Избранное - Оулавюр Сигурдссон

Я покачал головой.

— У тебя никого нет в продовольственной комиссии? А в войсках?

— Нет, — сказал я.

— Ведь вполне естественно, что людям хочется купить побольше сахара и есть пищу вкусную и полезную.

— Кое-кто говорит, ревень приводит к нефриту, — вырвалось у меня.

— Какая чушь, — возмутилась Рагнхейдюр, — какая чушь! — И попросила прочитать стихотворение Арона Эйлифса «Вы, золотые луковицы», довольно короткое по сравнению с другими стихами — всего лишь семь строф о чесноке, по пять строк в каждой.

— Конечно, я могу законсервировать довольно много ревеня в банках из-под антисептика, — подумала она вслух, когда я кончил читать. — Хочу попросить тебя, Паудль, об одном деле, когда попьешь кофейку. Мне обязательно надо кое-что передать Богге, но человек, у которого она экономкой, не имеет телефона.

— Как его имя? — спросил я.

— Его зовут Йоун Гвюдйоунссон. Я ничего о нем не знаю, кроме того, — что он рабочий и пожилой, лет пятидесяти. Говорят, некоторое время тому назад он развелся, потому что брак был бездетным. Я уже давно простила Богге, что она ни разу не заглянула ко мне с тех пор, как вдруг ушла на новое место и ничего не сказала мне об этом. Она мне даже не звонила.

— Так что ей передать? — спросил я.

— Я бы хотела, чтоб она помогла мне с ревенем. Не думаю, что она слишком занята у этого человека, ведь он всего-навсего простой рабочий. Наверняка она может зайти и пособить, когда дело горит. А я им подарю немного ревеня.

— А где живет этот Йоун Гвюдйоунссон?

— Он живет в собственной полуподвальной квартирке, — сказала Рагнхейдюр и назвала улицу и номер дома. — Прошу тебя, Паудль, передай Богге, пусть зайдет или позвонит. А сейчас я согрею цикорного кофе.

От кофе я отказался и засобирался в дорогу. Рагнхейдюр сказала так громко, как только могла:

— Попроси ее, чтобы сегодня вечером пришла на два-три дня помочь мне с ревенем.

Дальше было вот что.

Я стоял перед деревянным домом, обитым рифленым железом. Дом был аккуратно выкрашен в красный цвет, с бетонированным полуподвалом, маленькие оконца выходили на узкую тихую улочку. По треснувшим плитам дорожки я прошел во двор, к входу в полуподвал. Садовый участок показался мне неухоженным. Половина его была занята под капусту, картофель, кольраби и ревень. Стебли, по-видимому, были срезаны несколько дней назад, так как здесь и там валялись большие желтые листья — свидетельство того, что в доме готовится каша или варенье. Не знаю, что заставило меня помедлить секунду, но уже в следующий миг я постучал в дверь полуподвала. Никто не отозвался, я постучал сильнее и прислушался.

— Кто там? — раздался голос Богги.

— Паудль, — ответил я. — Паудль Йоунссон.

— Кто? — переспросила Богга.

— Хочу вам кое-что передать от хозяйки Рагнхейдюр.

Дверь медленно приоткрылась. Богга высунула подбородок в щель, готовая захлопнуть ее, если потребуется. Крепко держась за ручку двери, она угрюмо выслушала мое приветствие и обратилась ко мне на «ты»:

— Ну, ты хочешь мне что-то передать?

— Да, от Рагнхейдюр.

В глубине души я надеялся, что она пригласит меня в дом, но она не шевелилась и дверь не открывала, а, посматривая то вправо, то влево, спросила:

— Ну что она там шумит, старушонка эта?

Выражение ее лица и голос удивили меня.

— Где уж ей шуметь, — сказал я. — Ты, конечно, знаешь: у нее было кровоизлияние в мозг, и она только-только стала на ноги.

— Ничуть не удивлена, что она так расхворалась. Иначе это безобразие и не могло кончиться.

— Она просит тебя зайти, — сказал я. — И поскорей.

— A-а, вот оно что! — Богга прищурила один глаз. — Ей чего-то надо от меня?

— Она хочет просить тебя помочь с ревенем, — объяснил я. — Слишком он сильно разросся. И еще она обещала подарить тебе несколько стеблей.

Богга отпустила дверную ручку и сложила руки на груди. Некоторое время она напевала с двусмысленной улыбкой на лице: «Ля-ля-ля, ля-ля-ля», а потом кивнула на участок с капустой.

— Ревеня у нас у самих хватает. Навалом.

— И все же надо помочь Рагнхейдюр, — сказал я.

— Она небось думает, что мне нечего делать. Насколько мне известно, я больше у нее не служу! Теперь я здесь экономка!

— Конечно, я слыхал об этом. Так как же, сказать ей, что ты не зайдешь?

Богга избегала смотреть мне в глаза, качала головой и переминалась в дверях с ноги на ногу.

— Чего этой старушонке только нужно? Суетится и суетится все время. Но я сама себе не хозяйка, доложу тебе, я должна спросить у Йоуна. Может, я как-нибудь и забегу к ней, если сумею выбраться.

— Значит, ты экономка Йоуна Гвюдйоунссона, — сказал я, помолчав. — Уж не на армию ли он работает каменщиком-монтажником?

— Он у них в хозвзводе следит за чистотой и зарабатывает больше иного каменщика. Там ему частенько перепадает то да се, — добавила она, чуть помедлив. — Ведь они выбрасывают не такие уж негодные вещи. — В следующую минуту она, видимо, полностью сосредоточилась на моем вопросе. — А ты что, знаешь Йоуна?

— Я незнаком с ним, но, кажется, знаю, кто он.

— Может, вместе работали?

Я покачал головой.

— Нет, как же это я забыла! — воскликнула она, глядя мимо меня, и начала напевать — Ля-ля-ля, ля-ля-а-а! Как это я забыла! Ты ведь газетчик и все время занят книгами да статьями!

— Так передать Рагнхейдюр, что ты скоро зайдешь? — спросил я.

— Я должна сначала посоветоваться с Йоуном, ведь спешить некуда, ля-ля-ля, — пропела Богга. — Значит, он того, двурушник?

Я был совершенно сбит с толку: кого она имеет в виду?

— Джаммес, — сказала она, — в вашем газетном романе. Он разве не работает нашим и вашим?

— Кто его знает, — сказал я.

— Разве они не споются, Харри и Алике[147]? А до конца еще далеко?

— Осталась треть, — ответил я, заканчивая разговор. Мне было не по себе и хотелось поскорее уйти. — До свидания, Богга! Я позвоню Рагнхейдюр и скажу ей, что она может на тебя рассчитывать!

Не дожидаясь ответа, я выскочил на тихую улочку и быстро зашагал прочь, стараясь забыть неведомо чем вызванное неприятное ощущение.

Спустя три-четыре дня я узнал, что Рангхейдюр умерла. Когда ей надоело ждать Боггу, она выбралась в сад и принялась срезать ревень. Женщина из соседнего дома видела, как Рагнхейдюр, выронив нож, упала на грядку и осталась неподвижно лежать. Парализованную новым кровоизлиянием, ее тут же доставили в больницу, но она, не приходя в сознание, через несколько часов умерла. Меня удивило, как мало людей пришло на похороны. Особенно я был поражен тем, что Богга, та самая Богга, которую я всегда считал самой преданностью и добродетелью, не проводила ее в последний путь.

Некоторое время спустя в редакцию «Светоча», где я сидел над корректурой, позвонил Бьёрдн, поверенный покойной Рагнхейдюр, сказал, что у него есть ко мне небольшое дело, и предложил встретиться через час.

— Так вот, Паудль, дело небольшое. — Он указал на стул у своего письменного стола, отвинтил колпачок с красивой авторучки, наклонился вперед и некоторое время молча писал что-то на листе бумаги. После этого выдвинул ящик стола и вынул небольшой сверток, который протянул мне вместе с листом бумаги. — Попрошу вас поставить подпись и адрес под этой распиской. Закон есть закон. Но сначала прочтите, что здесь написано.

В расписке говорилось о том, что по устному пожеланию Рагнхейдюр Маркусдоухтир и с полного согласия ее наследников юрист Бьёрдн Йоунссон передал в собственность нижеподписавшегося книгу стихов Арона Эйлифса, а также салонную игру «кошки-мышки».

Я поставил подпись и указал свой адрес. Старик положил расписку в ящик и долго задумчиво смотрел на свои руки.

— Да, закон есть закон, — сказал он наконец как бы самому себе и взглянул на меня. — За несколько часов до смерти Рагнхейдюр позвонила мне и велела проследить, чтобы вы получили эти вещи, если случится что-либо непредвиденное. Вероятно, у нее было предчувствие, что ей недолго осталось жить, хотя она еще бодрилась. С самого детства она все делала своими руками и надорвалась. Вы знакомы с ее племянником Маркусом?

— Нет.

— Разве он не заходил к ней?

— Мне это неизвестно.

— Ах вот как? — удивился старик, но затем сказал: — Это еще ничего не значит, он, должно быть, последнее время был в Восточной Исландии. Но покойная Рагнхейдюр, конечно, не раз вспоминала о нем?

— Ни разу.

Старик был ошарашен.

— Что вы говорите, Паудль, — ни разу?

— Я никогда раньше не слыхал об этом человеке, — ответил я. — Даже не знал, что он существует.

— Странно! — Адвокат посмотрел на меня удивленно и растерянно. — Удивительно. — Он покачал головой, встал со стула и протянул мне на прощанье руку: — Ну, вот и все мое дело, Паудль. Не буду вас больше задерживать. Всего хорошего.