Ересь Хоруса: Омнибус. Том I - Дэн Абнетт

Корсвейн и Алайош, стоя в стороне от своего господина, тоже разглядывали планету.

— Позвольте сказать откровенно, сеньор.

Лев кивнул, не отрывая глаз от окулюса.

— Позволяю, Кор.

— Противник заманил нас в настоящую выгребную яму.

Губы Льва скривились. Стоявшим рядом с ним людям слова показалось насмешкой — для его воинов это был признак тайного веселья.

— Я обязательно включу это в хроники нашей кампании. Ауспик?

Офицер за ауспик-станцией посовещался с тремя сервиторами, одетыми в форму и подсоединенными к консоли. Мгновением позже он доложил Льву:

— Как показывают приборы, на планете нет жизни, милорд. Атмосфера разреженная и приемлемая, но без признаков какой бы то ни было жизни. Почва, судя по всему, слегка радиоактивная — есть слабое естественное излучение. На ночной стороне планеты, на высокой геоцентрической орбите находится флот с кодами Легионес Астартес.

— Какая точность, — рыкнул Лев. — Численность флота? Расположение?

— Учитывая ненадежность ауспиков на дальнем расстоянии и отражения варпа, похоже, там семь кораблей: один крейсер и шесть вспомогательных судов, построение стандартное.

Лев положил ладонь на рукоять меча в ножнах.

— Как только наши корабли поддержки окажутся в системе, пойдем к ним в свободном строю. Старший вокс-офицер, когда мы будем в пределах досягаемости сигнала, поприветствуйте вражеский крейсер.

Флотилия Ангелов, хоть и достаточно скромная, прибывала по одному кораблю в течение следующих трех часов. Когда последний эсминец, «Седьмой сын», занял место в строю, «Неистовство» включило двигатели и повело флотилию к мертвому миру.

— Нас уже приветствуют, — доложил старший вокс-оператор. — Только аудио-сигнал.

Лев кивнул. В следующее мгновение из динамиков мостика полился мягкий голос, искаженный треском помех.

— Так-так-так! Посмотрите, кого к нам занесло.

— Узнаю этот голос. — Тон Льва был ледяным. — Хватит брехать, пес! Скажи, где я могу найти твоего хозяина?

— Разве так приветствуют любимого племянника? — Тихий голос издал короткий смешок. — Мой господин готовится прогуляться по поверхности этого мира и ждет, что ты к нему присоединишься. В знак наших добрых намерений наш флот уйдет подальше с орбиты, за пределы расстояния, необходимого для обстрела поверхности. А пока можешь просканировать этот мир. В северной оконечности крупнейшей из западных континентальных платформ найдешь развалины крепости. Мой примарх встретится с тобой там.

— Все равно это пахнет западней, — предостерег Алайош.

Лев не ответил. Вместо этого он обратился к вокс-голосу:

— Что мешает мне обстрелять эту точку с орбиты?

— Конечно, на здоровье! Делай что угодно, чтобы развеять свои подозрения. Когда перестанешь паниковать и палить по призракам, пожалуйста, сообщи мне. До этого момента я попрошу моего лорда подождать.

— Севатар. — Корсвейн никогда еще не слышал, чтобы Лев вложил так много смысла в одно слово.

— Да, дядя? — снова хихикнул голос.

— Скажи хозяину, что я встречусь с ним там, где он пожелает. Но пусть сократит свою почетную стражу до двух воинов, я поступлю так же.

Лев чиркнул большим пальцем по горлу, давая сигнал прекратить вокс-связь. Его холодные глаза обратились на двух ближайших сынов, и он потянулся за шлемом.

— Алайош. Корсвейн. Пойдете со мной.

V

Он ненавидел делать это.

— Позвольте быть откровенным, сеньор.

Лев уже стоял в полном боевом облачении. Его лицо скрывалось под оскалившимся шлемом, который венчал гребень в виде распростертых ангельских крыльев. Раскосые красные линзы выразили неодобрение еще до того, как из ротовой решетки шлема прозвучал рокочущий баритон Льва:

— Не теперь, Кор. Сосредоточься. — Меч, висевший на поясе у Льва, был длиной в рост Легионес Астартес в полном боевом доспехе. Левая рука примарха покоилась на рукояти, и весь его облик представлял нечто среднее между пиратской грацией бандита и благородной почтительностью рыцаря, готового обнажить клинок.

Корсвейн умолк, сжав в руках болтер. В этом отсеке почти не было готических украшений, потолок и стены усеяны гудящими и опутанными кабелями устройствами — телепортационными генераторами Механикум. Из-под кожухов некоторых механизмов по непонятной Корсвейну причине почти непрерывно поднимались струи пара.

— Начинайте, — приказал Лев.

Техники в надвинутых на глаза капюшонах, стоявшие вдоль стен, перевели рычаги и взялись за огромные бронзовые колеса, приводящие в движение скрипучие механизмы. За работой они нараспев читали строки бинарного кода, словно пели странную математическую песню, как всегда делали матросы.

Механизмы задрожали и взвыли, вращаясь все быстрее. На возвышении запели хором девять астропатов с закрытыми глазами. Их григорианский хорал странно контрастировал с бормотанием техников.

Корсвейн терпеть не мог перемещаться таким образом. Поэтому ему не нужно было дважды предлагать занять место в десантном отсеке «Грозовой птицы», с визгом пронзающей нижние слои атмосферы и мчащейся прямо навстречу вражескому огню. Он был готов исполнить свой долг, забившись в десантную капсулу, или вывалиться из нутра кружащего на орбите корабля, чтобы врезаться в землю несколькими километрами ниже.

Но телепор…

…тация — совсем другое дело.

Еще не погасли бело-золотые вспышки, а он уже ощутил на доспехах слабое дыхание этого мира. Сил у ветра едва хватало на то, чтобы колыхать его стихарь и свитки с обетами, прикрепленные к наплечникам. За считаные секунды, пока его зрение прояснялось от пахнущего химией тумана телепортации, болтер уже был снят с предохранителя и готов к бою. В ушах еще гремели раскаты искусственного грома переместившегося воздуха, сниженные авточувствами шлема до приемлемого уровня.

Облачко клубящегося тумана продержалось бы дольше, если бы не ветер. Корсвейн постоял мгновение, чтобы почувствовать твердую землю под ногами и убедиться, что он цел и невредим. Затем, стиснув зубы и ощущая, как по коже ползут мурашки, он повел стволом болтера вокруг.

Пыльный ветер шелестел по поверхности его визора, пока он разглядывал в прицел линию горизонта. Они материализовались в самом центре кратера диаметром не менее километра в любую сторону. Из земли поднимались фундаменты из черного камня — слишком новые, чтобы быть развалинами: низкие стены и столбы, которые лягут в основание огромного здания. Повелители Ночи что-то строили здесь. Крепость… Однако рабочие бригады убрали, чтобы освободить место для встречи.

Ни движения. Ни звука.

— Чисто, — доложил он, и в следующий миг Алайош сделал то же самое.

Лев подошел к одной из черных каменных колонн и провел рукой в перчатке по ее резной поверхности. Корсвейн был уверен, что от глаз примарха не ускользнуло: камень добыли явно не на этой планете, а завезли.

— Слышите что-нибудь? — спросил Лев.

Алайош повернулся к примарху.

— Только ветер, сеньор.

Корсвейн ответил не сразу. Действительно ли рецепторы его шлема уловили что-то еще помимо настойчивого царапанья ветра? Что-то, кроме его собственного медленного дыхания и механического биения счетчика пульса в левом углу ретинального дисплея? Движением век он отключил активный ретинальный экран.

Воющее дыхание мира осталось.

— Только ветер, сеньор.

— Прекрасно, — ответил Лев. — Теперь будем ждать.

VII

На исходе третьей минуты очередная звуковая волна перемещенного воздуха возвестила о появлении противника. Корсвейн вглядывался в постепенно рассеивающееся на ветру туманное облако — переместившийся сюда воздух вражеского корабля. Его линзы недостаточно быстро отфильтровывали воздух, и Корсвейну пришлось моргнуть, чтобы прочистить глаза, болящие после телепортационной вспышки. Выступили непрошеные слезы — не от боли или страдания, но как биологический ответ организма на раздражение.

Лев предугадал его движение и приказал:

— Опустить оружие, братья.

— Да, сеньор, — с явной досадой пробормотал Алайош, ощутив, как его соратники приготовились к бою.

Увидев, кто стоит перед ним, Корсвейн едва совладал с благоговейным страхом. Бог, бледный как мертвец и облаченный в полночь, с силовыми клинками длиной с косу на каждом пальце латных перчаток. Черные волосы развевались по ветру, открывая безжизненное лицо. Черепа на цепочках стучали о доспех, испещренный рунами, воспевающими былые злодеяния и прославляющими зверства в отношении людей. Эта тень былого благородства и изможденный дух, ничем более не напоминавший принца, оскалил заостренные зубы и раскрыл перед Львом радушные объятия.