Полное собрание стихотворений - Игорь Северянин

Тоской бесправья испещрила,

И рожа жизни, как горилла,

Ей глянула в лицо. Тоска

Тягучая ее объяла…

О, было много, стало мало

Беспечных и сердечных дней.

Старушка-мать больная с ней,

Отец, измайловский полковник,

И брата старшего вдова

С девизом в жизни: “Трын-трава”

И “каждый ухажер – любовник”…

“О, Гриппе легче жить, чем мне,-

Над ней задумывалась Липа,-

Она не видит слез и всхлипа

И видит лишь фонарь в луне…

Ей не дано в луне планету

Почувствовать, ей не дано…

Ее игривому лорнету

Все одинаково равно,

Будь то луна иль Кордильеры…

И если это не форшмак,

Не розы и не гондольеры,

Какой бы ты там ни был маг,

Ты сердцем Гриппы не омагишь

И перед нею в лужу “лягешь”

И легши, в слезах « потекёшь»…”

2

Читатель! Кстати: где найдешь

Такую ты интеллигентку,

Окончившую институт,

Чтоб грамотной была! На стенку

Не лезь, обиженная: тут

Преувеличенного мало…

Не ты одна, поверь, ломала,

Коверкая, родной язык…

Предслышу я злорадный зык

Своих критических кретинов,

Что я не меньше Гриппы сам

Повинен в этой ломке… Гам

Их пустозвончатый откинув,

Им в назиданье преподам

Урок: не лаять скверной моськой

На величавого слона.

Послушай, критика! Ты брось-ка

Вести себя, как девка Фроська:

По существу соль солона!..

И как атласист лоский лацкан

И аморальна “фея тьмы”,

Так критика всегда дурацка:

Над этим думали ведь мы…

О, “девка Фроська”! Просто здесь-ка

Ты символ критики шальной.

Продумай термин мой и взвесь-ка

Его значенье, шут хмельной.

Попутно критике дав бокса,

От темы сильно я отвлекся,

И, Липу с Гриппой позабыв,

Впал в свой излюбленный мотив.

Мне в оправданье то, что силе

Моей мешали эти тли:

О, как они мне насолили!

Как оскорбляли! Поносили!

И довели бы до петли,-

До смерти, – если б дерзновенен

И смел я не был, как орел.

Убил же Надсона Буренин,

Безвременно в могилу свел…

Я не был никогда поклонник

Стереотипного нытья

И сладковатого питья,

Что горестный односторонник,

“Студенческий поручик” вам,

Сородичи, давал! Но сам,

Как человек кристально честный,

Бездарный Надсон был, и я

Разгневан травлей неуместной

Нововременского враля.

3

Когда разгромленный Юденич

В Прибалтику их приволок,

Полковник Александр Евгеньич

С женою вместе в тифе слег.

Да, тиф, свирепствовавший в Нарве

От Гунгенбурга и до Ярви,

Порядочно людей скосил

Слезами горести и скорби.

Его бациллы разносил

Бедняк – в узле, крестьянин – в торбе,

Вагон – в скамейках, по полям

И деревням болтливый ветер…

Тиф только Орро не заметил

И прикоснуться к тополям

Не смел своей гребучей лапой.

Как малярия под Анапой,

Так тиф – под Орро… Без гроша

В кармане Липа, пореша

Спасти родителей от смерти,

Истратив бывшее в конверте,

Продать решилась кое-что

Из наспех взятого: пальто

Каракулевое, браслетку,

Часы и ценный адамант.

Недаром ибсеновский Бранд

Закаливал тридцатилетку:

Ее заботы и уход

За страждущими не пропали,-

И вот отец уже встает

С постели в беженской опале;

За ним поправилась и мать,

Благодаря стараньям Липы.

Поэтому легко понять,

Что в этот год особо липы

Благоуханные цветут,

И чуждая ей деревушка

Совсем особенный уют

Таит в себе. И мать-старушка,

К весне восставшая с одра

Болезни, ей еще дороже…

Как с Липою она добра!

И папа, милый папа, – тоже!..

“Ведь вот как нищие живут:

Недоедая, прозябая,

Справляют непривычный труд,

Ан, глядь, не сдохнут, не умрут!”-

Соседка молвила рябая.

4

Увлекся Липою матрос,

Двадцатилетний иноземец:

Ей приносил букеты роз,

А иногда и целый хлебец.

Он был хороший мальчуган,

Шикарь, кокет, поэт немного,

Но он был скользким, как минога,

В нее влюбленный Иоганн…

Его сменил приват-доцент

Гусь-Уткин, с рыжей ражей рожей,

Он ей дарил аршины лент

И туфли с лаковою кожей,

И шоколад, и пепермент…

За этим репортер прохожий

Увлекся Липой, но без крыл

И без бумажника в кармане,

В пустячном, проходном романе

Он ничего ей не дарил…

Была ли Липа с ним близка?

Но не были они ей близки.

Ей эта жизнь была узка:

Грязь, нищета, нужда, тоска

И эти жалкие огрызки…

Немудрено, когда хромой

Сын лавочника, рослый Дмитрий,

Игравший с огоньком на цитре,

К ней начал свататься зимой,

Она без долгих размышлений,

Уставшая от оскорблений,

Метнулась в брачную петлю,

Забыв сказать ему “люблю”…

1922 г.

НЕВЕСОМАЯ

1

В этот вечер рыба не клевала,

И мой стоящий галиот

Плыл в финский эпос “Калевала”:

Мечта свершала свой полет,

И несмотря на то, что лодку

Держали цепко якорьки

И по соседнему болотку

Бродили странные зверьки,

Мысль отвлекавшие, – на это,

Я повторяю: не смотря,-

Междупланетная комета,

Мечта летала, л т быстря,

Моих озерных игр Прилепа

С тоской рванула поплавок:

Так был нарушен финский эпос,

Который дать поэзу мог…

Зевнув, удилище сложила

И положила в галиот;

Терпенье истощив, решила:

“Сегодня рыба не клюет.

Домой не хочется, однако:

Люблю на озере закат.

Побудем на воде до мрака,-

Вернемся к ужину назад.

Снимайся с якоря. Приякорь

В Янтарной бухте, встав под скат,

Где, помнишь, как-то куропаток

Вспугнули мы, а сам меж тем

Мне расскажи про психопаток:

Ты, знаю, мастер этих тем”…

Возможно ль отказать Прилепе

В пустячной просьбе? Почему ж

Моих былых великолепий

Не вспомнить маленькую чушь?…

2

– Среди моих “северянисток”,

Я помню, были две сестры,

Которых медицинский выступ -

До времени и до поры -

Их, этих дев, в меня влюбленных,

Привел бы в дом умалишенных…

Они прислали пару дюжин

Мне писем, бегали вослед.

Одна из этих двух “жемчужин”

Подписывалась Violette

И даже приезжала в Тойлу,

Когда в пятнадцатом году

Я жил на даче там, но “ой-ру”

Я не люблю, ей на беду,

Предпочитая “ой-ре” этой

Нео-классический балет…

И вот – осталась нераздетой,

Раздеться жаждя, Violette…

Что делать? Пьян иною “вишней

В вине” я был тогда, и сон

Иной я видел. Так излишне

Истратилась на пансион

Девица, проживя неделю,

Мне назначая rendez-vous…

Ответного не вызвав хмелю,

Она вернулась на Неву.

О, с лентой черною букеты,

Подброшенные на крыльцо!

О, незнакомой Виолетты

Невиданное мной лицо!

3

Ее сестра была смелее,

И вот в один несчастный день

Вдруг появилась на аллее

“Ивановки”, как дребедень:

Лет сорока пяти, очкаста,

С бульдожьим ртом, бледна, как мел,

Она себе сказала: “Баста

Мечтать: да будет шаг мой смел!”

И потому, без приглашенья,

Не будучи знакома, вдруг,

Как очень скверное виденье,

Явилась; вызвав мой испуг.

Моя жена (не ты, Прилепа,-

Была другая – тип Зизи…)

Шепнула: “Как она нелепа,

И как трудны твои стези!..”

Приехавшая психопатка

Мне отпустила комплимент,

Глаза закатывая сладко:

“Вы – колоссальный декадент”…

Твердила о своем восторге

Пред “царственным” моим стихом

И голосом кабацких оргий

Читала, пополам с грехом,

Мне самому мои пиесы

На мой же собственный мотив!..

И из себя, как поэтессы,

Шипела, как локомотив,

Бездарные стереотипы,

Аляповатые клише…

Ах, эти “цоканья” и “всхлипы”

Мне были так не по душе!

4

Я видел: между нами бездна,

Но я молчал, молчал любезно,

Давно приняв рецепт Гюго:

С бездарью ссора бесполезна

И не изменит ничего; -

Бездарь не прекратит писанья,

Какое б ты ей резюме

Ни наложил; храни молчанье:

Она себе ведь на уме…

Когда какой-нибудь поэтик

Стихами донимал Гюго,

Гюго, стихи бросая эти,

К себе любезно звал его,

В изысканнейших выраженьях

Благодаря его в письме

За “истинное наслажденье”,

За “луч, сияющий во тьме”…

Когда ж “на зов” версификатор

Шел “в гости”, пьяный от похвал,

Величественный триумфатор

Поэтика не принимал…

Но я доступностью недаром

Известен был на всю страну…

Ах, я писателям поджарым

Не намекал: “Я вас турну…”

Всех принимая, слушал стойко,-

До обморока иногда…

Меня дурманили, как стойка

В трактире, эти господа!

Ты знаешь? эта графоманка

Себе избрала псевдоним

Шокирующий: “Северянка”-

И стала действовать под ним!

5

Хрустя, как бы жуя галеты,

Она читала ерунду.

Я, ради смеха, приведу

Пародию на те куплеты:

“Я лыжебежец и гарцор!