В сердце Антарктики - Эрнест Генри Шеклтон

На следующий день, 5 ноября, перед нами развернулась интересная панорама берега, который мы считали берегом Гранитной гавани. На самом же деле это место находилось на расстоянии более 30 км от Гранитной гавани. Величественные горные хребты с крутыми, лишенными снега склонами тянулись далеко как к северу, так и к югу, в глубь страны, по направлению к верхней части долин, прорезанных глетчерами и оканчивающихся высоким снежным плоскогорьем. Скалы, заметные в нижней части этих хребтов, имели теплый цвет коричневой сепии или терракоты и были сложены, по-видимому, из гнейсов и красных гранитов, являвшихся продолжением тех гранитов, с которыми мы познакомились ранее. Над этими кристаллическими породами располагался пояс зеленовато-серых пород, относящихся, как видно, к слоистым образованиям и возможно достигающих мощности нескольких сот метров; поверх них располагалась какая-то черная порода – либо лава плоскогорья, либо гигантский пласт другой породы. В направлении ледниковых долин плоскогорье разделялось на большое число конических холмов различной высоты и формы, носивших признаки сильного оледенения в прошлом. От береговой линии холмы отделялись лежащим у их подножья сплошным поясом глетчерного льда, который, подходя к морскому льду, оканчивался крутым склоном или невысоким обрывом и местами был чрезвычайно пересечен трещинами. Моусон во время наших остановок на завтрак измерял теодолитом углы на эти горы и долины.

Температура теперь все время поднималась, и в полдень 5 ноября достигала уже —5,6° C. В этот день поверхность льда, по которой мы тащили сани, была очень трудной, так как попадалось много смерзшегося, разбитого льда, встречались заструги, снег, покрытый настом, и множество трещин в морском льду. Но все эти страдания были вечером возмещены тем, что впервые была пущена в ход новая сковородка, сооруженная Моусоном из пустой керосиновой банки. Он перерезал банку пополам, параллельно широкой стороне, и охватил ее кольцами железной проволоки. За эти кольца банка была подвешена внутри сухарной жестянки над фитилями нашей жировой кухни. В этой сковороде мы легко могли превратить тюленье сало в топленый жир; когда жир уже кипел, мы бросали на сковороду ломтики тюленьей печенки или мяса. Как было установлено на опыте, печень требовала для варки в кипящем жиру 10 минут, а мясо – 20. Моусон открыл при этом, что поджаренные хрустящие шкварки тюленьего сала вполне пригодны для еды и имеют даже тонкий ореховый вкус. Путем ряда опытов мы нашли также, что если прибавить к кипящему жиру немного крови тюленя, то получается великолепная подливка. Если же кровь прибавлять в кипящий жир очень быстро, то из нее выходит нечто вроде блина, также, на наш взгляд, очень вкусного и разнообразившего наш стол.

Днем открылся замечательный вид на новые хребты гор к северу от острова Склада. У подножья этих хребтов находилась обширная терраса глетчерного льда, интересный вид ледника. Там, где она оканчивалась по направлению к морю крутым склоном или невысоким обрывом, ее поверхность была выпуклой. Местами этот глетчерный лед был сильно пересечен трещинами. На расстоянии нескольких километров в глубь страны он достигал отрогов огромного берегового хребта. Дальше, за широкими проломами в этом хребте лед тянулся внутрь материка насколько хватал глаз и на горизонте сливался с огромным внутренним плоскогорьем.

5 ноября мы вылезли из нашего спального мешка около 21 часа и увидели, что идет снег, а с юга дует резкий и холодный ветер. Жировая кухня, которую разожгли перед тем как ложиться спать, была погашена ветром. Соорудили из снега стенку, чтобы защитить кухню от ветра, зажгли ее опять и снова забрались в мешок. Хотелось дождаться, пока из снега и обрезков тюленьего мяса в котелке получится горячий бульон. Он был готов часа через полтора. Незадолго до полуночи зажженную жировую кухню притащили в палатку, чтобы защитить ее от пурги, задувавшей теперь вовсю и все заносившей снегом. Кулинарные опыты Моусона оказались на этот раз также весьма успешными и заслужили всеобщее одобрение.

Мы немного подождали, пока снег перестанет так густо идти и можно будет хоть что-нибудь видеть впереди, и отправились в путь, несмотря на продолжавшийся ветер с поземкой. Сперва мы тащили и те и другие сани, чтобы немного согреться, затем подняли парус, и ветер стал нам помогать. По пути встретилось много мелкого смерзшегося льда. Мы заметили, что подобная поверхность льда особенно часто попадается по соседству с айсбергами, а здесь их как раз было очень много. Вероятно, мелкобитый лед образуется оттого, что при сильном ветре айсберги, болтающиеся туда и сюда, действуют на плавучий лед, как гигантские ледоколы. Они крошат лед, находящийся поблизости, затем осколки льда смерзаются, и получается поверхность, покрытая неровными ребрами и острыми углами.

Мы сократили теперь свою порцию до одного плазмонового сухаря за завтраком и одного вечером за ужином, и при этом все совершенно единодушно признали, что никогда сухари не были такими вкусными, как сейчас. Мы стали тщательно подбирать даже крошки. Ввиду того что сухари были неодинаковой толщины, дежурный повар клал три сухаря на крышку алюминиевого котелка и заставлял одного из товарищей отвернуться. Дежурный раздатчик спрашивал: «Чей?». Товарищ, который отвернулся или закрыл глаза, называл имя хозяина, и сухарь откладывался для названного; так же поступили и с двумя остальными сухарями. И в высокой степени разочарованным оказывался тот из нас, кто получал самый тонкий сухарь. В начале этого санного путешествия, когда сухарей было много, мы ели их смело, не обращая внимания на крошки, которые иногда падали на пол палатки. Теперь – иначе. Каждый разламывал свой сухарь над миской с похлебкой, так что крошки при разламывании падали в миску, а чтобы быть уверенным, что не осталось крошек, прилипших к тому кусочку, который он собирался отправить в рот, стучал отломанным куском, да и сухарем, от которого был отломан кусочек, о край миски, стряхивая в нее все крошки. Тогда, и только тогда, можно было спокойно проглотить драгоценный кусочек. Маккей, который вместе с нами принял эту систему, говорил, что она напоминает ему старые времена, когда матросы должны были сперва похлопать каждый кусок сухаря обо что-нибудь, чтобы вытрясти из него червей.

Мы с Моусоном надели вместо финеско лыжные ботинки, так как погода стала теплее, а лыжные ботинки меньше скользят по снегу, покрывающему морской лед. Жесткая кожа ботинок содрала, однако, мне кожу на правой пятке, но вечером Маккей починил мне пятку с помощью пластыря «Ньюскин». Заметив, что острые железные шипы лыжных ботинок дырявят непромокаемое полотнище пола, мы, прежде чем войти в палатку, стали регулярно переобуваться в финеско.