Антология советского детектива-45. Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Семенов Юлиан Семенович

Жанна, разумеется, уже знала о катастрофе. Такие вести разлетаются по гарнизону быстрее ветра. Но вид у нее, к моему удивлению, оказался не убитой горем беспомощной женщины, какой представлялось увидеть, а довольно собранный, осмысленный, волевой – умела держать себя в руках.

Я замешкался было в прихожей, и Жанна помогла мне выйти из затруднительного положения.

– Проходите. Я знаю, с чем вы пришли.

И провела меня в комнату. Указала на диван.

– Присаживайтесь. Соседи сообщили. – Она на мгновение закрыла лицо руками. – Ужасно. – Помолчала. – Но если говорить откровенно, я словно предчувствовала… Я никогда не верила в безопасность полетов. И Андрей… казался мне каким-то обреченным…

Слово «Андрей» покоробило меня: любимого мужа, погибшего, она назвала не ласково Андрюшей, как следовало бы, а будто постороннего, чужого человека. Правда, я и раньше никогда не слышал от нее проявления нежности к мужу, считал – такой уж у нее характер, но теперь было совсем иное. Почему она так холодна к нему, так бесчувственна? Неужели мои подозрения и в самом деле имеют основания?… И на лице ее ни черточки переживаний…

– Вы сказали, что предчувствовали такое, что Андрей казался вам обреченным. Он что, чем-то был расстроен, угнетен?

– Да нет… Просто в последнее время он стал еще замкнутее, скрытнее. Он и раньше не очень-то делился со мной своими служебными делами, а тут, похоже, что-то у него не ладилось. На мой вопрос, что случилось, пожал плечами и ответил, что все в порядке. Вот и все.

– Накануне никаких размолвок между вами не произошло?

Жанна удивленно посмотрела на меня.

– Между нами никогда никаких размолвок не было. С чего вы взяли?

– Просто так. Повод для мелких обид, ссор всегда найдется.

– У нас таких поводов, к счастью, не было, – сказала Жанна твердо, даже с обидой, что заставило меня усомниться в ее искренности: хотя я прожил не так много и не со многими семьями водил крепкую дружбу, идеальных семей не встречал. И я не выдержал, достал из кармана заколку.

– А вот это не могло быть причиной замкнутости Андрея, его подавленности?

Глаза Жанны стали круглыми, как блюдца. И чего больше было в них – испуга или удивления, я не мог разгадать. Но то, что она была ошарашена, потрясена – не вызывало сомнения.

– Где это вы взяли?

– Вспомните, где вы ее оставили? – ответил я на вопрос вопросом.

– Я потеряла ее, не помню где и когда, – сказала Жанна. – Как-то поначалу не обратила внимания.

Я повертел в руках заколку и прочитал, преднамеренно растягивая слова:

– «Жанна. Тринадцатого мая две тысячи восьмого года». Эта дата ни о чем вам не напоминает?

Жанна захлопала своими длинными ресницами, похожими на крылья бабочки, выражая удивление и возмущение, помотала головой.

– Абсолютно ни о чем. Тринадцатого мая, совсем недавно, и я хорошо помню этот день: проводила Андрея утром на полигон и отправилась в поликлинику. Обычная работа. Вечером смотрела телевизор, в десять уже спать легла.

– Не в этот день потеряли заколку?

Жанна снова помотала головой.

– Я же сказала, не помню когда. Так где вы ее нашли?

– Об этом потом. А как Андрей относился к Мигунову?

– Они дружили. Буквально накануне отмечали Серегин день рождения. Мальчишник устроили.

– Кто там еще был, Андрей не рассказывал?

– Нет. Да я и не интересовалась. Он пришел поздно, я уже спала. Утром тоже некогда было поговорить. Вечером он рано лег спать.

– А вас не задело, что Андрей один ушел на день рождения?

– Ни капельки. Да если бы Мигунов и пригласил меня, я не пошла бы: я всегда относилась к нему с… неуважением.

– Были основания?

– Без всяких оснований. Просто человек мне не нравился: строил из себя этакого неотразимого покорителя женских сердец, сыпал пошловатыми комплиментами…

Тут Жанна была права. Мне самому доводилось видеть и слышать, как Мигунов пытался обхаживать появившуюся в гарнизоне красивую докторшу и как разбивались его притязания о ее неприступность. И все-таки… «Женщина чаще всего просит не делать того, чего она так страстно и искренне желает», – вспомнилось когда-то прочитанное. Разве признается Жанна в своих чувствах после происшедшего? Не всякая простушка открыла бы свою тайну. А Жанна умная, сообразительная женщина, могла сразу догадаться, что к чему. Не предпочтительнее ли поговорить с ней в открытую?…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Эту заколку я нашел у Мигунова. Как она к нему попала, вам лучше знать.

Жанна равнодушно пожала плечами.

– Ума не приложу. Наверное, нашел или украл – он не раз приходил к Андрею.

– Зачем ему это? – не согласился я. – Извините, Жанна Джавидовна, но в его дневнике в списке любовниц я обнаружил и ваше имя. И дата стоит – тринадцатого мая.

Жанна стиснула зубы, в глазах сверкнули молнии.

Какие это были глаза! Громадные, пылающие гневом, ненавистью. Она кусала губы, и видно было, какая буря бушевала в ее душе. И от этого лицо ее показалось мне еще прекраснее: чистое как яичко, черные круто изогнутые брови, прямой, с едва заметной горбинкой нос, придающий лицу твердый характер, недоступность.

Я на время забыл, зачем пришел, и, видимо, слишком долго не отрывал от лица взгляда. Хорошо, что Жанна не обратила на это внимания – ей было не до моих любований.

– Подлец! – еле слышно выдохнула она. – Теперь понятно зачем: решил отомстить за то, что я отшила его и отдала предпочтение Андрею. И вы подумали… Не знаю, чем он завоевывал симпатии у женщин, да и у вас, командиров, за что вы продвигали его по службе, а у меня он всегда вызывал неприязнь: этакий прилизанный херувимчик, играющий на публику. Бог его покарал. Жаль Андрея. – Помолчала, кусая губу. – И что вы решили делать с этой заколкой?

Ее негодование, ее аргументы были так убедительны, а глаза и лицо так правдивы, что я поверил ей. Мне искренне стало ее жаль. Я протянул заколку.

– Возьмите. Не хочу, чтобы Андрея и вас пачкали грязью. Простите. – Повернулся и направился к выходу.

3

Вечер был жаркий, тягостный; духота не спадала, несмотря на то, что солнце уже скрылось за горизонтом. И на душе у меня было скверно и тягостно, я испытывал гнетущее чувство, будто поступил в отношении Жанны не так, как следовало, сказал что-то не то. Да, разговор получился далеко не дипломатичный и не утешительный; я не только ничего путного не узнал о причине катастрофы, но и поставил себя в дурацкое положение: высказал необоснованное подозрение, рассердил женщину, вследствие чего пришлось просить прощение.

«Не знаю, чем он завоевывал симпатию у женщин, да и у вас, командиров, – звучал в ушах ее голос, – за что вы продвигали его по службе, но у меня он всегда вызывал неприязнь: этакий прилизанный херувимчик…»

Вроде бы убедительно. Но как заколка оказалась у Мигунова? То, что Сергей был легкомысленный ловелас, «этакий прилизанный херувимчик», Жанна права. Но чтобы он слишком хвастался своими победами, я сказать не мог – Сергей умел держаться в рамках приличия, и я не слышал, чтобы он афишировал о связях с замужними женщинами. Больше о нем говорили сами женщины, считая достоинством, если он уделил кому-то внимание…

В столовой ужин подходил к концу, но летчики, похоже, не торопились расходиться, оживленно о чем-то спорили. При моем появлении замолчали и отвели от меня глаза. Такого раньше не бывало, отношения с сослуживцами я строил ровно: сам перед начальниками не гнул спину и подчиненным не позволял передо мной угодничать, на корню пресекал подхалимаж, за что меня уважали. Значит, что-то стряслось еще…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Ко мне подошел дежурный по столовой и, кивнув на зал командного состава, сообщил, что меня разыскивал генерал Возницкий. Я направился туда.

За столом сидела вся комиссия, восемь старших офицеров во главе с генералом. Я пожелал им приятного аппетита и, не спрашивая разрешения, сел с краю, рядом с подполковником, инженером по спецоборудованию. Генерал зыркнул на меня недовольным взглядом и сказал с ехидцей: