Дракоморте - Ирина Вадимовна Лазаренко

как меняется с течением жизни всякое живое существо, и каждый новый ожог на моей шкуре чуточку приглушает светлый созидательный пыл в моей груди. Его ещё много, этого пыла, правда, его очень-очень много во мне, и я надеюсь, его достанет ещё на многие годы, но… Ты спрашивал, что произошло со мной в Такароне и почему я ушёл от своего отца-горы? Мне пришлось зайти слишком далеко, чтобы сдержать слово, данное королю Югрунну Слышателю, вот что произошло. Мой отец Такарон всеми силами старался увести меня с этой дороги, но отец Такарон сильно ослаб после ухода драконов и не сумел остановить меня прежде, чем я понял, куда иду и что ждёт меня впереди, помимо цели.

Ведь цель — это не главное на пути, ты никогда не думал об этом, Йеруш Найло? Ты не думал об этом прежде, когда ушёл из дома, и не думаешь об этом сейчас, когда носишься по миру, одержимый жаждой сделать нечто огромное и важное?

Вода серебряного озера была такой бесконечной и доброй, что Илидору казалось, он может вот так плыть и плыть вдаль без устали и отдыха. И прелесть этого пути будет в том, что он начат не ради цели, а значит, никогда не закончится. Дракон медленно плыл вперёд, едва-едва шевеля руками и ногами. Крылья, от которых в плавании было больше вреда, чем пользы, улеглись нахлёстом на живот и бёдра дракона.

Да, так ты не думал, Йеруш Найло, что цель — никогда не самое главное, и смысл любого путешествия — не в ней? Самое главное — это каким ты становишься на пути к своей цели.

В подземьях я как-то слишком ясно увидел, насколько же разрушительным может становиться созидание. Множество гномов погибли просто потому, что наши пути в то время сошлись воедино. Ради меня гибли машины и скрещи, которых я вдохновил отказаться от разрушения. Я сам убивал, ведь нужно было остановить тех, кто разрушает.

Я вынес из недр Такарона знания и силу, уверенность и нового себя. Я вынес чувство вины, идущее теперь рука об руку с желанием иногда побыть врагом самому себе. И временами накатывающее стремление разрушить что-нибудь — сознательно разрушить, поскорее, на мелкие-мелкие осколки и с грохотом, не дожидаясь, чтобы это произошло само собой и в тот момент, когда я буду меньше всего ожидать разрушения. Как будто можно подменить одно другим — пустить огонь навстречу степному пожару. И тень опасений, кажется, навечно угнездилась на моём плече — она то вспухает, то становится незаметно-прозрачной, она то меньше, то больше, то тише, то громче, иногда я почти забываю о её существовании, а иногда она едва ли не вдавливает меня в землю своим весом. Теперь эта тень всегда есть, и она исправно напоминает, что всегда будет кто-то, для кого самое искреннее и прекрасное, самое доброе и разумное начинание может закончиться большой бедой.

На сколько ещё хватит светлого созидательного пыла внутри золотого дракона? На сколько хватит его искренности и света, пока тень сомнений и печалей не станет слишком тяжёлой, не превратится в неподъёмную ношу, не перевесит свет, не отнимет возможность двигаться, дышать, быть вдохновлённым и вдохновлять?

Не так уж много времени на это потребуется, умноголовый учёный Йеруш Найло. Может быть, вдохновляющей силы хватит на длину обычной эльфской жизни или человеческой, но уж никак не драконьей. То, что содержится в долгой-долгой драконьей жизни, не укладывается в золотую созидательную сущность золотого дракона.

Способность быть мудрым и терпеливым, способность переживать других и забывать, снова и снова наблюдать, как меняются лица, имена и прилагаемые обстоятельства на фоне твоей жизни, и знать, что не в силах повлиять на это изменение.

Я понятия не имею, как можно справляться со всем этим и оставаться собой.

Видимо, никак. Так что можешь унять свою завистливую ярость, Йеруш Найло. У золотого дракона нет впереди никаких сотен и тысяч лет. Пройдёт не так уж много времени, прежде чем тень поглотит золотого дракона и его созидательную силу, сделает золотого дракона осторожным или печальным, или смирившимся, или циничным, понемногу истощит самую его сущность: желание двигаться и дышать, искать и любопытствовать. Пройдёт не так уж много времени, прежде чем тень отнимет главную магическую способность золотого дракона: быть вдохновлённым и вдохновлять на свершения других, открывать им веру в себя.

А дракон, истощивший свою магию, умирает.

Илидор раскинул руки в серебряной воде, и вода тихонько звякнула у его уха. Звезды сверху мигали умиротворяюще и тепло. Может быть, одни лишь звёзды и знают, как можно жить бесконечно длинную жизнь и видеть, как постоянно и неумолимо умирают все другие, наблюдать смену эпох одну за другой, не иметь возможности остановить или хотя бы замедлить эту неумолимость — и продолжать быть. И продолжать быть собой.

А золотой дракон не знает. И золотому дракону грустно.

Нет, не оттого, что ему не суждено длинной-длинной драконьей жизни. Ему грустно оттого, что он не способен пронести сквозь тысячелетия своё вдохновение и душевный подъём. Ему грустно от понимания, что пройдёт не так уж много времени, прежде чем он всё это утратит, — и тогда в мире не станет золотого дракона, и тогда в мире сделается меньше вдохновения и меньше созидательной энергии, а ведь они миру очень-очень нужны.

Между прочим, разумнейший учёный Йеруш Найло, могу тебе подкинуть не самую дурацкую мыслишку, которая, конечно, ничего не меняет, но, возможно, кое-что объясняет. А если донкернасские старейшие и раньше знали о золотых драконах? Знали, но позабыли, потеряли их в бесконечных завалах своей памяти, как потеряли там десятки, сотни, тысячи других маложивущих созданий, которые встречались на их пути? А если золотые драконы появлялись на свет и раньше — просто эти мутанты никогда не жили долго? И сливались в памяти старейших драконов с чередой других существ, имён, образов и малозначительных штрихов на полотне обычной длиннющей драконьей жизни, сливались с чередой других мелочей, которые не имело смысла запоминать, как нет смысла запоминать падающую звезду? Она оставляет длинный яркий прочерк между другими звёздами, вечными и сияющими, её очень хорошо видно в тот миг, пока она летит, но как только падающая звезда гаснет — никто уже не может сказать точно, где её видел и была ли она вообще, а если была, то зачем.

Потому, Йеруш Найло, выброси из своей головы все эти вопросы о долгой-долгой драконьей жизни, о восприятии времени и о ценности других жизней в глазах того,