Блеск и будни - Фред Стюарт

Вернувшись домой после обеда в «Дельмонико», Джеффри поднялся в свою спальню, чтобы проспаться после значительного количества принятого за обедом с Лизой вина. Примерно в пять его разбудил стук в дверь.

— Да? — сонно отозвался он.

— Мистер Джеффри. — Голос принадлежал одному из слуг. — Ваш отец желает вас видеть в комнате для игр.

— Опять пристают, — пробормотал Джеффри. — Ладно, сейчас спущусь.

Умывшись и прополоскав горло с одеколоном, он вышел из своей комнаты и стал спускаться по громоздкой каменной лестнице в огромный зал в два этажа, где висели бесценные картины Тициана. Прошел по мраморному полу, его шаги эхом отражались в сумрачных нишах, окружавших зал. Вошел в длинный, покрытый ковром зал, в котором висели другие картины, стояли сундуки восемнадцатого столетия, уставленные статуями, безделушками, табакерками, усыпанными драгоценными камнями, которые собрал его отец, чтобы утолить ненасытную жажду обладания утонченным, редким и прекрасным. Наконец он подошел к двери орехового дерева и постучал.

— Входите.

Прозвучал знакомый, басистый голос его отца с характерным немецким акцентом. Джеффри отворил дверь и вошел. Гигантский дом отапливался большими угольными котлами, установленными в подвальном помещении и сделанными по новейшей технологии, и несмотря на то, что в камине высотой в восемь футов в комнате для игр полыхал огонь, Джеффри почувствовал себя довольно зябко, подойдя к отцу, хотя дело было в июле. Отто Шенберг был внушающим почтение отцом.

— Ты хотел видеть меня, отец? — спросил Джеффри, остановившись перед позолоченным французским письменным столом, на котором великий банкир раскладывал карты. Отто Шенберг был красивым человеком — высоким, стройным и худощавым. У него были свисающие усы а-ля Бисмарк и совершенно гладкая лысина, макушка настолько гладкая, что в ней отражалась газовая люстра, висевшая над его головой. Любой человек с юмором воспринял бы название «Комната для игр», как шутку. Стены были покрыты темными панелями, тяжелый бильярдный стол на толстых ножках, столики для игры в трик-трак — все выглядело скорее как в музее. Но Отто эта комната нравилась.

Он взглянул на своего единственного сына. Его темно-голубые глаза, казалось, пробуравили череп Джеффри.

— Некоторое время назад я получил записку от женщины по фамилии Синклер. Она утверждает, что ты пристаешь к ней. Неужели это правда?

Джеффри почувствовал себя неловко, напрягся.

— «Приставать» — это не то слово, которое здесь подходит, сэр.

— Значит, правда, что ты знаешь эту женщину?

— Э… да, сэр. Между прочим, я угостил ее сегодня в «Дельмонико» обедом.

Отец уставился на него.

— Ты… ходил в общественное место с этой женщиной? Ты что, спятил? Разве тебе неизвестно, кто она такая? Разве ты не знаешь, что она из себя представляет?

— Я только знаю, что она самая красивая женщина на свете! — выпалил Джеффри. — И если мне удастся уговорить ее когда-нибудь выйти за меня, то клянусь, что женюсь на ней!

— Женишься? Значит, это серьезнее, чем я представлял себе. Тебя придется образумить, сэр, или ты, наконец, расскажешь мне, в чем здесь дело! Она написала, что возвращает меховую шубу, которую ты ей купил. Разреши поинтересоваться, чем ты заплатил за такую покупку?

— Я записал это на твой счет в магазине «Синклер и сын».

— Проклятие, сэр! ПРОК-ЛЯ-ТИЕ! Я не допущу этого! Покупать шубу артистке, женщине с ее репутацией!

— Папа, ты все время поносишь ее — почему? Что она сделала такого?

Отто остыл.

— Может быть, я несправедлив по отношению к тебе, — признался он. — Возможно, ты ничего не знаешь о ней. Позволь мне привести тебе несколько фактов о миссис Синклер, фактов, которые стали мне известны от лондонских друзей. Известно ли тебе, что она пользуется дурной славой в Англии, потому что была любовницей маркиза Понтефракта?

— Да, конечно, — тут же отозвался Джеффри. — Очаровательно, не правда ли? Я просто восхищаюсь этим человеком.

Отто опять уставился на сына.

— У тебя удивительно потворствующее отношение к морали, сэр, — произнес он. — Возможно, дорогостоящее обучение в Йеле, за которое я плачу, страдает недостаточным вниманием к таким основополагающим истинам, как приличия и честь. Известно ли тебе о слухах, что ее старшая дочь, Аманда, рождена от некоего аристократа?

— Я слышал об этом, сэр. Да.

— Тебе известно также, что ее судили в Лондоне по обвинению в убийстве отца?

— Да, и ее помиловали. Всю эту историю подстроили рабовладельцы Виргинии. Отец, то, что ты говоришь, не меняет простой истины — она просто ангел, и я обожаю ее.

— Меня радует лишь одно, что твоей дорогой матушки нет в живых и она не слышит твоих слов. — Отто поднялся, поправил свой сюртук, остановился у огня камина, заложив руки за спину. Через некоторое время он повернулся и опять посмотрел на сына. — Запрещаю тебе встречаться с этой женщиной, — твердо сказал он.

— Ты не можешь остановить меня.

— Помилуй, я-то могу тебя остановить! — проревел Отто. — Я могу вышвырнуть тебя на улицу!

— Ты это можешь сделать, но не станешь, — отозвался Джеффри, изумленный своей собственной смелостью. — Ты не пойдешь на скандал в семье. Отец, если ты не будешь мешать естественному ходу событий, то все будут счастливы. Думаю, что как только добьюсь Лизы, стану самым счастливым человеком на свете.

— Человеком? Тебе еще расти и расти, чтобы стать им, а пока ты просто ребенок, охваченный детской одержимостью. Единственно, почему она может выйти за тебя замуж, — это из-за моих денег. Но я слишком много работал всю свою жизнь, чтобы мои деньги оказались в жадных руках какой-то… стяжательницы и проститутки!

Джеффри рассмеялся.

— Папа, ты неправ. Может быть, это тебе покажется забавным, но Лиза не из тех, кого можно купить. Почему, ты думаешь, она возвратила шубу? Я действительно не мог поступить глупее. Не хочу обижать тебя, но когда речь заходит о Лизе, то ты просто не знаешь, о чем говоришь. И… — Он наклонился, опершись руками о стол. — Я намерен добиваться ее. Между прочим, шестерка червей кладется после семерки пик.

Сделав поправку в игре отца, он направился к двери и вышел из комнаты. Оставшись один, Отто вытащил носовой платок из кармана и отер свой лоб.

— Черт! Я должен прекратить это, — пробормотал он. — Но как это сделать?

Он подошел к письменному столу и положил шестерку червей на семерку пик.

— Вы — сука! — взвизгнула Эдвиг Мерсье, открыв дверь в артистическую комнату Лизы в театре на Бродвее. — Я говорю вам тысячу раз не высовываться передо мной на сцене, а вы все равно гнете свое. Если вы будете выпячивать себя в моих лучших сценах и слегка заигрывать со зрителями, я убью вас!