RAEM — мои позывные - Эрнст Кренкель

Каждый из нас опробовал свое хозяйство. Все вместе мы сделали первые выводы по организации быта. Первый из них (его подсказал приехавший к нам в гости Шмидт) был таков; на ночь, залезая в спальный мешок, обязательно раздеваться до белья и не спать в верхней одежде. Правда, одевание и раздевание не могут быть причислены к самым приятным процедурам, но зато раздетому в теплом мешке гораздо лучше спится.

Итак, генеральная репетиция, или, если прибегать к театральному языку, черновой прогон, окончилась. Настала пора действовать. Остановка теперь за малым — за погодой. Погода была нелетная. И февраль кончился, а мы еще никак не могли покинуть Москву. В 11 часов утра 21 марта на очередном совещании летчиков и синоптиков в Главсевморпути нам сообщили, что надежд на ясные морозные дни нет. Откуда-то с юга, чуть ли не из самой Африки, прет мощная волна теплого воздуха, и единственный шанс добраться до полюса — это поскорее от этой волны удрать.

К пяти часам вечера принято решение: вылетать завтра, 22 марта, в семь часов утра. И хотя экспедиция снаряжается целый год, и хотя решения ждали не то что со дня на день, а с часа на час, оно всколыхнуло, взволновало. Это «завтра» было одновременно желанным и немного страшным.

Не теряя ни минуты, наша четверка немедленно направилась на склад. Едва успели доехать, как прибыли грузовики. Адрес на ящиках, как в романе Жюля Верна: «Москва — Северный полюс». Точно отмечаются номера каждого ящика в списке. Грузовики мчатся на вокзал. К десяти часам вечера доверху загружен отдельный товарный вагон. Прицепили его к архангельскому пассажирскому поезду в полночь.

Закончив погрузку, поехал домой. Добрался уже к часу ночи, но спать не хотелось. И есть не хотелось, хотя ничего не ел с утра. Последняя ночь в Москве была бессонной. Телефонные звонки — надо хоть так попрощаться с друзьями, — укладка личных вещей, дорожного обмундирования. Последний домашний салат из свежих огурцов, который приготовила жена, понимая, что этот салат я буду не раз вспоминать в Арктике. Последняя ванна…

В пятом часу утра позвонил Папанин. Он тоже не спал всю ночь. Затем звонок из гаража: машина вышла. Пора приниматься за шнуровку высоких ботинок, обладающих, по заверениям специалистов, какой-то неслыханной прочностью.

Пришла машина. Вещи вынесены. Зашел попрощаться с детьми. Девочки просыпаются:

— Папа, ты куда?

— Да вот поедем с мамой на аэродром посмотреть самолеты.

Несколько поцелуев, и, к счастью не вникнув в происходящее, дети быстро засыпают. Последний напутственный поцелуй. По традиции получаю его дома. Всякий раз, когда я уезжал, у нас с женой действует одно неписаное правило: сдерживаться при расставании, щадить друг друга.

Заехав в гостиницу «Москва», где нас ожидали Петя Ширшов и Женя Федоров, помчались на аэродром. Улицы Москвы пустынны, зато на летном поле изрядное оживление. Отчасти оно ощущалось потому, что уже работали моторы на самолете командира отряда Водопьянова, но в большей степени его создавали фоторепортеры и кинооператоры, снимавшие всех участников экспедиции бессчетное число раз.

Наконец объявляют: через десять минут начинается посадка. Такое дело требует порядка. Везде появились часовые. Пока шла вся эта кутерьма, я несколько раз подходил к самолету. А когда пора лететь — не пускают. Часовой требует пропуска. Дежурный пропуска не дает за отсутствием документов. А их-то я, конечно, не взял. Паспорт не требуется: на полюсе можно пока жить без прописки, партийные документы, как положено, сдал в политическое управление. В таких условиях доказать, что я — это я, дело не простое. И пока я решал задачу, дядя Вася (а вылетал я на самолете Молокова) уже запустил моторы, и бежать мне пришлось через лужи и проталины, не разбирая дороги.

Не буду описывать всех перипетий нашего перелета, продолжавшегося, как говорят, по не зависящим от нас обстоятельствам без малого месяц. Это сложное путешествие происходило под знаком острой и непрерывной борьбы с погодой. Весна буквально наступала на пятки. Изо всех сил мы старались удрать от нее на север, однако Борис Львович Дзердзеевский, главный синоптик экспедиции, красивый мужчина с мефистофельской бородкой, не очень-то торопился нас пустить. Мы долго сидели в Нарьян-Маре. Каждое утро командиры кораблей с глазами, полными надежды, смотрели на Дзердзеевского, а он произносил одну и ту же фразу, не боясь превратить ее в литературный штамп: — Лететь не рекомендую! Запретить вылет Дзердзеевский не мог. Но без его рекомендации никто не мог этот вылет, и разрешить, а он не рекомендовал. Трасса до полюса была длинная, и единственное, что могли делать наши летчики, — продвигаться по ней поэтапно. Добрались мы до острова лишь 18 апреля.

Последний промежуточный аэродром встретил нас веселым морозцем в 23? и ярким солнцем, светившим все двадцать четыре часа в сутки. Однако и тут на протяжении месяца Дзердзеевский продолжал повторять свою неизменную фразу: — Лететь не рекомендую!

На острове у входа в жилой дом — огромный белый медведь, повязанный красным галстуком. Он держал в лапах полотенце с хлебом-солью и большой жестяной ключ с надписью: «Ключ от полюса». Медведя подстрелили за два дня до нашего прилета и заморозили в сидячем положении.

5 мая в разведку улетел на самолете СССР-Н-36 Павел Головин. С Головиным полетел Стромилов. Поначалу радио самолета-разведчика стрекотало так благоприятно, что Водопьянов приказал, было греть моторы. Головин лихо отсчитывал параллели, которые пересекал его самолет. Погода была ясной, лед хорошим. Но в последний момент прогремела команда: отставить! Полюс закрыт сплошной стеной облаков, а это нас не устраивало…

Обнаружил Головин сплошную облачность на 88° широты. Но тут, вместо того чтобы повернуть обратно, как это планировалось при его вылете, Головин решил «рвануть до полюса». И рванул… Головин, штурман Волков, механики Кекушев и Терентьев, радист Стромилов стали первыми советскими людьми, пролетевшими над самой северной точкой мира.

Николай Николаевич рассказывал потом, как произошла эта первая встреча советских людей с полюсом. Добравшись до заветной точки, экипаж увидел под крылом клубящееся море облаков. Только информация штурмана свидетельствовала о том, что цель достигнута. Соседи Стромилова, бортмеханики самолета, немедленно решили отметить достижение цели. Терентьев дал расписаться Стромилову в блокноте и выбросил блокнот за борт. Второй механик сбросил иной сувенир. Сначала вниз полетели три куколки — белая, желтая и черная, символизировавшие три расы людей, населяющих земной шар. Вслед за ними, разбрызгивая содержимое, полетел бидон с маслом.