Том 1. Тихие зори - Борис Зайцев

Другой вопрос – насколько художнику необходимо касанье к понятию «личности». Об этом мы сейчас спорить не станем. Это – вопрос нерешенный, роль личности в искусстве многими даже отрицается, как отрицающая искусство. Другие думают обратно… Повторяю, кто тут прав – судить не буду. Я хочу только сказать, что в книжке рассказов Зайцева, сочной и неподвижно-картинной, – нет, или почти нет, ощущения личности, нет человека. Есть последовательно: хаос, стихии, земля, тварь и толпа… А человека еще нет. Носится над землею дух созидающий… Но какой? Божий ли? Еще безликий. Уже есть бессмысленное, сознающее себя страдание, уже есть бессмысленная радость, и даже где-то, в каком-то невидном свете соприкасаются они, сталкиваются… А лика еще нет – и лица нет. Есть дыхание, но дыхание всего космоса, точно вся земная грудь подымается. Тот же космос вздыхает у автора и в его толпе, безликой, без единого человека. Тварь, тварь, совокупно стенающая об избавлении, – а избавления нет. Легкие, редкие лучи света не об избавлении говорят, а о смутной, тоже безликой, тихой примиренности.

«Что же они там делают такое, в этой зелени? Что видят? Не они ли в той зелени, и то зеленое не в них ли?» – «Сердце немеет и лежит распростерое…» «Из зеркальных далей, по реке, нисходит благословение горя».

Это – конец рассказа «Тихие зори». На всех его страницах лежит отблеск примиренности, единственный обет автора, зимний, не греющий сердца человеческого, луч – благословление горя.

А вот – нет и благословения горя, да и горя почти нет: «Зерно насыпают, оно текучее, гладкое. А земляные люди рады зерну, хоть и „чужому“». «Черный обворожительный ком – земля кипит и бурлит, сечет себя дождем; гонит вверх тонкие росточки зеленей, кормит мужиков и здорового, кряжистого деда».

Мне вспоминается, когда я говорю о Зайцеве, недавняя книжка стихотворений одного молодого поэта – «Ярь». Книжка, не в меру осыпанная похвалами в декадентских и неодекадентских кружках. И, главным образом, за ее «стихийность». Но уж если утверждать стихийность, космос, помимо личности, – то стихии, земли, космоса гораздо больше в книге Зайцева, и гораздо он тут подлиннее. Я не сравниваю дарований обоих писателей; я думаю – оба они талантливы; и у Зайцева язык, при всей его тяжелой красочности, далеко не безупречен: неровен, неумело обработан, с провалами в жестокую банальность; и у автора «Яри» большинство стихов написано с младенческой некрепостью; не в этом дело. У Зайцева – стихия стонет, дышит, ворочается; у Городецкого больше «стихийничанья», нежели стихийности, более звукоподражания, нежели истинных голосов непробужденной земли. Для того, кто первично воссоздает космос, – может еще родиться личность: она придет; для мистизирующего космос – она перешла. Мистика космоса без личности – не начало человека, а конец его. Описан круг.

Читая Зайцева – грустишь, но ждешь; ничто души, самой глуби ее, еще не ранит; правда, не ранит ее и «Ярь»; но только неутолимо влечет, от этой последней книги (именно потому, что автор все-таки талантлив), влечет, от его болезненной юности, от ранней, жалобной надрывности, усилий приникнуть к земле, от этого иссякновения личности, от этих милых, иногда прелестно-тонких стихов, – к Баратынскому, к Тютчеву, к Лермонтову, – к железно-твердому «я» Баратынского прежде всего. Скорее, скорее – сдуть похотливые былинки, слабо завившие душу, развеять призраки «Барыб», встающие из призрачных болот. Есть еще правда, кровь, солнце и человек. Не за воскресенье бестаинственных, бесплотных призраков отдаст человек свою плоть, себя. Его одиночество, его сила и упор ждут не этих воскресений.

«Истина возникнет из земли, правда приникнет с небес…» И верится слову, сказанному столько веков тому назад. Да, «истина возникнет из земли», но, чтобы «истина и милость встретились», – надо, чтобы правда «приникла с небес», а не поднялась паром холодным из болот. Нам уже нужны видения, а видения нам не нужны.

Зайцев хорошо сделал, что издал свою книжку: в его рассказах, собранных вместе, резче выступают все недочеты, тяжеловесности, банальности, однообразная однотонность и многие другие художественные слабости. Автору легче заметить их, освободиться от них в следующей книжке. Борис Зайцев, хотим надеяться, – еще в будущем.

Комментарии

Волки*

Впервые опубликован в московской ежедневной газете политики, литературы и общественной жизни «Курьер». 1902, 3 марта. № 61. В марте этого же года издан в «Книге рассказов и стихотворений» (М.: Изд-во книжного магазина Торгового дома С. Курнин и Ко). В этом сборнике, предназначавшемся для юношества, участвовали: Л. Н. Андреев, И. А. Бунин, Сергей Глаголь, М. Горький, С. Я. Елпатьевский, Н. Н. Златовратский, А. И. Куприн, Д. Н. Мамин-Сибиряк, Н. Д. Телешов и другие. В дальнейшем рассказ, принесший автору известность, открывал сборники 1906, 1916, 1918, 1922 гг. Чтением его Зайцев в 1902 г. успешно дебютировал на собрании московского литературного кружка «Среда», объединявшего в начале века лучшие писательские силы. Печ. по изд.: ЗайцевБорис. Собрание сочинений. Кн. 1. Тихие зоры. Рассказы. Берлин; Петербург; Москва: изд. 3. И. Гржебина, 1922.

Тихие зори*

Общественно-политический, литературный ежемесячный журнал «Новый путь». СПб., 1904. Нояб. Печ. по изд.: Зайцев Борис. Избранные рассказы. 1904–1927. Белград, 1929 («Русская библиотека». Кн. 7).

Хлеб, люди и земля*

Журнал «Вопросы жизни». СПб., 1905. № 4–5. Печ. по изд.: Собр. соч. Кн. 1. Тихие зори. Берлин; Пб.; М., 1922.

Миф*

Журнал художественный, литературный и критический «Золотое руно». М., 1906. № 3. В этом же году опубликован в первой книге Б. Зайцева «Рассказы» (в других изданиях – «Тихие зори»). М.: Шиповник. Печ. по изд.: Избранные рассказы. 1904–1927. Белград, 1929.

Черные ветры*

Общественно-политический и литературный журнал «Современная жизнь». М., 1906. № 6. В числе лучших рассказов вошел в сборник поэзии и прозы «1905 год в русской художественной литературе», составленный Ал. Богдановым (М.; Л.: ГИЗ, 1926, Ч. 1. Город). Печ. по изд.: Собр. соч. Кн. 1. Берлин; Пб.; М., 1922.

Завтра!*

Журнал «Современная жизнь». М., 1906. № 1. Печ. по изд.: Собр. соч. Кн. 1. Берлин; Пб.; М., 1922.

Полковник Розов*

Литературно-художественные альманахи издательства «Шиповник». СПб., 1907. Кн. 1. Печ. по изд.: Собр. соч. Кн. 1. Берлин; Пб., М., 1922.

Ведь ее же нужно орясиной! – Орясина – «жердь, шест; кол, дубина; толстая и долгая хворостина» (В. И. Даль).

…также удалитесь в Монрепо. – Монрепо (от фр. mon repo – мой отдых) – название многих мест развлечения и отдыха в Европе.

Ну Пальмерстон! – Генри Джон Темпл Пальмерстон (1784–1865) – английский государственный деятель, сторонник репрессивных мер в борьбе против национально-освободительного движения, за расширение английской колониальной империи.

…похож на Следопыта… – Следопыт (он же Соколиный Глаз) – одно из имен-прозвищ Натти Бемпо, героя пенталогии Ф. Купера (1789–1851): «Пионеры», «Последний из могикан», «Прерия», «Следопыт», «Зверобой».

…в этой курпажине… – Курпажина (обл.) – лесные и дорожные ямки, выбоины, вымоины.

…глупый черныш «монах». – тетерев с перьями черного, темного окраса.

Молодые*

Журнал свободной мысли «Перевал», М., 1906. № 1. Печ. по изд.: Собр. соч. Кн. 1. Берлин; Пб.; М., 1922.

Сестра*

Шиповник. 1907. Кн. 3. Печ. по изд.: Зайцев Б. Т. 2. Полковник Розов. Рассказы. 2-е изд. М.: Кн. изд-во писателей в Москве, 1918. Один из самых тонких ценителей и знатоков творчества Зайцева, лучше многих понявший и передавший его лирическую манеру, Юлий Айхенвальд писал: «Нежной и целомудренной мелодией звенит его „Сестра“ – веет „ласковый ветерок любви и дружбы“, грустит обиженное сердце оттого, что уходит жизнь; но сильнее грусти и смерти любовь, и когда молодая мать склоняется над своею девочкой, такое чувство наполняет, переполняет ее кроткую и простившую душу, что этого нельзя сказать словами, – нужно молчание и молитва» (Айхенвальд Ю. Силуэты русских писателей. Т. 3. Изд. 4-е, перераб. Берлин: Слово, 1923.

Гость*

Альманах под ред. Г. И. Чулкова «Факелы». СПб., 1908. Кн. 3. Печ. по изд.: Зайцев Б. Полковник Розов. Рассказы. 2-е изд. М.: Кн. изд-во писателей в Москве, 1918.

…о философе Филоне. – Филон Александрийский (ок. 25 г. до и. э. – ок. 50 г. н. э.) – иудейско-эллинистический религиозный философ: первым применил метод аллегорий в истолковании Библии и этим оказал огромное воздействие на христианских мыслителей и культуру средневековья.