Неизвестный Юлиан Семенов. Умру я ненадолго... - Юлиан Семенов

А будущие историки станут подчеркивать, что именно Юлиан Семенов выступил пионером новой издательской (а если шире — экономической) политики, организовав первое в нашей стране совместное предприятие — советско-французское издательство ДЭМ — Детектив — Энигма (загадка) — Мистери (мистерия).

Удивительное достоинство этого писателя в его несомненной способности будить в нашем воображении смуту, любопытство, наконец, беспокойство, не исчерпывающее душу, а ее волнующее.

Глава восьмая

ВОСПОМИНАНИЯ БЛИЗКИХ И ДРУЗЕЙ

ВОСПОМИНАНИЯ МАМЫ Ю. СЕМЕНОВА, ГАЛИНЫ НИКОЛАЕВНЫ НОЗДРИНОЙ

В тридцатые годы мой муж — Семен Александрович Ляндрес — работал помощником Николая Ивановича Бухарина в газете «Известия». Николай Иванович был очень скромен, его всегдашний вид: кожанка, сапоги, кепчонка. Несколько раз Николай Иванович заезжал в гости в нашу коммунальную квартиру в Спасоналивковском переулке, 19. Рисовал он замечательно и раз подарил свою картину, которую мы повесили в столовой.

Бухарин очень любил охоту, природу. Видно, ему эту любовь привил его отец — Иван Гаврилович.

Пятилетний Юлик его очень полюбил. Мы как-то поехали семьями на десять дней в Адлер, и Юлиан так и рвался к этому седобородому дедушке, умевшему удивительно имитировать пение птиц.

Вскоре после ареста Николая Ивановича моего мужа исключили из партии и перевели на работу в гараж. Меня тоже выгнали из партии и с работы. Период был сложный, ведь надо было еще помогать стареньким родителям мужа и моей маме и младшей сестре.

Как-то, когда я шла домой, меня встретил горько плачущий Юлик.

— Мамочка, ведь это неправда, неправда, что мой папа — враг народа?!

— А кто тебе это сказал?

Плач еще больше усилился, слезы так и лились из глаз малыша (ему не исполнилось шести лет).

— Так сказал Генка Малов[129]. Это правда?!

Долго пришлось его уговаривать, что это не так. Но ведь дома обстановка была наряженной, и Юлик, хотя мы при нем ни о чем не говорили, это чувствовал. Ночи стали бессонными — я боялась, что муж что-нибудь с собой сделает, и каждый раз, когда он шел в ванную или на кухню, оглядывала его — практически стала его сторожем.

Во время войны я с сыном уехала в эвакуацию в город Энгельс. Юлик, одиннадцатилетний тогда, попытался сбежать на фронт, «бить фрицев», но его сняли с поезда. В Берлин его с собой взял уже в мае 1945 года Семен Александрович — он там был военным корреспондентом…

…Это случилось 29 апреля 1952 года. В институте, где учился Юлиан, устраивали первомайский вечер. Он предупредил меня, что придет домой поздно, чтобы я не волновалась.

Около 12 часов ночи раздался звонок в дверь. Я подумала, что сын вернулся с вечера и, не спрашивая о том, кто за дверью, открыла ее.

На пороге оказался незнакомый человек средних лет, в штатском, с очень неприятным лицом и бегающим взглядом. Не представляясь, он вошел и сказал, что нужно проверить документы всех, кто проживает в квартире, в связи с тем, что наши окна выходят на правительственную трассу. Я вынесла ему в прихожую свой и Юлика паспорта.

Он спросил:

— А где паспорт вашего мужа?

— Муж ночует у своей мамы, — ответила я.

— Давайте адрес.

Он вышел, запретив мне подходить к телефону и входить в комнату сына. Скоро вернулся с каким-то военным, дворничихой и пожилым мужчиной. Велел идти в мою комнату и не выходить. Я слышала, как они стали что-то выносить из комнаты сына. Догадалась, что это могли быть немецкие журналы, привезенные его отцом из Германии в 1945 году. В голове мелькнуло: это криминал!

Около четырех утра в двери раздался звонок. Я поспешила открывать. Пожилой незнакомец шел следом, приказав ничего не объяснять сыну.

Юлик вошел веселым, румяным, улыбающимся. Видно, после вечера в институте провожал домой сокурсницу. Лицо его изменилось, когда он увидел рядом со мной пожилого незнакомца. Не успел опомниться, как военный обыскал его. И… обнаружил стартовый пистолет. Его одолжил сыну заведующий военной кафедрой, чтобы отпугивать по вечерам хулиганов.

Я заплакала и стала утверждать, что это не настоящий пистолет, а стартовый, а Юлик не выдержал и закричал: «Что ты перед этой сволочью унижаешься и плачешь?!» Мужчина в военной форме рявкнул на него: «Сиди и молчи!»

В шесть часов утра вернулся тот, что был в штатском, с бегающими глазами и объявил: «Ваш муж арестован. Сейчас будем производить у вас обыск».

В кабинете Семена Александровича вся стена была уставлена книжными полками. Эту библиотеку с любовью он собирал многие годы.

Они брали книги, трясли их и бросали на пол. Если что-то выпадало из них, скомкав, бросали. Такого варварского отношения к книгам я нигде и никогда не видела.

На столе лежал наш семейный альбом с фотографиями. Они тщательно просмотрели и его. На одной из них увидели фото мужа моей тети в модной красивой шляпе Семена Александровича. Спросили: «Это что за иностранец?» Пришлось назвать фамилию. Потом стали разглядывать фотографию сына, снятую в Гороховецком военном лагере, где все студенты проходили военную подготовку. Юлиан на ней был запечатлен в форме, пилотка набекрень, небритый. «Это что за военнопленный?» — последовал вопрос. Тоже пришлось объяснить.

Обыск продолжался с 6 утра до 2 часов следующего дня. Лазали повсюду. Даже бедные цветы подвергались экзекуции. Горшки протыкали чем-то острым, разрезая тем самым корни растений.

На полу среди книг, разбросанных документов и фотографий лежал один листок. На нем был написан приказ по Наркомтяжпрому о награждении Семена Ляндреса автомобилем, подписанный Серго Орджоникидзе. Юлиан увидел эту бумагу и ногой подвинул ее под тахту.

Все документы и фотографии с Серго, Константином Симоновым, Ворошиловым увезли, кабинет опечатали.

Ночью Юлиан вскрыл форточку в комнате отца и достал этот приказ. Потом это во многом помогло делу. Отпадало одно из самых серьезных обвинений: наличие подарка от троцкистского диверсанта Николая Бухарина.

Через несколько дней после обыска мне сообщили, что меня переводят с поста директора детской школы в школу рабочей молодежи.

Юлю, как сына врага народа, исключили из комсомола и из института. Декан факультета, на котором он учился, сказал ему: «Наш ВУЗ — политический. Вам в нем не место!»

В комнату мужа подселили инвалида-пьяницу с женой.

Жизнь становилась невыносимой.

ВОСПОМИНАНИЯ КУЗИНЫ Ю. СЕМЕНОВА ГАЛИНЫ ТАРАСОВОЙ

Прежде чем рассказывать о Юлике, хотелось бы вспомнить его отца и моего дядю — Семена Александровича. В начале 30-х годов он работал в «Известиях» помощником у Николая Ивановича Бухарина, прекрасно к нему относился и тот его ценил. После расстрела Бухарина Семена от должности освободили, переведя в гараж, но не арестовали, а забрали брата Илью — полковника милиции, заместителя начальника отдела борьбы с бандитизмом. Он сидел в Магадане и был реабилитирован в 40-м году.

И в «Известиях», и позднее, в Огизе, в газете «Гудок», в издательстве «Иностранная литература» и в университете, Семена все любили. Он очень хорошо разговаривал с людьми. Если даже кому-то за дело выговаривал, то это было не обидно и человек понимал.

Я старшеклассницей и студенткой часто к нему на работу заходила — поговорить, посоветоваться, и он никогда, как бы ни был занят, не сказал мне «приди потом».

Семен был бессребреником, много помогал родителям, сам жил скромно. Все его богатство состояло из маленькой спортивной машины «Форд» — подарок Орджоникидзе за блестящую подготовку выставки «Наши достижения» и книг. Книги он собирал всю жизнь и любовь к ним привил Юлиану.

Жена Семена и мама Юлика — Галина была у нас вечным студентом. Сперва работала на заводе и училась в библиотечном институте, потом работала библиотекарем и училась на историческом факультете, затем работала учителем истории и повышала квалификацию, стала завучем, затем директором школы.

Появилась она в нашем доме невестой в 1929 году и с комсомольским задором со мной играла. Замечательная у нее была мама — Евдокия Дмитриевна. Очень простая, открытая, чистая. Настоящая некрасовская русская женщина. Весь дом она вела и Юлиана воспитывала до самой смерти — Галине было некогда. Она Юлиана и окрестила тайком. Ведь в те годы за крещение выгоняли из партии, с работы. Баба Дуня тихонько его окрестила Степаном, а уж потом Галя и Семен зарегистрировали его в загсе и назвали Юлианом.

Сначала они жили в Спасоналивковском переулке, потом переехали на Можайку.

С маленьким Юлианом я часто нянчилась. Он был толстый, весь в ямочках, как медвежонок нескладный. Когда чуть подрос, выводила гулять. Если кто-то из детей пристально смотрел на игрушку Юлиана, он тут же того одаривал. Сначала подарит, а уж потом подбежит ко мне и спрашивает: «Можно я подарил?»