Ничего неизменного - Наталья Игнатова

Что не позволяет призракам уйти? Плохая смерть. Пережитые страдания. Незаконченные дела. Последний пункт можно вычеркивать, у здешних призраков незаконченных дел не осталось, кроме мести всем живым, а месть имела значение, пока призраки не ожили сами. Сейчас их удерживают только страдания. В заколдованных кругах, в которых запер их мистер Намик-Карасар, страдания стократ сильнее, и призраки — во плоти или бесплотные — не в силах не только покинуть круг, но и просто пошевелиться.

— Ты сделал так, чтобы те люди не боялись. Те, воплотившиеся, которые уже вышли наружу. — Заноза зажмурился и потер виски: — madre, я вообще думать не могу… щас орать начну. Или убегу. Короче, Мартин, если проблема в том, что они не могут уйти из-за того, что им трындец хреново, ты можешь сделать так, чтоб им стало хорошо? Ну, или не так плохо.

Мартин думал о том, чтобы воплощенные перестали страдать. Но те, кому он приказал не испытывать страха, вообще перестали что-либо чувствовать. А их страх был не так… всеобъемлющ, как боль и ужас, которые испытывали люди, запертые на одном пространстве с аждахами. Отними у них страдания, и, кто знает, не лишатся ли они эмоций навсегда?

А Заноза думать не может, может только орать и ругаться матом, но мысль-то верная. Не отменять чувства — заменить их. Тонкая работа, которую нужно быстро сделать. Что хорошего есть у него в обмен на ожидание мучительной смерти?

Надежда? Демон, который дает людям надежду, вместо отчаяния — это так же нелепо, как вампир, убеждающий демона спасти людей. Но ведь убедил же. Одним взглядом.

— Главное… не перепутать, — пробормотал Мартин, прищуриваясь, — люди  страдают и боятся, аждахи — страдают и ненавидят. Если я случайно выпущу аждахов, они нас на куски порвут.

— А сколько их здесь?

— Ты их что, не видишь?

Беда с вампирами. Кажется, только-только начинаешь понимать, что они могут — начинаешь понимать, что они могут практически все — как вдруг выясняется, что они не способны на самые элементарные вещи.

Разве мертвые не должны видеть мертвых?

— Я не некромант, — напомнил Заноза.

А еще он был живым. Не важно, что сердце не бьется.

Внимательный взгляд Занозы одновременно вдохновлял и нервировал. Упырь верил, что он может все. Мартин под его взглядом сам верил, что может все. Но очень не хотел, почти боялся, обмануть ожидания.

— Перестань так смотреть! — попросил он. — На меня твои чары не действуют.

— Он не чарует, — прозвучал холодный голос Турка, — он по-настоящему верит. Это куда хуже.

Заноза подпрыгнул, и сердито зашипел:

— Ты подкрадываешься!

— Ты невнимателен, — парировал Хасан, появляясь у него за спиной. Он будто соткался из густой темноты и ледяного равнодушия к людям, которых сам обрек на смерть, — возвращайся к выходу и подумай, как нам уйти домой, не выходя на солнце. Мистер Фальконе, я покажу вам, где остальные круги. Эти подземелья — настоящий лабиринт.

Заноза развернулся к Турку. Пристально его осмотрел. Ничуть не вдохновляюще. Очень придирчиво.

— Тебе хватило крови?

— Как видишь.

— Я могу дать еще.

— Иди к выходу, — проворчал Хасан.

Отреагировав предсказуемым «пфф», Заноза развернулся на пятках и направился обратно по тоннелю. С очень независимым видом.

Мартин с Хасаном проводили его одинаковыми взглядами.

— Рассвело, — сказал Хасан, когда Заноза скрылся за поворотом. — Из башни порталом не уйти. Надо, чтобы он придумал способ, как нам выбраться с Тарвуда до заката, а думать здесь он не сможет.

— Мозг костенеет, — повторил Мартин.

— Хорошо, если так, — отозвался Турок не очень понятно. И отошел к стене.

Это было очевидным «не буду вам мешать».

Мартин закурил еще одну сигарету и вернулся к воплощенным призракам. Надежда? Что ж, вспомнить, как смотрел на него Заноза, лишь самую малость трансформировать эту веру — уверенность — в то, что все будет правильно и хорошо, и можно отдавать ее. Кажется, ничего не может быть сильнее, чем неизбежность смерти, чем страх перед предсмертной мукой, но люди способны на чудеса, когда видят выход. Видят хотя бы неясный свет впереди.  

Не зря же их души так сильны.

Не зря они — такая ценная добыча.

«Они никуда не денутся, — напомнил себе Мартин, — они уже мои. Просто умрут чуть позже».

Он слишком… стал демоном? Стал слишком демоном? А какая разница, если сейчас он людей спасает, а не ест?

Тучи зацепились за пик Генри, за иглу башни Адмиралтейства, и клубились вокруг нее, наматываясь друг на друга, сумерками спускаясь на портовые улицы. Хорошая погода — никаких проблем с солнцем. Чтобы выйти из Башни и дойти до места, откуда можно открыть портал, хватит рыбацких парусиновых дождевиков.

Заноза подумал, не вернуться ли в подземелья. Мартин же сказал, что может ошибиться в настройках, и тогда аждахи освободятся вместе с людьми. В этом случае каждый ствол будет на счету. В смысле, каждый боец. Сабля Хасана, ножи Мартина, его, Занозы, пистолеты — все в дело пойдет.

Но при одной мысли о том, чтобы снова оказаться там, внизу, мозг едва не отключился. Заноза почувствовал, как мысли схватываются костяной коркой. Казалось, тряхни головой, и в черепе загремит.

Ну и мерзкое же ощущение! Очень похоже на боль, которую испытывают живые.

Мертвым быть лучше. Но вниз идти не надо. Там слишком много… слишком плохо.

Он-то думал, когда шел туда с Мартином, что сможет сделать так, чтобы воплощенные призраки перестали чувствовать. Он и это умел. Управлять чужими эмоциями не мог, но мог регулировать их силу. Поворачивать ручку, увеличивая или уменьшая интенсивность чувств. Полезная была бы способность, если б еще четко различать, где свои чувства, а где чужие. Но, наверное, если различать, регулировать не получится. Ручка-то где? В голове. В своей, не в чужой. А научись отличать свою голову от чужих, и потеряешь контакт, сможешь управлять только собой, да и то не факт, что сможешь.

Собой — никогда толком не получалось. Иначе Хасан не прохаживался бы насчет темперамента и взрывного характера.

Ладно, в любом случае, он ошибся. Боли и страха оказалось слишком много, чтобы сделать хоть что-то. Все равно, что пытаться остановить цунами. Вырвись аждахи, он перебил бы их, сколько успел. Стрелять не помешала бы ни чужая боль, ни своя, даже если б своя была настоящей. Но больше ничем Мартину помочь не мог. Наоборот. Не зря же тот попросил не смотреть.

Потом из подземелья начали выходить первые освобожденные, и стало не до мыслей о своей полезности или бесполезности внизу. Здесь-то от него польза была. Здесь без него вообще было никак. Хасан не зря велел ему уходить. Не потому, что беспокоился за его психику, и уж ясное дело не потому, что нужно придумать, как уйти с Тарвуда под солнцем, а потому, что бывших призраков надо кому-то встретить. Кому-то, кто здесь, наверху, может и думать, и очаровывать, и влиять на чужие чувства.