Россия нэповская - С Павлюченков

Массовые репрессии начались в конце декабря 1927 года кампанией арестов частных заготовителей и торговцев вначале на хлебофуражном, затем мясном, кожезаготовительном и мануфактурном рынке[1025]. Кампания прошла всестороннюю подготовку, местные органы ОГПУ по заданию экономического управления ОГПУ провели агентурную разработку и сбор сведений, составили списки лиц подлежащих аресту. Крупные предприниматели предназначались для передачи в руки Особого совещания коллегии ОГПУ, мелкие — в руки прокуратуры. Дознание длилось, как правило, несколько дней. Меры наказания пока были относительно мягкими по меркам 1930-х годов — лишение свободы от месяца до 5 лет, конфискация имущества и запрет вести торговлю в течение пяти лет.

Частник пробовал маневрировать. Пользуясь тем, что репрессии в регионах проводились не одновременно, а последовательно, он перебрасывал хлеб в районы, где в данный момент не было репрессий; оставлял купленный хлеб на хранение у крестьян с обязательством возвращения по первому требованию; направлял капиталы на рынки других культур. Но, несмотря на маневры, частник понес большие потери, склады продуктов деньги, золото оказались в руках ОГПУ и Наркомфина. По сообщениям ОГПУ, к концу апреля 1928 года было арестовано 4930 человек (торговцы и кулаки), скупавшие хлеб и 2964 человека на кожевенном рынке[1026]. Донесения содержали сведения, что «нервное настроение» среди частников и споры о том, продолжать ли торговать, сменились определенным решением закрывать торговлю. Частник стал уходить с рынка.

Вторая волна массовых репрессий, на этот раз против кулаков и середнячества, державших хлеб, началась во второй половине января. Ее жертвами стали также крестьяне, которые после арестов частных заготовителей и торговцев начали скупать хлеб. Санкцией на проведение массовых репрессий стала телеграмма Политбюро от 14 января 1928 года. Она легализовала и подтолкнула стихийно начавшиеся на местах репрессии против крестьян[1027].

Социальная ситуация в деревне обострилась. Бедняки поддерживали экспроприации, получая за содействие хлеб от государства и наживаясь на грабеже. Кулак мстил тем, кто участвовал в конфискациях. Спецсводки ОГПУ свидетельствуют о взлете антисоветских настроений в деревне, распространении листовок и волнениях. Однако аресты и конфискации сделали свое дело — хлеб пришлось сдавать.

Та «битва за хлеб», которая велась в 1927/28 году, имела те последствия для потребительского рынка, что хлебный рынок стал первым разрушенным рынком, а первые карточки — хлебными. В результате репрессий и конфискаций, по меньшей мере, на треть сократился один из важнейших источников снабжения населения — частная патентованная торговля. Одни боялись торговать, другие уже не имели товара. По словам Микояна: «Отвернули голову частнику. Частник с рынка свертывается и уходит в подполье, в фиктивные кооперативы, а государственные органы не готовы его заменить». Кто-то на июльском пленуме 1928 года вторил ему: «Написано «Чайная купца такого-то», а остального нет. Ничего больше нет. Лавочек больше нет никаких». Появилось даже специальное слово — «пустыни», для обозначения районов, из которых частный торговец ушел, а государственно-кооперативная торговля отсутствовала[1028].

Конфискации и репрессии сократили и ресурсы крестьян, что подрывало их самообеспечение и крестьянскую торговлю. Начался процесс превращения миллионов производителей, которые исконно обеспечивали себя сами и кормили город, в потребителей государственных запасов. Пошла миграция сельского населения в город за продуктами. В результате складывалась ситуация, когда фактическая выпечка хлеба в городах росла и превышала нормальную потребность постоянного городского населения, но хлеба не хватало. Грустным пророчеством прозвучали на июльском пленуме 1928 года слова Микояна: «Внутри крестьянства хлебный оборот громаден по своим размерам. Громаден. Больше, чем наши заготовки. Закрывать местный хлебный оборот значит брать на себя громадные обязательства по снабжению нового распыленного круга потребителей, что совершенно невыполнимо и что никакого смысла не имеет»[1029].

Но именно это и произошло: развал крестьянского самоснабжения и внутреннего товарооборота начался. Рушились основы, на которых покоилось относительное благополучие нэпа. В борьбе с частником и рынком руководство страны зашло дальше, чем планировало. Как признался на июльском пленуме Микоян, Политбюро перед началом заготовок 1927/28 года рассчитывало на частную торговлю в снабжении населения, предполагало сохранить местный товарооборот и частника. Он должен был обеспечивать пятую часть снабжения хлебом, до трети снабжения мясом. На деле же, сетовал Микоян, слишком сильно нажали на частника. Например, доля частника в мясной торговле снизилась до 3 % вместо ожидаемых 20–30 %[1030].

Миллионы людей утратили привычные источники снабжения и становились потенциальными покупателями в государственно-кооперативной торговле. Однако ее состояние оставляло желать много лучшего, особенно тяжелым было положение с хлебом. План хлебозаготовок выполнен не был. Государственные заготовители уговорами и силой собрали 11 млн тонн зерна, что было меньше, чем в прошлом 1926/27 году[1031]. Заготовленного хлеба не хватило даже для снабжения «плановых потребителей», находившихся на обеспечении государства (армия, жители индустриальных городов, беднота, сдатчики технических культур). На апрельском пленуме 1928 года Микоян признался, что у государства был большой перерасход хлеба[1032]. Правительство не только не смогло в тот год экспортировать хлеб, его вывоз сократился на 110 млн пудов, но даже не дотянув до нового урожая импортировало к 1 июля 1928 года 15 млн пудов пшеницы[1033].

Одной из целей правительства в борьбе за хлеб являлось улучшение городского снабжения, однако, именно оно в первую очередь и пострадало в результате начавшегося разрушения внутреннего рынка. Даже в Москве государственно-кооперативная торговля работала с перебоями, обеспечивая не более трети потребности в продуктах[1034]. Сводки ОГПУ свидетельствуют, что продовольственные трудности питали «политически нездоровые настроения»[1035]. Это подтверждали и делегации от предприятий, которые приезжали в столицу. Требования рабочих улучшить снабжение становились все более настойчивыми. По признанию Микояна, плохо снабжались и поставщики технических культур, и сельская беднота. «Хвосты» за хлебом, хлебные карточки или их различные суррогаты к лету 1928 года существовали в различных концах страны[1036].

Карточки распространялись по стране стихийно в результате инициативы «снизу». Местное партийное, советское руководство и торгующие организации принимали решение об их введении под давлением социального недовольства и угрозы срыва производства[1037]. Политбюро пока не вмешивалось в создание карточной системы. Карточки выдавались только горожанам с целью гарантировать их снабжение в условиях наплыва иногородних и сельских жителей.

Другим результатом репрессивной заготовительной кампании 1927/28 года стало сокращение крестьянством своего производства: «Несколько лет прошло тихо, а теперь опять начинают с нас кожу драть, пока совсем не снимут, как это было во время продразверстки. Вероятно, придется и от земли отказываться или сеять хлеб столько, сколько хватает для прожития»[1038].

Продовольственные трудности следующего года были предопределены. Урок 1927/28 года был ясен, государство не справлялось со снабжением населения. Новый удар по крестьянскому хозяйству и рынку грозил дальнейшим ухудшением продовольственной ситуации. Для нормализации положения было необходимо остановить развал внутреннего рынка: снизить заготовки, прекратить репрессии против частника. Необходимо было и контролировать рост «плановых потребителей», вместо того, чтобы подгонять его или пускать дело на самотек. Но в конечном итоге это означало признание намеченных темпов индустриализации невыполнимыми.

Казалось, что решения июльского пленума 1928 года, который четыре дня обсуждал политику заготовок и общее хозяйственное положение в стране, шли именно в этом направлении. В них говорилось о повышении государственных закупочных цен на зерно, о недопущении насилия и репрессий в новой кампании, о необходимости оживления местного рынка и частной торговли. По мнению Микояна, который делал доклад на пленуме, карточки должны были быть отменены: «Практика показала, что карточки не экономят хлеб, а наоборот, при наличии карточек каждый считает революционным долгом использовать полную норму. Надо будет решительным образом отказаться от этой системы. Там, где она введена, ее надо устранить»[1039].