, стр. 364). С этим суждением трудно согласуются дальнейшие суждения еп. Игнатия о том, что «ветхий человек обнаруживался и действовал в Божьей Матери, вечная смерть и грех, насажденные в естество человеческое, не могли не проявляться» (407). Однако эти неточные и неудачные выражения, в которых автор видит притом «точное и верное учение Православной Церкви о Богоматери», относятся им только к наличию первородного греха и его последствий, но отнюдь не к личным грехам, которые и он, по–видимому, исключает. Так можно думать и на основании сказанного им на той же стр. 407: после Благовещения «девство Ее запечатлено Духом: Она, доселе хранившая Себя чуждою от всякого помысла и ощущения сладострастного, соделалась неприступной для этих помыслов и ощущений». И в другом месте: «Божия Матерь борьбы с плотскими пожеланиями не вкусила и не познала. Прежде, нежели подействовало в Ней вожделение, низошел на Нее Св. Дух, запечатлел Ее чистоту, даровал Ей духовное наслаждение» (423).