Юрий Тынянов - Аркадий Белинков

"Она (мать. - А. Б.) стала прикалывать булавками носовой платок, который мальчик терял. Это было неудобно, и он начал обходиться без платка. Она стала связывать ему руки поясом, чтобы он не грыз ногтей... Мальчик не плакал, толстые губы его дрожали, он наблюдал за матерью".

"Он пробирался по родительскому дому волчонком - бочком, среди тайно враждебных ему предметов. Он был неловок, бил невероятно много посуды; так, по крайней мере, казалось Сергею Львовичу...

Надежда Осиповна била непроворного малышка по щекам, как била слуг, звонко и наотмашь, как все Ганнибалы. Родители склонялись над осколками".

"Он старался не попадаться ей (тетке. - А. Б.) на глаза".

"Она (Надежда Осиповна. - А. Б.) схватила его за ворот и почти понесла в комнаты...

- Розог! - крикнула Надежда Осиповна...

Надежда Осиповна била сына долго, пока не устала".

"И чувствуя непонятное отвращение, гнев, горькую жалость к себе, она (Надежда Осиповна.- А. Б.) поднялась, крепко схватила за ухо сына..."

"Руссло... пожаловался на Александра, на его леность и праздность, победить которую он не в состоянии. Александр насупился и вдруг коротко и грубо сказал:

- Неправда".

Руссло читает родителям найденные им стихи Александра. Стихи вызывают хохот.

"Мягким внезапным движением он бросился к Руссло, как бросаются тигрята, плавно, и вдруг вырвал у него из рук стихи и со стоном бросился вон из комнаты".

"Ему было десять лет. Нелюбимый сын, он жил..."

"В двенадцать лет, в своем наряде, сшитом домашним портным, с острыми локтями, он казался чужим в своей семье... В двенадцать лет он беспощадно судил своих родителей холодным, отроческим судом и осудил их".

Семья сделана как государство в миниатюре, как малая фигура, подобная большой. Ошибка была не в том, что писатель уподобил семью государству (последние годы вульгарно-социологического владычества!), а в том, что он свел сложную проблему взаимоотношений части (семья) и целого (государство) к планиметрическому подобию фигур. Семья описана как нечто замкнутое с зависимостью всех членов семьи друг от друга и с иерархией, совершенно похожей на иерархию феодального государства. Малая приспособленность главы семьи для роли суверена подчеркнута, что должно с несомненностью отражать разложение феодального общества. Эта фраза, возможно, напомнит читателю фельетоны середины 30-х годов, и напомнит не случайно, потому что некоторые фельетоны этой поры чрезвычайно удачно выкорчевывали пни вульгарного социологизма.

Ю. Тынянов начал писать роман о Пушкине до того, как самоотверженные фельетонисты навели наконец порядок в отечественном литературоведении, вульгарный же социологизм был силен и разными способами влиял даже на таких цельных и много переживших людей, каким был Ю. Тынянов, не любивший, когда нарушали его суверенитет. Влияние вульгарного социологизма, казавшегося тогда незыблемым и вечным, как и многие, многие другие заблуждения, сказалось на Тынянове, и семья Пушкиных в романе предстала в виде некоей первичной ячейки разлагающегося феодального государства.

Но Тынянов был не только человеком, подверженным влиянию вульгарного .социологизма, и роман создавался в годы, когда это влияние уже не было столь сильным. Кроме того, у Тынянова было умение не спорить с материалом и не считать, что материал никуда не годится, если он опровергает концепцию. Пушкинские взаимоотношения с семьей важны для Тынянова как модель взаимоотношений поэта с государством. Нужно сказать, что у Тынянова, независимо от вульгарного социологизма, были серьезные основания так думать. Тем хуже это было для материала, на котором работал Тынянов, русской истории первой половины XIX века. Об этом можно было только скорбеть, но не пытаться исправить.

Еще в "Кюхле" Тынянов подчеркивает, что вопросы государственные в России мало чем отличались от семейных. Важнейший государственный вопрос престолонаследие - решался чуть ли не как передача имущества по духовной. "Бумага об отречении Константина была завещанием царя. Он завещал Россию младшему, Николаю, как всякий помещик мог завещать свое имение второму брату, минуя старшего". "В эти дни двое распоряжались царским престолом: Мария Федоровна и он (генерал-губернатор С.-Петербурга Милорадович. - А. Б.). С того дня, как задушили Павла, Мария Федоровна считала себя распорядительницей царского престола. Она по-прежнему отвергала Константина и считала, что общее имение - Россия - по праву принадлежит второму сыну ее, Николаю. Это было дело домашнее. Россия отходила по завещанию к тому, кого для этого считала подходящей семья. Милорадович думал иначе". Он думал иначе не потому, что сомневался - семейное это дело или не семейное, но потому, что Николая не любила гвардия, а для столичного генерал-губернатора это важно. Все считали, что это семейное дело, будет Россией править Константин или Николай. Может быть, действительно это семейное дело, пустяк. Если так править, то, конечно, пустяк, и все это не имеет решительно никакого значения. В самом деле, разве народу и мыслящей части общества важно, кто ими правит, кого сегодня с восторгом приветствуют, а завтра злобно оплевывают, кого возводят на престол, кого оставляют в варшавском Бельведере, если так правят? Какие пустяки! Такие мелочи, как то, что Александр был вроде бы добрее Николая, а Николай как будто сдержанней Константина, не играют никакой роли. Тираническая система, авторитарное государство, жандармская власть остаются незыблемы и такими пустяками - добрый, злой, умный, болван - не интересуются.

В "Пушкине" эта тема явственна еще более, чем в "Кюхле", и связана не только с престолонаследием, но и со многими другими государственными вопросами. Для императора же "государство... было... его большой вотчиной, где были верные и неверные слуги". Все это так характерно для русской истории: царь - отец, а подданные - дети. Отец поучает детей. (Разными способами.) Предполагалось, что взаимоотношения государства и народа строятся именно на такой идиллической основе. Восстание 14 декабря пошатнуло эту уверенность даже у двора, прославленного своим замечательным равнодушием к фактам, опровергающим его представления о том, что на самом деле истинно и что ложно.

Следом за столкновениями в семье идут столкновения в лицее. Они связаны уже не только с тем, что характер и поступки мальчика вызывают раздражение окружающих, как это было в семье из-за того, что он вел себя не так, как подобает светскому дитяти, а с тем, что мальчик проявляет самостоятельность и отстаивает свое право на нее.

Самостоятельность, которую он отстаивает, - это "свой путь" в искусстве. Еще в "Кюхле" Тынянов пишет сцену, в которой Пушкин произносит многозначительные слова: "Каждый идет своим путем. У меня - свой, у тебя (Кюхельбекера.- А. Б.) - свой, а у Алексея Дамиановича, - и он исподлобья взглянул на Илличевского, - еще третий". О пути Алексея Дамиановича сказано с иронией. .Перед этим у Тынянова написано: "Но пресовершенный урод (Кюхельбекер.- А. Б.) с его уродливыми стихами больше привлекал Пушкина и Дельвига, чем совершенный Олосенька (Илличевский. - А. Б.) с его изяществом". Сам Пушкин в 1814 году говорит: "Пишу своим я складом ныне"*. "Свой путь", "свой склад" - это именно то, что Тынянов считал обязательной категорией в историко-литературном процессе.