Жизнь и приключения Андрея Болотова. Описанные самим им для своих потомков - Андрей Болотов

10-го числа определено было всей армии тут дневать и упражняться в печении хлебов; но только что рассвело, как слышна была уже опять пальба из мелкого ружья, также и несколько пушечных выстрелов. Мы так уже к сим перестрелкам привыкли, что ни мало в лагере тем не беспокоились, но спокойно себе в палатках наших поваливались, ибо уверены были, что происходит сие между передовыми войсками, и что они одни могут управиться и до нас не дойдет никак дело. Однако в сей раз потревожили и нас несколько, как с поспешностию схватили у нас из авангарда по 200 человек с полку и отправили при нескольких пушках к тому месту, где перестрелка происходила. Причиною тому было то, что наши казаки, перестреливаясь с отводимым неприятельским караулом, наехали на прусский гренадерский батальон, стоявший при деревне Коленене и прогнаны были им пушками. Однако, между нашею пехотою и их до дела не доходило, и наши возвратились под вечер опять в лагерь, а напротив того, наши казаки наехав, в лежащей против нашего полка недалеко деревне, несколько человек прусских гусар и претерпев от них некоторый урон, так озлобились, что окружив оную сожгли всю деревню до основания вместе со всеми в ней находившимися. Казаки наши в сей день были под предводительством полковников их, Дьячкова и Серебрякова, и сражение было столь жаркое, что пруссаки ретировались с потерею около 100 человек побитыми и шестерых человек взятых в плен.

11-е число стояла армия в сем месте еще неподвижно, и во весь день шел превеликий дождь, а под вечер слышна была опять вдали стрельба, и продолжалась до ночи. Сия была уже шестая стычка и состояла в том, что легкие наши войски наехали при деревне Илшикене на несколько рот прусской ландмилиции и их разбив, прогнали.

12-го числа стояла армия еще все в том же месте и выбирала лучшее место, где бы ей чрез реку Прегель переправиться было можно; ибо хотя намерение ее и было иттить далее вдоль, подле реки Прегеля, но как узнали, что все места и дефилеи захвачены тут были пруссаками и нужнейшие места укреплены шанцами и батареями, то рассудили, оставя сей путь, повернуть влево и, перешед Прегель, обойтить дурные сии места тою стороною, а чрез самое то выманить и неприятеля из его укреплений. Что и воспоследовало действительно, ибо самое то побудило и фельдмаршала Левальда выттить из своего укрепленного лагеря и, переправясь также чрез Прегель при Таплакене, иттить на встречу к нам.

И хотя мы тогда о подлинном положении прусской армии и не знали, однако все заключали, что необходимо скоро дойдет дело до баталии, ибо все к тому уже клонилось.

Между тем, как все сие происходило и мы в сем лагере дня три стояли, случились со мною некоторые приключения, о которых мне вал рассказать надобно. Первое имело проистечение свое от одной сделанной мною сущей резвости или игрушки, которою мне на досуге вздумалось позабавиться, и которая едва было мне не накутила беды, а именно: в один день, как слуга мой ходил в мой походный сундук для вынимания белья, то попадись мне на глаза спрятанный в нем превеликий стеклянный рог с тем белым хлопательным порошком, о котором упоминал я выше сего, и которого наделал я себе довольное количество во время стояния своего на мызе Кальтебрун. Не успел я его увидеть, как родилось во мне желание попробовать сжечь его в большом количестве и посмотреть, сколь громко он хлопнет. Сие было давно уже у меня на уме, но до того времени не было удобного к тому случая, и я про него все позабывал. Но тогда захотелось мне уже того нетерпеливо, и для того, вынувши его, положил я его на свой походный столик и пошел искать места, где б мне оное удобнее в действо произвести. Так случилось, что день тогда был наипрекраснейший, и время самое полуденное и жаркое. Солдаты, поварив каши и пообедав, полеглись тогда все спать; но огни на огнищах еще курились. Я, прохаживаясь позади обозов и посматривая на сии куревы, по счастию увидел в одном месте на огоньке стоящий таган и подле его лежащую сковороду. На что было сего лучше? Я положил на нее насыпать порошку и поставить на таган, и не успел сего вздумать, как тотчас и произвел в действо. Я сбегал в один миг за своим порошком, насыпал его на сковороду с хорошую столовую ложку и, поправив огонь, поставил оную на таган. Но как легко мог я заключить, что он хлопнет сильно и что сковороду с огня сбросит, то чтоб не подвергнуть себя опасности, пошел я в свою палатку, из которой по счастию место сие было видно, и легши в оной на кровать, опустил в ту сторону полу и смотрел с нетерпеливостию, что воспоследует. Долго не было ничего, и я думал, что огонь мал и от того порошок не скоро тает. Однако я обманулся. Он растаял себе благополучно и вдруг произвел точно такой удар, как бы разорвало превеликую бомбу. Не ожидая столь сильного и все чаяние мое превосходящего удара, обмер я тогда и спужался, ибо тогда только, а не прежде, пришло мне в голову, что игрушка моя легко может потрясть и бедами. "Ахти! говорил я тогда сам себе: — что это я наделал и напроказил. Уж не сделалось бы тревоги и не было бы мне от того беды какой? Удар слишком силен и громок, не услышал бы его сам фельдмаршал. Ведь он недалече отсюда стоит, и это я позабыл совсем"! Мысль сия привела меня тотчас в превеликую робость, но которая еще того более увеличилась, как чрез минуту увидел я, что от того действительно не только наш, во другие близ нас стоящие полки чрезвычайно перетревожились. Все солдаты поскакали из сна, и началось превеликое беганье и спрашивание: где? что? из чего! и отчего так хлопнуло? — Каждый спрашивал другого, а тот третьего и вранью не было и конца тогда. Иной говорил, что выстрелило из пушки; другие спорили, что разорвало бомбу; третьи говорили, не разорвало ли где патронного ящика или казны пороховой! Четвертые сами не знали на что подумать, и как судить. Но все вообще и с разных сторон бежали к тому месту, где удар быль слышан и где в единый миг собралось множество народа, но который только взад и вперед толпился, и не видя ничего, не знал как судить, и чему удар приписывать.

Для меня, лежащего тогда в палатке и видевшего все сие зрелище, сие было весьма и весьма неприятно. — "Ну, вот так", говорил я сам себе: — "не угадал ли я, что наделал проказ. Чай самая нелегкая догадала меня затевать сию потеху? Ну, как узнают все дело! Ну, если кто-нибудь видел меня в то время, как я был у огонька! Ну, если догадаются, что всему тому был я причиною?" Не успел я сего еще вымолвить, как новый слух поразил сердце мое власно как громовою стрелою! Прискакало от федьдмаршала несколько, один за одним, ординарцев, и все кричали и спрашивали: "кто это? кто и для чего выстрелил из пушки!" Обмер я тогда, и спужался как сие услышал. Я уже думал, что неведомо что будет, и оттого так оробел, что не знал что делать; если б можно было, то ушел бы куда-нибудь и спрятался так, чтоб никак не нашли; но как уйтить и деваться было некуда, то другого не нашел, как спрятаться на постели под одеялой и притвориться спящим. Однако не сон тогда был у меня на уме, но я ждал каждую минуту, что меня пришед возьмут и поведут к фельдмаршалу, ибо я второпях уже за верное полагал, что меня и видели, и все дело узнали, и оттого трепеща как от лихорадки, только то и делал, что просил мысленно Бога, чтоб он меня помиловал и от сей беды избавил. Но по особливому счастию так случилось, что меня никто у огонька не видал, и никому того на ум не приходило, чтоб то произошло от меня, а все только твердили и дивясь, сами сказывали присланным от фельдмаршала, что хлопнуло тут, но что такое и из чего, того никто не видал и не знает, ибо не видно было ни огня, ни дыма, и что они все сами тому довольно надивиться не могут. А таким образом дело сие и кончилось, и осталось на том, что никто не знает и не узнал и после, ибо самому мне открывать и шуткою своею хвастаться не было резона, но я пролежал на постели своей и не кукнул до тех пор, покуда все угомонились, да и тогда сказывающим мне уверял, что я так крепко спал, что ничего не слыхал.