Приют героев - Генри Олди

– Обижаете, сударыня…

Фрося медленно, словно у него заржавели колени, присел на край веранды, прямо на пол, рядом со стобиком перил. Ногтем гросс яростно чесал кончик носа. К выпивке, вспомнила вигилла толкование приметы. От кончика некромант перешел к крыльям, затем ноготь поднялся к переносице. Складывалось впечатление, что зуд распространяется по морщинистому лицу старца со скоростью лесного пожара.

Наверное, последствия работы с медальоном.

– Сейчас, на скорую руку, я не хотел бы принимать опрометчивых решений. Поэтому предлагаю вернуть медальон нашему другу Аспиду, после чего вы, сударь, удалитесь в Майорат. Квесторы в их нынешнем состоянии вряд ли смогут продолжить квест, а об успешном завершении и воцарении Белого Голубя не идет и речи. Тем более, что господин барон их арестует, а арестанты в квесты не ходят.

– Что дальше? – без особого энтузиазма осведомился пульпидор.

– Дальше? Полагаю, капитул Ордена Зари завизирует убедительную победу темных идеалов, поставит себе в заслугу спасение цивилизации… гм-м… – Фрося хмыкнул с убийственной иронией. – До спасения нам далеко, но капитулу об этом знать не обязательно. Главное: ваш срок правления, мой милый Аспид, продлится на четыре года. А вы, не в службу, а в дружбу, пользуясь властью, обеспечите мне и ряду моих коллег прямой доступ к медальону. Совместными усилиями, тщательно изучив сложившуюся ситуацию…

– Я не вернусь в Майорат.

– Перестаньте капризничать! Речь идет не о вашем желании. Мы говорим о вещах куда более серьезных, нежели причуды молодого человека!

– Я не вернусь в Майорат.

– Может, белые будут сговорчивей? – вмешался деловитый и, как всегда, предприимчивый барон. – Если мы передадим медальон им, обеспечив проникновение на территорию Майората и дальнейшую победу, будущий Белый Голубь… Я имею в виду, мой племянник… он даст согласие на доступ к реликвии…

Поймав ненавидящий взгляд горбуна, барон осекся и замолчал.

– Беру свои слова назад, – спустя минуту сообщил он. – Если мой племянник ночью кидается на любимого дядю с ножом… да и вы, Рене… Извините. Я иногда бываю слишком прямолинеен. Служба. Еще раз извините.

Гроссмейстер прекратил чесаться и сокрушенно вздохнул.

– С этими живыми сплошные проблемы… Амбиции, воззрения, принципы! То ли дело старый добрый покойник! – никаких амбиций, никаких принципов…

– Я тоже против возвращения медальона в Майорат, – сказал, подходя, Фернан Тэрц.

Профос не чесался, но все время приглаживал волосы, расчесывал их пальцами, поправлял на висках, и никак не мог удовлетвориться результатом. Впрочем, несмотря на нервность движений, голос Тэрца звучал ровно.

– Я обещал молодому человеку, что Надзор Семерых заберет останки Хендрики Землич, намоленные или нет, и предпримет все возможное для спасения. Не для изучения, а для спасения. Я держу свое слово. И слишком хорошо знаю, насколько «ряд коллег» способен увлечься «тщательным изучением ситуации». Гроссмейстер, вас я не имею в виду.

Поклонившись некроманту, бывший стряпчий сделал шаг к горбуну.

– Сударь Кугут, вы понимаете, что в нашем случае спасением окажется гибель омфалоса? Смерть давно умершей женщины, окончательная и бесповоротная? Найди мы способ уничтожить без последствий броню намоленности, я первый буду настаивать на прекращении существования этого артефакта. Мертвые должны лежать в могилах, при всем моем уважении к искусству некромантии. Мертвецы иногда начинают вести слишком бодрый образ жизни – но мертвец, выставленный на всеобщее обозрение, мертвец, как объект поклонения… Помните Карийский Мавзолей, где служили молебны мумиям сатрапа Мавсола и его сестры-жены Артемии? Чем это закончилось для несчастных Карий? Я против.

– Хорошо, – согласился гроссмейстер. По гримасе, исказившей Фросино лицо, было ясно видно: ничего хорошего он не видит. – Ваши предложения, дамы и господа? Учтите, после драки на перекрестке наш чудесный медальон перешел в активную фазу. Пуп Земли «осознал» пик високосного цикла; сейчас он не воспринимает никого и ничего, кроме квеста и квесторов. Оставь мы юных сорвиголов под замком, увези в Реттию, на край света – реальность в их восприятии искажена влиянием реликвии. Черно-белым, категорическим императивом. И останется искажена до завершения цикла, когда Омфалос успокоится и скатится в пассивную фазу ожидания. Поэтому я и предлагал сперва завершить цикл…

– Вы – мудрый человек, гроссмейстер. Но я не готов принять вашу мудрость, – профос оперся о перила, глядя в редеющий мрак. – Знаете, почему? Я и Хендрика Землич – у нас слишком много общего… Сегодня вы рассказывали сударыне вигилле про меня и доцента Кручека с его теорией «антиманы»…

– Да, – кивнул Эфраим. – Я уже тогда предполагал, что вы, сударь блокатор – действующий семант, как и остальные ваши коллеги. Я только не знал, как вы этого добились.

– Ничего страшного. Думаю, еще год-два, и механизм блокации станет общеизвестен. Тайна Петруччио, глуповатой марионетки в театре кукол.

Фернан Тэрц сощурился.

– Общеизвестен, сказал я. Но не общедоступен.

Вас когда-нибудь сажали в тюрьму? Нет? Странно, а по вам и не скажешь… Что говорите? Семь лет – не срок? Это смотря откуда считать. Если с веранды уютного домика в кадавральне – может, и не срок. А если из темницы-одиночки, слепо уставясь на рунированную решетку окошка…

Из-за решетки, оно дольше считается.

В «Очарование» – печально известную тюрьму для чародеев-преступников – угодил однажды боевой маг Климент Болиголов. За что? – неважно. Хотите уточнить, сударыня? За нападение на судью во время состязаний големонстров? За обучение девицы-диббука бранной магии? Склоняю голову перед вашей осведомленностью. Как-никак, минуло четверть века…

Тюремное заключение весьма способствует размышлениям. Философам следовало бы не удаляться в горы, а садиться в тюрьму. В принудительной тишине человек учится думать головой, а не иными частями тела. Особенно если рядом окажется толковый собеседник. Да, темница была одиночной – так ведь и собеседник был один! Правда, поначалу Климент страстно мечтал его придушить. Или заткнуть рот кляпом. Но увы, увы…

Как заткнешь рот духу?

Я уж не говорю о придушить…

Изгнать? Экзорцировать? Это в «Очаровании», где стены покрыты манопоглощающей эмалью Рашцига, и в каждом углу – чуры-соглядатаи?! Прямо как в… впрочем, неважно. От бессилия Климент был вне себя. Нет, он не бился головой о стены, не изрыгал проклятий, не пытался сковырнуть отвратительную эмаль. Нахохлившись больным филином, дни напролет он сидел на топчане и кипел от черной ненависти. Через три месяца к нему явились двое вигилов. Уведомили: девица Мария, покушавшаяся на жизнь и здоровье Просперо Кольрауна, взята под надзор. В связи с наличем диббука и особой опасностью, какую представляет добавочная душа внутри чародейки, обученной азам бранной магии, принято решение: наложить на девицу «Семь печатей».