На Волховском и Карельском фронтах. Дневники лейтенанта. 1941–1944 гг. - Андрей Владимирович Николаев

А в довершение всего, полк остался без начальника штаба, без его первого помощника по оперативной части, без начальника связи. Остались мы двое: я и Авенир Герасимов.

– Временно я подключу Видонова вам в начальники, – говорит командир полка, – он парень смекалистый. Что делать – канун наступательных операций! Просить отдел кадров армии – неизвестно, кого пришлют. Я так думаю: пока Солопиченко в госпитале, Коваленко будет на его дивизионе. А там я его начальником штаба поставлю – Михалкин не откажет. Васю Видонова – первым, тебя – вторым, ну а Авенира – третьим. Ну а теперь – вы молодые лейтенанты: Видонов, Николаев, Герасимов – должны заправлять штабом полка. Справитесь? – обратился к нам командир полка. – Бои предстоят тяжелые и упорные. Иного выхода у меня нет.

Во второй половине дня полк выступил по маршруту, разведанному мною накануне ночью, для занятия боевых позиций. На следующее утро мы должны поддерживать своим огнем стрелковые части 46-й дивизии полковника Борщова. Вася Видонов втягивается в работу штаба буквально на ходу. Начальником штаба первого дивизиона назначен старший лейтенант Колесников. Около одного из бесчисленных хуторов, раскиданных по берегу залива, сделали остановку – нужно накормить людей и предварительно уточнить предполагаемый район боевых порядков подразделений. На рекогносцировку выехали Шаблий, Видонов, Рудь и Коваленко. Я остался дежурным по штабу. «До передовой километра четыре, – записываю я, – слышны отзвуки боя, пулеметная трескотня, глухие разрывы снарядов. Дом, в котором мы остановились, круглой формы, из прессованного картона. Топим печь и едим пшенную кашу. Погода мерзкая, холодная. Идет мелкий, нудный дождь. Все эти дни я не расстаюсь с ватником». Вернувшись с рекогносцировки, командир полка собрал командный состав и политработников на совещание.

– Согласно разведданным штаба армии, финское командование перебросило из Карелии на Выборгское направление значительные и свежие силы. Из опроса пленных установлено: по просьбе Маннергейма немцы откомандировали из группы армий «Север» пехотную дивизию и артиллерийскую бригаду штурмовых орудий. Таким образом, положение с противником осложняется: финны стали отчаянно и яростно сопротивляться, а мы обязаны продолжать наступление. Тут нет ни ДОТов, ни бронированных колпаков, ни надолбов. Тут теперь одни лишь природные особенности местности, которые мастерски используются финнами. Противник и местность тут будут действовать сообща. Учтите это обстоятельство, товарищи командиры. На нашем участке отмечается активизация артиллерийского и минометного огня противника. По свидетельству очевидцев, он стал таким, что невозможно оторвать головы от земли. Следовательно, нам предстоят серьезные артиллерийские и минометные дуэли. Особое внимание прошу обратить на маскировку. А теперь приступайте к выполнению своих непосредственных обязанностей.

Полк двинулся в путь вдоль залива, и вскоре дивизионы стали разъезжаться, каждый по намеченному маршруту. Оставив штабной фургон, в накинутых поверх ватников плащ-палатках, мы с командиром полка и группой управленцев пробираемся на передовую. Штурмовой батальон 46-й дивизии обложил высотку с отметкой 41,6, готовясь к атаке на завтра.

25 июня. На рассвете, после мощной артиллерийской и минометной обработки высоты, пехота пошла на приступ. Но атака захлебнулась. Наступавших придавил к земле мощный налет минометного и артиллерийского огня финнов. Интенсивность и плотность ответных налетов противника достигает предельно возможной насыщенности и силы. Нужно немедленно включаться в контрбатарейную борьбу – особенно же в контрминометную.

Утро сырое и туманное, молочно-сизая пелена заволакивает окрестность. Финны обладают тем преимуществом, что вся местность ими уже пристреляна. Мы же лупим наугад, не в состоянии даже наблюдать свои же собственные разрывы из-за полного отсутствия видимости.

Картина оперативно-тактического состояния на этом участке оказалась совершенно неясной, и на разведпланшете господствовал тот же туман, что и вокруг нас в природе. Слева залив Суоменведенпохья, справа – озеро Лайна-лампи и непроходимые болота. Кругом лес, валуны, канавы, из-за дождя полные воды. Ширина дефиле местами равна километру, местами суживается до пятисот метров. Пехота забивается под камни, копает под ними «лисьи норы». Но гибельный огонь финских минометных батарей выковыривает свои жертвы из этих, казалось бы, неприступных убежищ. Стрелковые роты несут огромные потери – контакта с местностью, о чем говорил Шаблий накануне, нет и в помине. Адаптация в боевой обстановке идет с огромным трудом. Сам я весь день мотаюсь то по наблюдательным пунктам дивизионов и батарей, то на огневые позиции в дивизионы.

– Как тут у вас? – спрашиваю я Заблоцкого.

– Не важно, – отвечает Заблоцкий, – финская артиллерия житья не дает. А у нас на шесть стволов четыре газика. Огневые занимаем посменно. Только начали окопы рыть – налет. Страшной силы налет. Ну, командир взвода и Пастухов – такой крупный, мосластый мужик. А командир взвода, лейтенант, только что прибыл – я и фамилии спросить не успел. Так они в этот только что отрытый окопчик и нырнули. А я, сержант Крайнов – такой с усами, помнишь? Да сержант Ильинский, ленинградец. Так мы прямо на землю упали. А он утюжит: разрывы то справа, то слева, ну и мы – то в одну сторону, то в другую елозим. Страшно, ужас берет. Ильинский не выдержал и побежал. «Я в камни!» – кричит. Там, в камнях, его и накрыло: осколок в ладонь величиной весь пах разворотил и бедренную артерию порвал. Наводчика Алексеева ранило, татарина Галимутдинова тоже. Как налет окончился, все в машину лезут, кричат: «Я ранен, я ранен». Подошел я к окопу, а там Пастухов и этот лейтенант новенький – оба наповал. Что делать-то? Один я на батарее – ни комбата, ни КВУ, ни взводного. Один я. Что делать?!

– Свое дело делай, а я Шаблию доложу – что-нибудь придумает.

– А вон смотри, – говорит Заблоцкий, – лесная дорога в ста метрах. Шла по ней упряжка конной артиллерии да пехоты до взвода. Тоже под налет попали. Лошадей всех переколотило. Да и людей не миновало.

Едва я покинул батарею Заблоцкого, как начался новый налет минометной профилактики. Похоже, что финны собираются переходить на круглосуточный режим. Наши все остервенились, злость распирает людей, но никто ничего не знает кроме того, что творится у него под носом. Сломленный усталостью, я забился между какими-то валунами, укрылся с головой плащ-палаткой и забылся неспокойным, тревожным сном.

И вот, было то наяву или во сне, разобраться в том не могу, но видел я отчетливо и ясно – видел, словно живую, покойную свою бабушку Олю, ее лицо: скорбное, суровое и доброе. Она предупреждает меня о том, что день грядущий грозит нам бедою и что я должен быть ранен в третий раз. Видение исчезло, как бы растворилось в молочном сумраке тумана. Плащ-палатка отволгла, напиталась влагой и стала словно