Повседневная жизнь осажденного Ленинграда в дневниках очевидцев и документах - Коллектив авторов

секретные бумаги, зацепился за угол крыльца и, падая, опрокинул на себя содержание таза. Горящие искры и туча пепла окутали старика, и это зрелище насмешило нас, несмотря на грустное настроение, вызванное ликвидацией нашего отдела и предстоящим расставанием.

Часть дел сдали в архив, я ощутила радость освобождения от висевших на мне секретных дел и испытывала страх перед неизвестным будущим и грусть оттого, что уничтожалось нечто целостное.

Так уходил старый, 1943 год. Где доведется мне встретить новый год и как сложится моя жизнь?

В суматохе ликвидации отдела мне было некогда подумать о своей собственной судьбе. Я механически двигалась по заранее уготованному мне пути, и это моя глубокая ошибка, о которой я впоследствии думала и сожалела не один раз. Я направлялась в корпус к А. С., о чем он заранее договорился с начальством.

Морозным зимним вечером 31 декабря я вместе со связным Петром Мельниковым выехала к месту размещения стрелкового корпуса. Ехали мы в санках с запряженной лошадкой по кличке Тихая. Это была крупная черная, хорошо сложенная и очень выносливая лошадка. Несмотря на кличку, она была нрава далеко не тихого, чем совершенно не оправдывала своего имени. Предназначалась она в личное владение корпусному ветврачу А. С. вместе с конюхом Мельниковым – добродушным и находчивым парнем.

1944 год

15 января 1944 года. 2-й поселок (близ Шлиссельбурга)

Штаб корпуса расположился в землянках среди пустынных песчаных мест. Пески, собранные ветром в дюны, кое-где растущие редко, точно обгрызенные сосенки. Унылые места. Немцы стоят близко от нас.

Поместились в землянке санкора (корпусного санитарного врача). Он где-то пропадал в частях, и мы довольно нахально влезли в его жилье. Т. к. был канун Нового года, то решили наспех организовать что-то вроде встречи Нового года. Еще не зная людей, А. С. позвал буквально первых встречных, каковыми оказался начальник полевой почты и ветврач эваколазарета. Начальник полевой почты, здоровенный толстощекий дядька, оказался порядочным выпивохой. Он веселился сам по себе от выпитого и горланил песни, которые сам слушал, и шумел на всю землянку. Врач же из эваколазарета впал в плаксивый тон и жаловался А. С. на кого-то нудным голосом. И где только они доставали эту проклятую водку среди песчаных дюн?! А я, сидя среди этих незнакомых и пьяных людей, среди незнакомых мне мест, впервые почувствовала, что я сделала что-то не то, и такие тоска и одиночество охватили меня, что я тихонько и незаметно для остальных заплакала. Впервые за последние сумасшедшие дни ликвидации ветотдела 67-й армии я осмотрелась, подумала о себе и поняла никчемность своего присутствия здесь. А. С., занятый разговорами и питьем водки, показался мне таким далеким и чужим, а землянка – грязной и неуютной. Очень грустная эта была встреча Нового года.

Через некоторое время появился хозяин землянки подполковник медицинской службы Лукошенко. Высокий, худой и удивительно моложавый человек, с мягкими и даже робкими манерами. Вскоре к нему приехал сын, юноша лет 17, очень похожий на отца: когда они были вместе, их легко можно было представить братьями. И стали мы жить вчетвером в маленькой курной и полутемной землянке. Олег, так звали сына, хозяйничал, топил печку кусками торфа и постоянно чистил ее от обильной желтой золы, а отец почти всегда отсутствовал. Впрочем, я и А. С. тоже только приходили ночевать. Меня сразу же устроили во вновь организуемый отдел штаба тыла корпуса и сразу же завалили работой. Начальник тыла мне очень не понравился. Впрочем, мне все было не по душе – начиная от песчаных унылых мест с жалкими редкими соснами.

Начальник штаба тыла был похож на сахалинского преступника из книги Власа Дорошевича «Сахалинские типы». Высокий, тощий, с мешочками под белесыми неприятными глазами и легкомысленным рыжим чубом над узким дегенеративным лбом, был он не шибко грамотным дядькой лет сорока, тем не менее в чине подполковника по фамилии Рассохин. С первой встречи мы смерили друг друга пристальным, оценивающим взглядом, и каждый из нас определил друг друга. Симпатии и привета в этом взгляде не чувствовалось. Однако на протяжении некоторого времени он был безупречно вежлив со мной, даже иногда хвалил меня, но я чувствовала, что он не любит меня, и я его явно чем-то стесняла.

Его помощник майор С. был тоже неприятным типом. Выглядел он настоящим бульдогом, был неразговорчив и угрюм. Добиться от него слова было большим трудом. Остальные помощники робели перед этими двумя. В штабе работы для них еще не было.

Я не могу побороть в себе желание описать каждого из помощников начальника отдела тыла корпуса. Помощник по горючему для автомашин майор Смотраков был добродушным, простецким парнем, очень любившим поболтать со мной наедине о всяких житейских пустяках и немедленно водружавший на свой нос очки и берущий какие-нибудь бумажки в руки, если на горизонте появлялся кто-либо другой из штабных работников. В своей землянке он мог спать сутками, укрывшись с головой в овчинный тулуп, и не топить печку. Он был мало развит, но отличался одним превосходным свойством – был чрезвычайно скромен, за что пользоваться расположением всего штаба.

Помощником начальника штаба по инженерному снабжению – старший лейтенант Холопцев. Может быть, за то, что он был человеком с высшим образованием, его особенно не любил начальник штаба тыла. Сутулый, высокий человек, с длинными обвислыми усами держался им в «черном теле». Зато он обладал исключительно счастливым свойством спать в любых условиях, при любой обстановке – стоя, сидя, что часто приводило к комическим и неприятным обстоятельствам.

Характерной фигурой среди всех был помощник начальника штаба по продовольствию. Плотный, почти что жирный человек средних лет по фамилии Коган. Он умело обходился с начальником, допускал в его присутствии легкие шуточки и смешки. Когда начдиву надоела рисовая каша, он приносил откуда-то копченые сосиски и грудинку и угощал ими, а то зазывал начальство в свою землянку к кипящему на печке чайнику и угодливо предлагал чай со сгущенным молоком и белым хлебом. За что он один пользовался привилегией исчезать в Ленинград по всяким делам и держаться бойко и самоуверенно. По бумажкам, написанным его рукой, я видела, что это неграмотный и неразвитый человек. Возможно, он был каким-нибудь директором небольшого ресторанчика или магазина-гастронома.

Однажды я оказалась невольной свидетельницей его разговора с начальником штаба тыла корпуса Рассохиным. Последний говорил о необходимости укомплектования штаба полагающейся по штату машинисткой. Но, продолжил он более интимно, совершенно необходимо, чтобы она внешне была приятной и подходящей по возрасту, т. к. ему надоело смотреть на имеющихся «занятых женщин»,