Крест на чёрной грани - Иван Васильевич Фетисов

пущай Вовка приезжает, работа найдётся – не на К-700, так механиком. И такой специалист у нас нужон позарез, – она отпила глоток уже остывшего чаю и опять прислонила в мечтательном наклоне щеку к ладони правой руки. – А двух дочек Ларису и Нину всё-штаки, хоть и не сразу, а удержала при себе, рядом. Зятья здеся. Муж первой-то дочери, Ларисы, Александр Вантеев родом пашковский – вёрст двадцать это село Пашково отсюда, а приехал, робит на разных машинах. Прошлой осенью хлеб лафетил, второе место взял по совхозу. Так бы и Вовка, сын-то, мог… У второй дочери, у Нины, сама она на ферме дояркой, муж бригадиром в отделении. Живут в соседней деревушке неплохо. Хозяйство держут. Легковушка есть. Троих детей ростят. Чё ишшо надо. И мне поблизости с имя радостно. Как налетят внучата в избу – цирку не надо. И рассмешат, и потешат, а где и до голика понудят. Ребятишки есть ребятишки.

Скрипнули ворота, следом звякнула задвижка сенных дверей. Хозяйка обернулась к порогу. Вот они, лёгкие на помине, внучка и внук! Встречай баба, потчуй.

– Это Ларисины детки, Надюша и Сергунька. Ну, проходите, – извинилась и скрылась на кухне, позвала туда внучат, посадила попить чаю – и тут же вернулась, села за стол. Заметил: у хозяйки прибавилось радости, каким-то живучим внутренним светом озарилось лицо и, казалось, совсем сгладились морщины.

Пора было поблагодарить её за гостеприимство и оставить в таком радостном состоянии – приятном и для неё и для нас. Но едва она успела присесть – и опять заворожила рассказом. Приметила, знать, внимательных собеседников. В голосе отзвук тревоги:

– Одно время было чуть с тоски не сгинула. Опустела, совсем обезлюдела заимка. Говорила уж, одне жильцы отошли в царство небесное, другие – поразъехались. Два дома жилых осталось. Мой да старика дяди Миши Махонькина, ещё вместе с ём сын Александр, нынче стал он управляющим отделения. Уж силилась представить житьё своё где-нибудь у детей. И в Иркутск звали, и на БАМ. Ладу нигде не выходило. Боже упаси томиться в «коммуналке». Чё там увидишь? Куда выйдешь? Земля мне нужна. Земля! Чтоб всегда была под ногами. Ежели нет её у человека – нет и самого человека. Одно название остаётся.

А чё делать? И здесь, на заимке, хоть не так далеко от неё деревушка Калашникова – центральная усадьба отделения – и видно огни Свирска, жить тревожно. Люди всякие, бывает по недоброму делу бродят и пожар, не дай бог, случится, страшен. Загорит какая постройка – дотла. Не отстоишь. Некому.

Являтся как-то вечером управляющий. Для совету, говорит, пришёл, тётка Татьяна. Ну, сказывай, раз пришёл. Для смелости налила ему рюмочку – тогда ишшо это шибко не возбранялось. Принесла закусить. Давай беседовать. Смотришь, толкует он мне, что кажут по телевизору. И кажут, и говорят. Смотрю, мол, и слышу. Всё? А всё зачем? Вредно. К чему вот такое смотреть, как кроют матушку-деревню. В ней и скука, и грязища, и жижей нестерпимо навозной воняет. Каким-то ещё словом непонятным называют – неперспехтивной, чё ли. Зовут, стал быть, к переселению в большие сёла – там будто посыпят манную с неба, знай подставлять лукошки. Тут бы сказать людям учёным, чё сделать, чтоб сохранить ту деревушку, а оне своё: век свой отжила.

Сижу и думаю: чё же будет с нашей-то заимкой. Смелости хватит – подгонят бульдозер да спихнут все постройки, раз опустели. Испуг нет-нет да и вспыхнет – от той поры он ишшо остался, когда «коллективисты» устрашали крестьянина ссылкой на Соловки. Потом суди-ряди – виноватого найти не просто…

Управляющий будто и зашёл, штэб это ему сказала, штэб он ответил. А чё надо сделать, спрашивает, ежели знаешь. Отвечаю: пусть не рушат опустелые дома. Пусть их купит совхоз по сходной цене да приведёт в божеский вид. А ежли какой человек подвернётся да попросится на работу – вот ему и жилой угол.

Поблагодарил за совет и ушёл. А я опять осталась со своей думой: останется заимка аль нет? Тревога берёт, ежели не останется. Чё я стану где-то в чужом крае делать? Здесь всё, чё надо, при тебе – и земля с небом вроде своя, и работа-забота – тоже.

Вскорости всё решилось. В мою пользу. Совхоз купил опустелые дома. Теперя их снова обживают. В один дом, рядом-то с моим, и поселилась дочь Лариса с семьёю. Будет жилой угол и сыну Владимиру, ежели решится вернуться.

Расстраивается и соседняя деревня, Калашникова-то. Видели: двухквартирные дома потянулись по бугру на встречу с моей заимкой. Ставят деревянную двухэтажку для малосемейных. Может, когда Махонькина и Калашникова сольются, одним селом станут. Тогда заимка будет вроде б предместья. Как в городе бывает.

2. Колодец

– Так и осталась заимочка. И я – с ею. Рада. Всё тут родное, близкое. Земля и дом, колодец и поскотина. В другом-то каком месте этого бы со мною не было. Где найдёшь? Родное оно и есть родное, – потянулась рукой к самовару, отвернула краник, налила в пузатую чашечку чаю погорячее. – У нас и вода-то сподобья ранешной ангарской. Попейте-ка. Чудо-водица. Колодешная, а попробуй найти где такую. Прямо чудо! И как такая оказалась под землёй-то, никак в толк не возьму. Будто канал с русла реки к колодцу-то прорыли – натекла вода-то, много натекло, и черпаем до сего дня. А с колодцем-то с тем чё было! История целая. Побегали мужики по распадку до поту. Туды-сюды. В двух местах копали, уходили в глубь метров до десяти – двенадцати – напрасно. Уж было махнули рукой – пропади всё пропадом. Лучше найти другое место для поселения. А потом подвернулся знающий человек, сказал, что угадает мокрое место. Наши-то мужики сначала не поверили, подумали, что тот «колодезник» хвастает. Дело – до спору. Я, говорит «колодезник», много по спору не возьму. Больше отдам, ежли проспорю. Сколько всё ж таки? Барана да четверть хлебного кваса. Посмеялись мужики. Видно, над тем, что запросил знаток товар вроде б несовместимый, а про себя подумали, что вместо квасу, если выйдет доброе, поставят напиток покрепче, и согласились.

Переночевал «колодезник» у кого-то на сеновале, а утром ни свет ни заря метнулся на зады дворов – в распадок к березняковому рукавчику. Видели, поди, березняк и до се сохранился, там же рядом и колодец. Походил по тому местечку, понаблюдал – тем же разом вернулся. Мужики – вокругом его, пытают, побаиваясь оказаться простаками. «Ну чё нашёл? Чёрта два найдёшь! Сами не дураки… искали». И слышат: «Нашёл!» – «Где?» – «Там, где вы не раз проходили…» –