Полное собрание стихотворений - Игорь Северянин

Над монастырскою руиной.

А в мире все цветет сирень,

Весенний наступает день,

Чарует рокот соловьиный,

И людям так же снятся сны

Обманывающей весны…

ПЛИМУТРОК

Рассказы в ямбах

Пьесы в рифмах 1922 – 1924 гг

ПРЕВЫКРУТАСНАЯ ШТУЧКА

1

Профессор Юрий Никанорыч,-

Мечтатель, девственник, минорыч,

Своей Иронии жених,-

Был вызван братом во Флориду

На пару месяцев – у них

Возобновленную “Аиду”

Остилить в тонкостях. Доцент

Ганс Энте, старый декадент,

Его приятель, им попрошен

Развлечь Иронию, пока

Он ездит в древние века…

Убожеством своим роскошен,

Приходит Ганс под вечерок

На ужин к гастроному Юре,

Тая амуровые дури,

Весь риторический порок…

Иронию жених знакомит

С приват-доцентом; декаданс

В глазах Иронии огромит

Огромный гномный томный Ганс…

Лукавый Юрий Никанорыч,

Постигши Ганса существо,

Затаивает в сердце горечь,

Представив девушке его:

Теперь решается задача

О верности невесты: сдача

Ее фон-Энте разлучит

Его с Иронией, а твердость

Соединит навек… Но щит

Иронии – любовь и гордость -

Так металлически звучит…

Профессор этим обнадежен.

А завтра чемодан уложен

И взят на пароход билет…

Вот вкратце фабулы скелет.

2

Ганс Энте, ражий трехаршинник,

Шар рыжий несший на плечах,

Промозглик, плесенник и тинник,

Ухаживатель-паутинник,

Мордарь, полвечник, – цвел (не чах!..)

Он был быкастый здоровенник,

С автомобильным животом,

Насмешник, скрытник, сокровенник

С жасминно-тенорящим ртом…

И, чванясь выправкой корсетной,

Он палчил стародевной мисс,

В нем клокотала похоть Этной,

Взор прикошачивал: “Кис-кис…”

Рыжеволосый, ражелицый,

Но с проседью волос и щек,

Он волочился за девицей,

Как моложавый старичок.

И говорливым сивоглазьем,

Как настоящий верещак,

Красующимся безобразьем

“Спортивил” вечно натощак,

Боясь отяжеленья членов

И сытой вялости, как пленов,

Способных “плюсы” минусить

И потом тело оросить…

И пусть не всей душой, – всем телом

Он влекся к женщине самцом…

Во вл ке, судорог хотелом,

Он грезил слитчатым концом…

Предупредительно молчащий,

Безразговорно-говорящий

Лишь плотским напряженьем глаз,

Сквозь кисею и сквозь атлас

Он видел в женщине источник,

Резервуар услад мужских,

Ганс Энте, этот страстносочник

Поползновений воровских…

Утонченностью половою

Всех фавнов перещеголял,

Когда, в желаньях полувоя,

Осамчив женщин, оголял…

И ожеланенные жены,

Его хотеньем разожжены,

Его упорством сражены,

Дрожа, готовые пролиться,

В бред обезличенные лица

Бросали позывом жены…

3

Ирония была девичка,

Как говорится, полевичка,

Лисичка, птичка, лесовичка:

Поет, дичится и хитрит.

Она умнее горожанок,

Изысканнее парижайок,

Студеней льда и скользче санок,

И сангвистичнее, чем бритт.

Она – то просолонь, то тучка,

Превыкрутаснейшая штучка,

Неуловима, как налим…

И жаждою ее палим,

К ней Ганс зальнул своими “льнами”,

Иначе, говоря меж нами:

Ее оженщинить решил…

Во всеоружьи разных шил,

Отмычек чувственности женской:

Конфект, ликеров и помад,

Ее вовлек он в аромат

Страны блаженной и блаженской,

Ороив внешне свой Эреб,

Как место непотребных треб

Клокочущей кипящей плоти…

И очутилось в позолоте,

Сусальной, как оса средь сов,

Как колоннада на болоте,

Дитя олисенных лесов…

Он в доме закрывал засов,

Уча ее, подчас, конфете,

Ликеря трезвый мозг ее,

Сначала речил ей о Фете,

Точа исподтишка копье

Для чувственности лесовички,

Змеившей на плечи косички;

Затем ей Веннингера дал -

Для однобочья изученья -

Теорию предназначенья

Паденья женщины… Скандал

Он произвел в дичке-девичке;

Дал Гансу отповедь дичок:

“О, Ваш философ – дурачок!

В мороз, должно быть, рукавички

Стащили девки с белых рук

Философа, и он вокруг

Себя стал поносить всех девок,

Морозя пальцы и ладонь…

Поглубже мысль мою одонь,

Желающий: флажки без древок -

Пожалуй, вовсе не флажки,

Как без начинки пирожки…

Так и отвергнутый философ,

Чей взгляд на женщин стоеросов…”

И иронически свистя,

Мотивы страстного романса,

Ирония глядит на Ганса,

Который, пять минут спустя,

Ей говорит: “Вы слишком детски

На это смотрите…” А та:

“Нет-с, кэта выглядит по-кэтски,

Когда взирает на кота…”

Ирония гадает: “Юрий

Считает Ганса другом-бурей.

Не отпущу его: пусть штиль -

Излюбленный наш будет стиль,

А там посмотрим…”

4

Трехаршинник

Зовет ее к реке в осинник.

Она идет и, на пенек

Присев, мелодийку мурлычет.

Мордарь кроваво взоры бычет,

И снова страсть – его конек.

Его седлает вновь мордарь,

Юля на нем вокруг девички.

Она же думает: “Бездарь!

Как ржавы все твои отмычки…”

Не зная дум ее, рыжак

То увивается лисою,

А то, от похоти дрожа,

К медвяной Ире льнет осою…

И между тем, как апельсин

Заката Ира лепесточит,-

Ганс, – дрожее листа осин,-

Поцеловать девичку хочет.

И захотев, – хотя вспотев,

Наструниваясь, точно тобик,

Веснущатый целует лобик…

Ирония приходит в гнев:

“Эй, Вы, изысканный Петроний,

Вы поступаете, как клен!..

Иронии – не из Ален,

Прошу не оскорблять Ироний!

Я запрещаю Вам”. – “Вы? мне?”-

“Да, я и Юрий. Это ясно?…

Молчите! возражать напрасно…

И дальше: раз наедине

Я с Вами остаюсь, Вам надо б

Знать точно, как вести себя

Со мною. Стыдно. Даже запад

Бледнеет, лик свой оробя,

Пред Вашей наглостью. Что Юрий

Вам скажет, возвратясь?”– Понурив

Сконфуженно-корсетный стан,

Ганс Энте прошептал: “Ростан

Влагал в уста фазаньей самке,

Фазана поджидавшей в ямке,

Слова иные…”– “Вы – фазан?-

Ирония спросила едко,-

Но я не птица. Потому

Нам не понять друг друга. Клетка

Нужна фазану моему”.-

Ганс загорелся: “Вы сказали:

Фазану моему? Я – Ваш?!..”

“Да, как покорный карандаш…

Довольны этим Вы едва ли.

Но шутки в сторону. Прошу

Немедленно очестить слово -

Со мной держать себя толково.

Впредь грудь Вам кровью орошу,

Просталив Вас за оскорбленье.

Во всем отчет я Юре дам.

Пока же надо по домам”.

И Ганс подумал: “Вот тюлень я!

И чтоб такой лесной дичок

Да не попался в мой сачок?!”

5

Ирония с пренебреженьем

О Гансе думала в ту ночь

И приготовилась к сраженьям,

Чтоб опустить в нем пыл на дно,

Чтоб отразить его пометче…

Так странно: этот хищный кречет -

Друг голубя. Что близит их?

Как мог доверить мой жених

Меня такому павиану?

Здесь искус, умысел. Ну что ж,

Я с Гансом осторожней стану:

Посмотрим, Ганс, что ты возьмешь?

Но он противен мне. С ним вовсе

Я не хотела б больше встреч.

О, как отвратен блекло-овсий

Взгляд Ганса, сахаринья речь

И вся его повадка кошья,

Его заданье облапошья

Доверье Юрия, весь он -

Нелепый и тягучий сон!..

Но избегать его – пожалуй,

Он возомнит, что за себя

Я не ручаюсь: он ведь шалый,

Хотя летами обветшалый…

Нет, надо Юре пособя

В его желаньи, дать отпорный

Урок доценту, чтоб он знал,

Какой характер мой упорный,

И одостоить тем финал”.

6

Пять дней спустя, совсем нежданно,

Приехал Юрий, заболев

В дороге от мечты тосканной

По “лучшей из живущих дев”…

Ему Ирония подробно

Все рассказала. Светолобно

Профессор слушал, хохоча.

Хотел он Гансу сгоряча

Сказать, что вовсе не по-дружьи

Тот поступал, во всеоружьи

Своих соблазнов; но потом

Махнул рукой и сел за том

Труда “О шаткости морали

И ненадежности друзей”,

Невесте посвятив своей.

Но этот труд друзья украли…

Eesti– Toila

1928 г. Март

МАЛЬВА ЛЬДА

1

Кто эта слезная тоскунья?

Кто эта дева, мальва льда?

Как ей идет горжетка кунья

И шлем тонов “pastilles valda”…

Блистальна глаз шатенки прорезь,

Сверкальны стальные коньки,

Когда в фигурах разузорясь,

Она стремглавит вдоль реки.

Глаза, коньки и лед – все стально,

Студено, хрустко и блистально.

Но кто ж она? но кто ж она?

Омальвенная конькобежка?

Японка? полька? иль норвежка?

Ах, чья невеста? чья жена?

Ничья жена, ничья невеста,

Корнета русского вдова,

Погибшего у Бухареста

Назад, пожалуй, года два,

В дни социального протеста.

Сама не ведая – зачем,

Она бежала за границу

И обреклась мытарствам всем,

Присущим беженцам. Страницу

Пустую жизни дневника

Тоской бесправья испещрила,