Неизвестный Юлиан Семенов. Умру я ненадолго... - Юлиан Семенов

Вообще он сочетал в себе совершенно несочетаемые качества. Был идеалист, романтик, в чем-то невероятно наивен, а в чем-то прагматичен.

Однажды ночью он мне позвонил, сказал, что снимается фильм «Жизнь и смерть Фердинанда Люса» по его роману «Бомба для председателя» и в сценарий необходимо включить чисто информационный политический текст, а он не знает, как это сделать. Текст ведь должен идти через один из персонажей, а ни один нормальный человек подобный текст, раскрывающий политические интриги, произнести не может. И я придумал.

— У тебя есть в сценарии какой-нибудь персонаж, безответно влюбленный в женщину?

— Угадал, есть — военный врач.

— Надо сделать сцену, где он пьяный сидит рядом с ней и, чтобы произвести впечатление, этот текст выдает. Дескать, «посмотрите, как я проинформирован».

— А ты сможешь сыграть этого врача?

— Смогу.

Подобрали мне на «Мосфильме» военную куртку, а тут я увидел у Юлика на руке солдатский браслет: цепочка и плашка, на которой пишется имя. И я перед съемкой говорю: «Одолжи мне его — хорошо в кадре сыграет». Юлик смутился почему-то, но браслет дал. А после съемки я думаю: отчего он так смутился? Покрутил браслет — на плашке с одной стороны было написано Юлиан Семенов, а на другой — Максим Исаев.

В этом взрослом, многоопытном человеке жила совершенно мальчишеская мечта о таинственном разведчике.

Он был замечательный писатель со своей темой и своими страстями. Его знали, афоризмы из его книг цитировали. Он, безусловно, завоевал своего читателя еще до фильма «Семнадцать мгновений весны». А фильм, думаю, останется в истории нашего кино навсегда.

Работа настолько поглотила Юлика, что болеть у него не хватало ни сил, ни времени. Хотя он был страшно мнителен, верил в то, что выдумывал, и, решив как-то, что у него чудовищная болезнь печени, высовывал язык и оттягивал веки, доказывая мне ее реальность.

По поводу знаменитых пророчеств Юлиана могу рассказать такую историю. Однажды, года через два после нашего знакомства, он позвонил ко мне ночью, часа в два и сказал:

— Немедленно приезжай и постарайся достать водки.

— Что случилось?!

— Объясню, когда приедешь.

В те времена водку ночью можно было купить у таксистов — они этой торговлей подрабатывали. Я взял две бутылки и приехал к Юлиану. Вся разномастная посуда, что стояла у него в шкафчике на кухне, была разбита и валялась на полу.

— Юлик, что происходит? Ты что, с ума сошел?!

— С ума я не сошел. Утром я должен вылетать на Дальний Восток и знаю, что самолет разобьется.

— Что ты фантазируешь?

— Я не фантазирую. Я знаю, что он разобьется.

Прекратив этот разговор, мы выпили водки и уже сильно «теплые» поехали в аэропорт «Внуково». Там мы, выдавая себя за иностранцев (кто ж иначе бы в те времена пустил?), прошли в ресторан и добавили еще.

Все эти возлияния закончились тем, что Юлик почему-то отправился мимо охраны с чемоданом на летное поле, и это хождение завершилось в милиции. А самолет, на который он не попал, действительно разбился.

С тех пор Юлька мне всегда говорил: «Васенька, ты меня тогда спас, достав много водки. Если бы я с тобой не напился, то улетел бы».

В 1987 году Юлиан позвонил ко мне из Крыма и сказал, что у него появилась идея о создании со мной театра «Детектив».

Я привлек к этому делу моего друга Виталия Соломина. Юлик приехал в Москву, и мы в течение целого года таскались втроем по высоким инстанциям и добились нашего театра. Хотели открываться Юлькиной пьесой — он решил написать пьесу об узбекской коррупции. Мы ждали, но инстанции эту тему запретили, и открываться нам пришлось другой пьесой…

ВОСПОМИНАНИЯ РЕЖИССЕРА НИКИТЫ МИХАЛКОВА

Честно говоря, я запомнил не тот момент, когда Юлиан вошел в нашу семью, но фрагменты моих ощущений. Прежде всего страшной ревности по отношению к сестре. Вот она куда-то уходит, приходит и уже ее провожают. Какая-то другая жизнь. И, хотя сестра особо меня не баловала, ощущение того, что что-то чужеродное к нам пришло и отнимает что-то. И это, в силу моего детского возраста, меня очень волновало.

Юлик оказался человеком потрясающей контактности, удивительного, шампанского темперамента и щедрости. Еще не было богатого и знаменитого писателя Юлиана Семенова, был просто Юлик, но уже тогда обладавший огромной энергетикой и влиянием на людей.

В нашем доме он обаял всех. На меня такую волну обаяния напустил, что я покорен был абсолютно. Ведь Юлик первым стал со мной разговаривать как с равным, что всегда подкупает мальчика. Подарил монгольский меч чингисхановских времен, правда, через много лет он его забрал, решив, что меч свою миссию выполнил…

Отец Юлика — Семен Ляндрес был человек известный. Я его хорошо помню — обаятельный, с неизменной сигаретой, сутулый, все понимавший про то, что происходило, и, наверное, очень много давший Юлику в его мироощущении.

Наступала «оттепель». Юлиан весь был соткан из времени разоблачения Сталина и совершенно в него вписался. Он был очень резок в суждениях и невероятно драчлив. Дрался замечательно, потому что до этого занимался боксом.

В нашей семье Юлик был мне крайне близок. Он был старше меня на 15 лет и стал в какой-то мере наставником. Мой брат не интересовался охотой, вообще вся мачевская романтика его не трогала — он музыкой занимался, в консерватории учился. А мне все это было безумно интересно, и Юлик брал меня с собой на охоту. В определенном смысле я видел в Юлике защиту для себя. И он, действительно, оказывался моей защитой в разного рода напастях — защищал перед мамой, перед Катей, перед отцом и братом. Вообще в конфликтах, возникавших в нашей семье между мной и братом, мной и мамой, мамой и папой, Юлик всегда оказывался частью позитивного, сращивающего материала.

Именно поэтому мама его очень любила. У них были похожие темпераменты. Она тоже взрывная и быстро отходчивая. Еще они были очень похожи фантастической работоспособностью — все, что начинали, всегда доводили до конца. Он называл ее Таточка — она разрешала ему обращаться к ней по имени. Она его — Юлочка. И это было абсолютно органично. В конце пятидесятых они вместе ездили в Китай, оттуда привезли книжку. И позднее, в его конфликтах с Катей, мама не безоговорочно принимала ее сторону.

Юлиан был чрезвычайно начитан, замечательно знал западную литературу. Он, Примаков, Бовин — это была одна компания ребят-международников. Новое поколение, знавшее все, что было, и вдруг получившее возможность говорить о том, что они знают, открыто. Они этим пользовались и сыграли громадную роль в становлении характера многих молодых, в том числе и моего характера.

В первые годы нашего общения Юлиан мне очень много дал. Просто мужской закваски какой-то. Он же споспешествовал тому, чтобы меня перестали мучить музыкой. Ведь меня заставляли играть по пять часов в день, били мокрым полотенцем по рукам.

Юлик вообще внес совершенно новую струю воспитания в наш дом — мужскую, с определенными вескими поступками и культурой отказа. Именно высокую культуру отказа, когда говоришь «Нет, я не буду этого делать. Я буду делать другое». В этом смысле он был очень яркий человек. Вообще он был планета определенная. Попадая в любую компанию, моментально становился магнитом для всех — фонтанировал рассказами, отличался острым юмором. Умел слушать прекрасно, обожал слушать и рассказывал замечательно. Будучи самим собой, он совершенно обезоруживал самых разных людей — от генерала армии до официантки. Причем в нем не было ни хамства, ни амикошонства, ни панибратства. Это был свой парень. Из оттепели в застой Юлиан переплыл достаточно органично, и там, где он появлялся, этот застой застоем быть переставал. Он придавал ему волну своим юмором, неожиданными решениями, поездками и азартом.

Если смотреть из сегодняшнего дня, то Юлиан — запечатленное время. Это битый, — как бы с незаживающими язвами всего того, что ему пришлось пережить, относя отцу посылки в тюрьму (при том, что отец до этого был большим начальником) и чувствуя отношение к себе, как к сыну врага народа, — подранок. Но все это, вместе взятое, выработало в нем огромную жизненную энергию. Силу травы, которая прорастает сквозь бетон. И в том, что он сам себя сделал, в этом было определенное наслаждение. Когда можно много зарабатывать и тратить деньги как хочешь, что угодно купить, куда угодно поехать. Так он рассчитывался за унижение. И он никогда не обращался за помощью к моему отцу. Никогда. Это была часть его программы.

Он добился Катерины, он сам добился имени. Ведь мало кто и знал, что он — зять Михалкова. Хотя уж мог бы и сказать. Но его удерживал талант. Он не хотел его разменять, не хотел, чтобы говорили: «Ну, понятно — женился на дочке Михалкова и теперь пишет». В этом смысле мы с ним похожи.