Чердынец - taramans
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Какое-то время мы идем молча, только иногда красавица поглядывает на меня с улыбкой. Потом задумывается и смотрит на меня:
— А вот скажи-ка мне, мил-дружок… Вчера я как-то мельком почуяла, что от тебя… эдак — блудом пахнуло. Мне показалось, или ты грешил вчера? И с кем? С Катей опять или со Светкой? Ну-ка — говори! Мы же разговаривали с тобой уже! Ты — опять?!
— Ишь ты! Нашлась… лиса! Или — волчица? Нюх у нее! — я стараюсь не смотреть на нее, — почудилось тебе! Галлюцинации это называется. Ты бы проверилась у психиатра, что ли. Не к добру это — запахи всякие, потом — голоса слышать начнешь, разговаривать с духами разными, или еще с какими инопланетянами.
Я стараюсь бодрится, даже — чуть хамить ей, а сам чувствую, как по щекам жар расплывается. И в голове опять — сцены, как мы вчера с Надей «зажигали»!
— Юрка! Вот врать ты не умеешь! Не умеешь — не берись! Вот какой румяный стал, как поросеночек молочный!
Галя задумывается:
— Так… ты ходил стричься к Верке. Ходил с Надей… Ты что — с Веркой, что ли? Да ну… нет. Она, конечно, та еще… фифа. Но вот так — первый раз увидев? Да нет, не может быть. А с кем? С Надей? Она вчера и убежала как-то быстро… Мы с ней любим поболтать, сплетнями обменяться… Так… и запах от тебя… усилился. Как приятно же от тебя пахнет!
Галя останавливается, оглядывается по сторонам, потом наклоняется и обнюхивает мне шею. Это так… пикантно, вот! Что я чувствую, как в штанах у меня начинает шевелится.
— Перестань! Увидит кто — что говорить будешь? Сплетни пойдут — скажут: сноха у Камылиных рехнулась — мальца обнюхивает!
Галя отстраняется от меня. А глаза-то у нее шалые!
— Так-так-так… это что же — когда ты возбуждаться начинаешь, от тебя запах усиливается, что ли? Ты не этот, как его… суккуб? Нет — суккуб — это женщина… А-а-а, вот — инкуб! Ты не инкуб случайно?
В голове спасительно всплывает:
«Скажите, Рабинович! Вы случайно не шахтер?
Ну чьто Вы?! Я таки пгинципиально не шахтег!»
Меня отпускает… Ф-у-у-у-х-х… Ведьма! Однозначно!
— Юр! Ну будь ты человеком! Скажи — ты с Надькой вчера «покуролесил» что ли? — Галя смотрит уже растерянно.
Вот же ж… чувствую — опять краснеть начинаю!
— Вот! — Галина обличительно наставляет на меня свой пальчик, — вот ты и сдался! Все с Вами ясно! Как вы могли додуматься-то? Ну, ты-то — понятно! А она чем думала? Ну-у-у… понятно, чем она думала! Ну, я ей устрою, я ей — все выскажу!
Меня охватывает гнев:
— Вот только попробуй! Только попробуй что-нибудь Наде сказать! Я… я не знаю, что с тобой сделаю! Я… в общем… разозлила ты меня не на шутку! Кто?! Кто тебе дал право вмешиваться? Кто? — я пытаюсь сдержаться, но… и ведь понимаю, что по-мальчишески сейчас себя веду. Ну хоть одна радость — возбуждение от этой ведьмы улетучивается без следа.
— Ну… тихо-тихо! Юра! Ну… чего ты? Что ты так… раскричался-то? И правда — вдруг кто услышит! — Галя «сдает назад».
Благо вокруг никого нет.
Я разворачиваюсь и иду назад. Галя, чуть погодя, догоняет меня:
— Ну, погоди! Погоди же! Ну — все! Давай успокоимся, будем вести себя как взрослые люди! Ну, Юра! Стой же! — она хватает меня за руку.
Я останавливаюсь — не тянуть же ее за собой вот так. Блин! Если кто увидит — ох и слухов же будет!
— Слушай! Давай зайдем куда-нибудь, посидим, успокоимся. И я — покурю!
— Ты куришь? — я удивлен. Сейчас курить женщинам или девушкам… Ну — даже неприлично как-то. Курящие женщины или девчонки почему-то в обществе ассоциируются с этакими — развратницами. Так-то — курят, конечно, но — только в своем кругу, немногие и уж точно — не на улице, где могут увидеть. Представляю, что будет с бабой Машей, а уж тем более — с бабой Дусей, если они узнают, что Галя — курит! И вот это ее признание… оно как приглашение к очень доверительным отношениям. Как-то так!
— Иногда… очень редко! Когда вот — волнуюсь или психую почему-нибудь!
— А-а-а… дядька Володька — знает?
— Знает… ему это не нравится, но — терпит… он боится, что бабушки узнают. С гавном ведь съедят, и его, и меня! Да он и сам дымит, как паровоз!
— Это — точно. Что с гавном съедят! На стадионе сейчас люди могут быть. Там посидеть можно, но вот курить тебе — не стоит. Ага! Знаю! Пошли!
Далее, через мосток, вдоль обрыва — улочка маленькая. Несколько дворов буквально. Там с краю дом есть — нежилой. Он изрядно погорел когда-то, но остался стоять. В ограде есть лавочка. Я почему знаю — мы как-то туда, еще по зиме с пацанами «ныряли». И подход нормальный — с улицы не видно: кустами заросло, да и забор почти целый стоит; и на улицу выскочить можно — только так и быстро. Никто не заметит.
Мы идем молча. Когда доходим, я приподнимаю ветки рябины и отодвигаю покосившуюся калитку:
— Ныряй, пока никого нет!
Галя, оглядевшись по сторонам, пригибается и мышкой шмыгает в ограду. Как «пацанка», ей богу! Я улыбаюсь. Так с улыбкой и захожу следом.
— Ты чего «лыбишся»? — Галя осматривается.
Здесь, внутри даже уютно — ограда поросла травой, а не бурьяном, как ковром. Я прохожу за дом, подхожу к лавочке, и протираю ее руками. Вроде чисто. А то королева свой наряд может испачкать!
— Что улыбаешься, я спрашиваю? — Галя подходит ко мне.
— Да ты, как «пацанка» оглядывалась и заскочила в ограду!
— А-а-а-а… так я и есть пацанка. Сколько лет прошло — лет десять всего… Мы, знаешь ли — бедокурили так, что… Ладно, в прошлом все, — Галя присаживается на лавочку, достает из сумочки пачки сигарет, закуривает от спички. А курит она — красиво!
— Не похожа ты на «пацанку», королевы «пацанками» не бывают.
— Эх, Юрка! Это же — только маска… Все мы маски носим… Ну — почти все! Может
