Собрание сочинений. Том 1. Второе распятие Христа. Антихрист. Пьесы и рассказы (1901-1917) - Валентин Павлович Свенцицкий

безусые молодые люди, дожидавшиеся утром в приёмной архиерея.

Гликерия Антоновна молча раскладывала на столе закуску: пухлый белый хлеб, варёную колбасу, несколько бутылок пива и жёлтый графин с водкой.

– Вы не беспокойтесь, Гликерия Антоновна, – краснея до ушей, попробовал быть любезным Гибралтаров, – премного благодарим-с… мы отобедали…

Но Гликерия Антоновна даже не взглянула на него и преспокойно продолжала свою работу.

Когда всё было готово, она заявила:

– Ешьте. У меня дело есть. Без меня не уходите.

И прежде чем гости успели опомниться, её уже не было в комнате.

Гликерия Антоновна направилась в соседний пустой номер. Отсюда было слышно каждое слово, произносимое гостями. Этот наблюдательный пост устроил ей коридорный. На вопрос его: «Зачем вам пустой номер, барыня?» – Гликерия Антоновна ответила: «Жениха выбирать буду, непьющего».

Коридорный сразу понял, в чём дело, принёс в пустой номер рваное кресло и поставил его у дощатой перегородки.

Теперь Гликерия Антоновна ощупью разыскала это кресло, уселась и стала слушать.

С её уходом все оживились.

Кудластый бас Побединский разлил по стаканам пиво и загремел:

– Братие и сестры! Выпьем!.. Пить – умереть, и не пить – умереть – лучше пить и умереть… Со вчерашнего дня в животе ни бельмеса не было… Даже трясение началось… Подобного не бывало ещё.

– За кого же выпьем? – хихикнул беленький, золотушный Воеводский.

– За кого? Да за эту кикимору и выпьем…

Все захохотали.

– Даст же Создатель такой непотребный образ, – гудел Побединский, – и за женщину признать нельзя.

– Игра природы, – вздохнул Гибралтаров.

– А ты что же? – обратился Побединский к высокому, безусому Златорунову, который всё время молча сидел в сторонке и внимательно рассматривал на стене синюю «Ромео и Джульетту».

Златорунов повернул к нему своё бледное лицо с широкими, бесцветными губами и, потупившись, ответил:

– Не пью.

– Как не пьёшь?

– Привычки не имею.

– Вот тебе на! Да ты, может, баба?

– Нет, извините, – не баба…

– Чего же не пьёшь?

– Так-с… воображение в голове делается…

– Ну, калач ешь!.. Это не по-товарищески, наконец!

– Хлебца позвольте… хлебца могу-с…

– А зачем она нас звала? – спросил Гибралтаров.

Побединский свистнул:

– Известно, зачем! Жених нужен.

– Ну!

– Вот те «ну»!

– Да зачем ей жених?

– Дурень, не ей – дочке! Женись – место в Крутояре сейчас дадут. Приход ба-альшущий! Хлеба одного целковых на двести достаётся… Дела немного – лежи на боку и упивайся!

– Рассказывай! – махнул рукой Гибралтаров. – Там их шесть душ, да как эдакая тёща на шею сядет – и приходу не рад будешь.

– Она сядет? – грозно сжал кулаки Побединский.

– Натурально, сядет.

Побединский внушительно потряс кулаком в воздухе:

– Видал?

Все покатились со смеху. Даже Златорунов улыбнулся бледными губами.

– Да если я в мужья попаду, – ревел Побединский, – такого ей дам: за десять вёрст Крутояр объезжать будет… А пока что, братие и сестры, выпьем по единой… за невесту. Как звать-то её?

– Лизанькой, – сладко прищурился Гибралтаров.

– Выпьем за Лизаньку!

– Выпьем!

– Выпьем!

Становилось всё шумней и шумней. Жёлтый графинчик пустел. Скатерть залили пивом. От пухлого калача остались одни корки.

Побединский гудел всё громче, кашлял всё чаще. Воеводский без умолку смеялся, взвизгивая и подпрыгивая на диване.

Гибралтаров тонким фальцетом запел:

Кружится-вертится шар голубой,

Кружится-вертится над головой…

В это время Гликерия Антоновна сочла возможным выйти из своей засады.

– Кончили? – отчеканила она, отворяя дверь.

– Кончили, – пробормотал опешивший Побединский.

– Домой собирайтесь, – отрезала Гликерия Антоновна.

– А как же… насчёт… собственно говоря, – начал было Побединский.

Но она окинула его грозным взглядом и поджала губы.

Гости, смущённые и растерянные, поднялись со своих мест и стали прощаться. Встал и Златорунов.

– Останься, – кратко сказала ему Гликерия Антоновна.

Златорунов покорно сел в прежнем положении.

Гости молча, один за другим потянулись к выходу. Когда все ушли, Гликерия Антоновна подошла к Златорунову и сказала:

– Хочешь в Крутояре псаломщиком быть?

– Хочу.

– Возьмёшь мою Лизку замуж?

– Отчего же… можно взять…

– Пьянствовать не будешь?

– Не имею привычки…

– Ну, вот что. Я тебя запру. Ты сиди тут. Пойду к владыке, пока всенощная не отошла, – скажу, что тебя выбрала. Приду, на пароход пойдём.

– Мне бы кое-чего купить надо, – замялся Златорунов.

– Нечего покупать. Всё сделаю.

Гликерия Антоновна вышла в коридор и, затворяя за собой дверь, сказала:

– Недолго сидеть будешь. Через час приду.

И Златорунов слышал, как она повернула в замке ключ, вынула его и застучала каблуками по коридору.

* * *

На палубе «Димитрия Донского» Гликерия Антоновна угощала чаем Златорунова.

Весеннее солнце блестело на ярко-белой краске заново выкрашенного парохода. Нежная зелень левого берега Волги полоской окаймляла тихую гладь далёкого разлива. Пароход шёл ближе к правому утёсистому берегу, и прохладная тень иногда мягко покрывала палубу.

Белая скатерть, белые чайники, яркое весеннее небо, серебристая, прозрачная даль – всё было такое новое, праздничное.

Гликерия Антоновна звала своего будущего зятя Доримедонтом, он её – маменькой.

Они пили чай молча, изредка перекидываясь словами.

– Две коровы у нас, – говорила Гликерия Антоновна, – три было зимой, одна сдохла. Сено дешёвое. Ты чем у отца занимался?

– В учении больше…

Помолчали. Пароход повернул к левому берегу. Подул ветер и загнул полу чёрного сюртука Златорунова – подкладка была светло-коричневого цвета. Он быстро поставил на стол блюдечко с чаем и поправил полу сюртука. Но Гликерия Антоновна бесцеремонно отогнула снова и спросила:

– Что это у тебя?

– Ситец, маменька…

– Чёрные сюртуки на ситцах не делаются, – внушительно сказала Гликерия Антоновна.

– Папенька говорит – всё равно не видно.

– Глупо! Ветер – и видно.

– Это нечаянно, маменька, я всегда коленкой держу.

И он осторожно снова поправил сюртук.

Гликерия Антоновна взяла сразу оба чайника и налила сначала себе, потом зятю.

– Премного благодарен, маменька…

– Пей.

– Тяжеленько будет.

– Глупости.

Златорунов покорно стал пить. Гликерия Антоновна старательно откусывала маленький кусочек сахара крепкими передними зубами. Молчали долго. Златорунов кончил стакан, повернул его кверху дном и отодвинул от себя. Робко покосился он на Гликерию Антоновну и завозился на скамейке. Видимо, ему хотелось сказать что-то, но он не решался. Наконец, собравшись с духом, начал:

– Я вас… спросить хотел… маменька… – и остановился, дрожащими красными руками перебирая скатерть.

– Ну? – не глядя на него, спросила Гликерия Антоновна.

– А что, дочка ваша… не больно на вас похожа?..

И он от смущения не знал, куда девать свои красные руки. Гликерия Антоновна молча продолжала пить чай. Потом поставила стакан на стол, бросила маленький кусочек сахара назад в сахарницу и сказала:

– Увидишь.

– А потом ещё вот что, маменька, – смелее продолжал Златорунов, – если Лизанька не того… вообще не поладим… можно другую