Малюта Скуратов. Вельможный кат - Юрий Щеглов

И вот теперь Пушкин мчится под студеным ветром на Ламу, чтобы предать тело царского наперсника земле.

Он не слышал, как царь, когда казнили шведов и немцев, жалких земледельцев, горожан и ремесленников, радовался:

— Славно враги горят! Дух сладкий от них идет! Попомнят они Малюту. Не щадил их и щадить не стану. Казню Швецию и ее короля. Правые всегда торжествуют. Все равно возьму Ливонию. Край будет русским! И он нужен русским.

Пушкин оглянулся назад и сквозь серую мглу увидел храпящие морды лошадей. Он привстал на стременах и крикнул:

— Гойда! Гойда! Вперед! Не отставать!

Иосифо-Волоколамский монастырь был любимой обителью Иоанна. Он часто ездил на Ламу в окружении опричной свиты и денег жертвовал немало. Монастырь окружали девственные леса. Они служили как бы оправой для жемчужины. Крепкие стены и башни строились на века. Они вселяли в братию уверенность и при случае могли стать надежной защитой. Каменный собор украшали драгоценные иконы. Здесь Иоанн чувствовал себя в полной безопасности. Здесь были похоронены отец, мать и сын Малюты. Здесь суждено упокоиться и ему.

Монастырь этот основал преподобный Иосиф — в миру Иван Санин. На седьмом году жизни его отдали в Крестовоздвиженский монастырь. В двадцать лет он постригся в обители Пафнутия Боровского и еще через семнадцать лет настолько успел прославиться чистотой и строгостью жизни, что после смерти основателя монастыря его избрали игуменом. Однако ему казалось, что в других обителях жизнь иноков была и чище и строже. Он сложил добровольно с себя игуменство и простым монахом решился обойти всю святую северную Русь. Много лет продолжались путешествия. Наконец он возвратился назад и попытался в старой обители изменить жизнь и сделать ее более соответствующею тому идеалу, который возник постепенно в уме за долгие годы трудных странствий. Но он сразу увидел, что братия относится к его замыслу не очень сочувственно. Тогда он вторично покинул обжитые места и удалился на родину, в Волок-Ламский. Здесь основал новую обитель, ввел весьма строгий устав и первый начал подавать братии пример в его соблюдении.

Преподобный Иосиф обладал чрезвычайными талантами и страстью к образованию. Логический ум и превосходная память позволили быстро усвоить все, что в ту пору было доступно на Руси из области богословия и истории, творений отцов церкви и различных толкований Святого писания. Он остался твердым и энергичным поборником православия, выступая со всем пылом души против ереси жидовствующих. Памятником полемической деятельности осталось знаменитое сочинение «Просветитель». Не вдаваясь в существо борьбы преподобного Иосифа с ересью, заметим только, что это сочинение охватывало значительный круг проблем, далеко выходящих за пределы внутри церковных разногласий.

Наиболее известным противником преподобного Иосифа был Нил Сорский, происходивший из рода знатных бояр Майковых. Он тоже отличался необычайной строгостью жизни, образованием и начитанностью, руководствуясь писаниями великих отцов-пустынников — Нила Синайского, Ефрема Сирина и Иоанна Лествичника. Совершил дальние путешествия в Византию, побывал и на Афоне. По прибытии на Русь Нил не возвратился в родную кирилловскую обитель, а устроил неподалеку оттуда, в глухом лесу, на берегах реки отдельный скит, впоследствии обратившийся в Сорскую пустынь. Именно Нилу Сорскому принадлежит известная формула: «Кто не хочет трудиться, тот пусть и не ест». Нил Сорский на соборе, созванном в 1503 году, открыто выступил с предложением, «чтобы сел у монастырей не было и чтобы монахи кормились трудами рук своих».

В учебниках истории советского времени личность Нила Сорского характеризовалась С приглушенной по понятным соображениям, но явной симпатией. Мы были воспитаны так, что автоматически становились на сторону нестяжателей, бичуя так называемых стяжателей за их приверженность к накоплению богатств. Опять-таки оставляя в стороне существо споров, разрешение которых под силу только церковным иерархам, приведу несколько фрагментов из утверждений преподобного Иосифа, основателя Иосифо-Волоколамского монастыря. «Если у монастырей сел не будет, — говорил Иосиф, — то как же честному и благородному человеку постричься?.. А если не будет честных старцев, то откуда взять на митрополию или архиепископа, или епископа, и на высшие честные власти? А если не будет честных старцев, то и вера будет поколеблена».

Преподобный Иосиф обладал волевым и жестким характером и требовал беспощадной борьбы с еретиками. Это, безусловно, вызывало отклик к душе Иоанна. Вот почему он особенно отличал монастырь на Ламе. Для того чтобы глубже понять религиозное чувство Иоанна и привязанность к прочно стоящей обители, скорее похожей на крепость, стоит задержаться ненадолго и вдуматься в полемику так называемых кирилловских и вологодских старцев, то есть иноков, принадлежащих к братии Кириллова и Вологодских монастырей, но живших вне стен обителей в уединенных скитах, разбросанных среди дремучих лесов по берегам Бела-озера. Во главе их стоял противник преподобного Иосифа инок Вассиан Косой — насильно постриженный дедом Иоанна князь Патрикеев. Как рассказывают, речи старцев были отредактированы им. Преподобный Иосиф утверждал, что «грешника или еретика что руками убить, что молитвою — одно и то же».

Эта мысль и эта уверенность вполне соответствовали внутренней убежденности Иоанна, выраженной им в письмах князю Курбскому и других документах. В результате развития подобных взглядов и появилось на свет точное перечисление людей, попавших под малютинскую секиру, так называемые синодики опальных, ставшие ныне незаменимым историческим источником.

Старцы не соглашались и отвечали Иосифу:

— Сын Божий пришел в мир для грешников, чтобы спасти погибших.

Иосиф тогда прибегнул к такому доводу:

— Моисей скрижали разбил, узнав, что израильтяне поклонились золотому тельцу.

Старцы продолжали упорствовать гневно:

— Да, это правда! Но когда Господь Бог хотел погубить израильтян за их отступничество, тот же Моисей воспротивился и сказал: «Если их погубишь, то прежде их меня погуби».

Слова старцев ни в коей мере не соответствовали ни душевному состоянию царя Иоанна, ни его политике по отношению к русскому народу.

Однако преподобный Иосиф не сдавался и приводил из Ветхого Завета примеры других строгостей, на что слышал упрямые возражения:

— Тогда был Ветхий завет! Нам же в новой благодати Владыко явил христолюбивый союз, чтобы не осуждать брату брата!

— Спаситель вон и блудницы не осудил!

Старцы и Вассиан Косой яростно спорили с преподобным Иосифом и при решении вопроса о монастырских имениях.

Словом, между Иоанном и братией Иосифо-Волоколамского монастыря существовала глубокая и разностороння связь, значительно более серьезная, чем можно предположить на первый — невнимательный — взгляд. Между тем справедливости ради замечу и обращу особое внимание моих читателей на то, что, несмотря на укоренившееся мнение об осифлянах — сторонниках основателя обители — как о людях лютых, бесчеловечных и лукавых зело, а также властей и имений желателей, в страшные голодные годы при монастыре кормилось до полутысячи человек, а в окрестных селах был дан приют многим бедствующим и больным. Впрочем, об этой стороне жизни в наших учебниках, пронизанных ненавистью к религии, ничего не говорилось.

Приказ Иоанна опричнику Пушкину доставить тело Малюты в Иосифо-Волоколамскую обитель свидетельствует о том, что царь не изменил отношения к близкому другу и сподвижнику последних лет. Он поступил с ним иначе, чем с остальными опричниками, стремясь стереть о них саму память. Я надеюсь, что мой текст не даст основания к утверждению, что автор становится на чью-либо сторону. Я симпатизирую правде жизни и обстоятельств, великой моей родине России и ее могучей, трудной и чудесной истории. Безусловно не сравнивая себя ни с кем, подчеркну, что и мне — подобно Пушкину и Карамзину — иной истории не нужно. Между тем она должна быть изложена и воспринята в полном объеме, что вовсе не означает признания душегубства как инструмента гражданской и государственной политики. Я прошу снисхождения и понимания, ибо описания жизни Малюты, обрисовка его характера и прочие рассуждения потребовали от автора качеств, о которых не хотелось бы упоминать из скромности. Некоторые считают, что даже короткие авторские отступления и излияния в историческом романе неуместны. Может быть, но пусть нас рассудит кто-нибудь третий.

Добравшись до Волока-Ламского, Пушкин отправил в Москву гонца за семейством Годуновых. Племянник постельничего Димитрия Годунова молодой опричник Борис нравился Пушкину. Статный, красивый, крепкий, он, не в пример иным, пирами не увлекался. Сидел тихо, ел и пил мало, старался, чтобы его не замечали, и Иоанн, как ни удивительно, избегал его тревожить и не принуждал принимать участие в разных затеях. Иногда Борис набирался храбрости и спокойно, с достоинством, перечил царю.