Екатерина Великая - Анри Труайя

Получив сообщение о смерти императрицы, принц де Линь восклицает: «Екатерина Великий (надеюсь, что вся Европа подтвердит такое имя, которое я ей дал), Екатерина Великий скончался. Эти слова трудно произнести!.. Угасло самое яркое светило нашего полушария!» Такая надгробная речь ничего не добавляет к славе покойной. Она при жизни наслышалась самых смелых восхвалений. Но и оскорблений тоже. «Семирамида» и «Мессалина». Всю свою жизнь она трудилась для величия славы своей. Конечно, она искренне и горячо любила русский народ, но не о своем ли собственном престиже думала она в первую очередь, в минуту подписания того или иного союза или объявления войны? И несомненно, результаты налицо: уничтожение турецкого владычества, присоединение Крыма и портовых городов на Черном море, раздел Польши… Все во имя справедливости, международного равновесия, священных интересов империи. Но на самом деле с каждой победой возвеличивалась Екатерина. Эта глыба, сгусток воли имеет непростую структуру. Благородные философские мысли не помешали ей усилить крепостное право в России путем раздачи земель и крепостных своему окружению из тех, кто верно служил престолу и ее ложу. Сто раз провозглашала она себя либералкой, приставила «якобинца» Лагарпа в качестве наставника своим внукам, но действовала всегда как самодержица, хмурящая брови при малейшем нарушении общественного порядка. Восстание, революция, Конвент – не было ничего страшнее этого для самодержицы с сердцем республиканки. Она демонстративно помогала иностранным писателям и художникам, но не столько из дружбы к ним, сколько ради пропаганды самой себя в европейских кругах. Она много читала, но бессистемно, «все подряд», как она сама говорила, и образование ее являет собой винегрет из модных познаний. Была она во главе православной церкви, но следовала скептицизму а-ля Вольтер. Полагала, что правит самостоятельно, а опиралась постоянно на дворянство, которое, благодаря ей, стало господствующим классом как в экономическом, так и в политическом плане. В любовных своих связях она была ханжой на словах и ненасытно-яростной в постели. Со своим сангвиническим и бурным характером, она никогда не была слепой служанкой порока. Только естественный аппетит руководил ею. Для нее мужчины были лишь инструментом для наслаждения. Она отбирала молодых, красивых, сильных и, по возможности, не очень глупых. Некоторые из них к тому же становились ее друзьями и советчиками. Но редко кому позволяла она опередить себя. Для нее жизнь всегда сводилась к соотношению сил между людьми. Слабые должны погибнуть. Будущее принадлежит смелым, темпераментным, упрямым, мужественным. Впрочем, эти мужественные могут иметь внешность весьма соблазнительно-женственную. Разве сама она – не доказательство этому? Временами она умела быть нежной, доброй, сентиментальной. Но затем она быстро берет себя в руки. Чего только она не любила на свете? Смех и книги, мужчин и животных, деревья и детей! Но никогда ничто из этого не заслоняло собой политику. Это была заядлая труженица. И вместе с тем обольстительница, соединяющая в себе прелесть своего пола и мужественную властность. Все, чего она хотела, она добивалась благодаря терпению, уму, твердости, мужеству, умела, когда нужно, брать на себя невероятный риск, неожиданно меняя курс, чтобы вернее достигнуть цели. Эта немецкая принцесса не только выучила русский язык и сменила веру, чтобы править страной, ставшей для нее вторым отечеством. Она вобрала в себя душу этой удивительной нации. Она захотела стать воплощением России, хотя ни капли русской крови в ней не было. Возможно, это и есть самое удивительное ее достижение. Злейшие враги не посмели отказать ей в этом. Как только весть о ее смерти распространилась по городу, народ стал собираться у Зимнего дворца. Сотни людей стояли на коленях в снегу. А как же, ведь при «матушке Екатерине» не так уж плохо жилось горожанам! Как-то сложится жизнь при этом Павле I, ведь говорят, что он больше немец, чем русский?

И вот уже в столицу входят гатчинские войска, одетые на прусский манер. Не прошло и суток после кончины Екатерины, а двор, до этого веселый и утонченный, превратился в подобие казармы. «Слышны лишь топот ботфортов, звяканье шпор, да сухой стук огнива, и, как в городе, захваченном полчищами вояк, оглушительный крик стоял во всех помещениях», – пишет Державин. «Людишки, вчера еще никому не ведомые, расталкивали всех, суетились и отдавали приказания повелительным тоном», – свидетельствует другой современник, Шишков. А князь Голицын добавляет: «Дворец превращен в караульное помещение. С первых же шагов видно, что император чрезмерно увлечен военным делом, особенно в том, что касается четкости движений, доведенной до автоматизма, как это было при Фридрихе, короле прусском, который для нашего императора – образец для подражания».

Все должно быть на прусский манер. Беспощадная война объявлена мягким шляпам, отложным воротничкам, жилетам, французской моде и сапогам с отворотами. Новый генерал-майор Аракчеев прозвал славные знамена Екатеринославского драгунского полка «старыми юбками Екатерины». Повсюду память о царице проклинается или высмеивается.

Платон Зубов, скрывающийся у сестры, госпожи Жеребцовой, притворяется больным и с ужасом ожидает, какую судьбу готовит ему император. И вдруг – театральный эффект: когда он уже совсем сник в ожидании худшего, ему сообщают, что Павел I дарит ему роскошно меблированный особняк, с дорогими сервизами, лошадьми, каретами и слугами. И оказывает высочайшую почесть: император с императрицей наносят ему визит на следующий же день после его размещения в новом доме. Когда Зубов кидается в ноги монарху, тот его подбодряет русской пословицей: «Кто старое помянет, тому глаз вон». После чего, подняв бокал шампанского, царь говорит: «Сколько капель вина в этом бокале, столько я тебе желаю процветания». Платон Зубов купается в немыслимом счастье. Но радость его непродолжительна. Павел приподнял его лишь для того, чтобы больнее ударить. Через несколько дней после этого свидания бывший фаворит лишается всех должностей, земли его описываются, и он получает разрешение, другими словами – повеление, уехать за границу. Мягкое наказание. Но Павла это забавляет. Как если бы он хотел досадить императрице в ее последнем убежище, он приказывает освободить из Шлиссельбургской крепости франкмасона Новикова, которого она туда засадила, и вызывает из ссылки известного публициста Радищева, автора «Путешествия из Петербурга в Москву». Больше того, он посещает Мраморный дворец, где под стражей сидит польский патриот Костюшко, и осыпает его дарами, после чего разрешает ему уехать в Америку. А другому польскому заключенному, Потоцкому, он говорит, прежде чем освободить его: «Я знаю, что вы много выстрадали, что вас долго оскорбляли, но при прежнем правлении все честные люди преследовались, и я в первую очередь». Также и Станислав Понятовский по его приказу был освобожден из заключения в Гродно и доставлен в Санкт-Петербург с пышной помпой.