Крах всего святого - Илья В. Попов

топор или мотыгу — среди покойников было даже несколько Мечей, получивших пускай и неумелый, но яростный отпор — однако нападение, судя по всему, застало крестьян врасплох и большинство не успело даже одеться. Взрослые мужчины в одних рубахах, старики и старухи в длинном исподнем, полуголые женщины в разорванных платьях, в последнем объятии сжимающие своих детей, словно надеясь защитить их от стали. Амадиу поправил съехавший с носа шарф, но тонкая ткань едва ли помогала от запаха паленого мяса, въедавшегося прямо в ноздри — некоторые из селян так и не успели выйти наружу, встретив смерть в собственном жилище.

Наконец то он напал на след — длинный след из крови и слез, что оставлял за собой тот, кто некогда был не только его наставником, но и другом. Именно тот, кто принял его в ряды Мечей, тот, кто многие годы служил ему примером мужественности и добродетели. Признаться, втайне Амадиу молил богов, чтобы на Одрика наткнулся чей-то другой отряд, не желая поднимать меч против бывшего соратника, но теперь… Тома сжал кулаки, услышав, как скрипит кожа перчаток — умом понимая, что действовал так быстро, как мог, но, все еще виня себя в смерти каждой безвинной жертвы, будто бы это он привел их на закланье.

— Магистр, — раздался из-за его спины взволнованный голос.

Оглянувшись, Амадиу увидал невысокого толстяка со свернутым на щеку носом, который сидел на крепенькой черной лошади — Меча по имени Клод, который так хотел походить на своего старшего собрата по оружию, что раздобыл даже точно такую же шапку из соболиного меха.

— Вы нашли его? — глухо спросил Амадиу, отвернувшись от пепелища и чувствуя, как его начинает мутить.

— Там, за холмом, — Клод взмахнул рукой, чуть ли не подпрыгивая в седле от нетерпения.

Тряхнув поводьями, Амадиу направил коня вслед за Клодом. Еще издалека Тома увидал высокий столб, врытый в землю, что окружило с три десятка Мечей — почти весь его отряд, за исключением нескольких разведчиков. Увидев своего командира, воины расступились и, когда Амадиу спешился и вошел в круг, вновь сомкнули ряды.

У столба находилось около дюжины человек — в потрепанных плащах ордена, потемневших от сажи и доспехах, покрытых засохшей кровью. Самые ярые фанатики, остатки тех, кто, несмотря на приказ капитула, до конца сохранил верность своему господину. Один из них сжимал в руке горящий факел, прочие — мечи, топоры, цепы и молоты; но каждый с ненавистью оглядывал бывших собратьев, кои, по их мнению, выбрали совсем не ту сторону.

Однако Амадиу интересовал лишь один из них. Высокий мужчина в изъеденном коррозией панцире, который возился у груды бревен, соломы и хвороста, сваленных у столба, тщательно поливая их маслом, точно все, что происходит вокруг, его не касалось. К столбу же была привязана юная девушка, годами не больше пятнадцати — некогда красивое округлое лицо было изувечено до неузнаваемости, превратившись в один огромный заплывший синяк, заместо глаз было две щели, текшие ручьями, а платье было разорвано, обнажая меленькие груди со ссадинами и ожогами.

— Одрик! — изо всех сил крикнул Амадиу хоть великий магистр и находился от него не более чем в десяти шагах.

Вылив остатки масла на несчастную, мужчина отбросил в сторону мех и повернулся к Амадиу, скривив узкие губы в кривой ухмылке. Бывший великий магистр ордена Святых Мечей, а ныне — убийца и отступник, выглядел он преотвратно. Лицо его осунулось, ставши напоминать острый череп, обтянутый кожей, волосы — еще год назад ярко-черные, точно чернила — торчали длинными поседевшими клоками, а глаза почти впали вовнутрь, сверкая из черных впадин стальными огоньками. Смерив Амадиу долгим взглядом, он цокнул языком:

— И ты, Тома?

— Одрик Лорр, — произнес Амадиу, обхватив ладонью рукоять меча, — от имени капитула ордена Святых Мечей я приказываю вам и вашим людям сложить оружие и проехать со мной в Алый Оплот, дабы пройти братский суд за все преступления…

В ответ Лорр лишь расхохотался, откинув голову назад. Смех его напоминал лай бешеной собаки — визгливый и пронзительный, что особенно жутко слушался на фоне подвываний и всхлипов девушки. Закончив смеяться, Одрик схаркнул на землю желтоватый комок и вытер рот тыльной стороной ладони.

— Я не признаю никоего суда, кроме божьего. Я делаю праведное дело…

— Праведное?! — не сдержал выкрик Амадиу и махнул рукой за спину, где еще дымились развалины. — Предать огню целую деревню это праведное дело?! Сколько человек ты убил сегодня? Тридцать? Пятьдесят? Сотню?

— Кретин! — рявкнул Лорр. — Как и все вы, — он обвел покрасневшими глазами окруживших его Мечей, — как и ваш лживый капитул, насквозь провонявший ересью и пороками! Вы — не воины, а трусы, ростовщики и пьяницы! Если плоть начинает гнить, ее необходимо резать. Если душу захватила ересь, то изгнать ее можно только через страдания. Ты знаешь, — он с ненавистью взглянул на девушку, отплевывая каждое слово, — что я нашел у этой твари?!

Достав из кармана какую-то вещицу, он кинул ее прямо под ноги Амадиу. Приглядевшись, тот разглядел небольшой самодельный амулет — два скрещенных меж собой деревянных полумесяца, украшенных несколькими веточками омелы.

— Это всего лишь безделушка, — покачал головой Амадиу, поднимая глаза на Одрика, — сделанная руками ребенка. Ты и впрямь уничтожил целое поселение из-за подобной ерунды?

— Ерунды? — поперхнулся Лорр. — Ерунды?! Это, — он ткнул узловатым пальцем в медальон, — не что иное, как плевок прямо в лица богов! Она еретичка, а то и чернокнижница! А вся деревня — вся! до последнего пастуха! — знала об этом и покрывала ее. И ты думаешь, хоть один из тех отбросов раскаялся в содеянном? Нет, даже под пытками все они…

И тут Амадиу вдруг кое-что понял. И мысль эта ударила его в голову, точно окованный железом обух. Великий магистр не пытается выкрутиться, дабы спасти собственную жизнь и не изображает умалишенного — он и впрямь верит в собственные слова. Он взаправду думает, что все это — сожженные дотла селения, мучения невинных и убийства младенцев, коим не свезло родиться с родимыми пятнами — он делает во имя богов.

Вглядываясь в покрасневшее лицо бывшего друга, искаженное гримасой злобы, Тома не видел пред собой того, прежнего Одрика — мудрого и справедливого, что готов был отдать свой плащ безродному бродяге, замерзающему под дождем. Теперь перед Амадиу стоял совершенно другой человек — истинный безумец, чье стремление нести волю божью превратилось в одержимость. Амадиу не мог понять лишь одного — как именно это произошло? Когда был сделан тот шаг, что отделял Святого Меча от меча карателя?

До