Дремучие двери. Том II - Юлия Иванова

Советское общество стало рушиться, когда ввело принцип материальной заинтересованности. Нельзя было играть в их игру. Эта постоянная фальшь — старайся получить побольше, но помни, что это рвачество… Выход: заинтересованность в заработке как возможности самореализации, финансирования собственного Дела, работающего на Замысел. Творческих планов, идей, талантов, индивидуальных или совместных проектов. Материальная заинтересованность изанина — желание заработать на осуществлении планов, работающих на ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ, на Волю Неба. Запрет на использование богатства для ДУРИ.

Мы меняем свою судьбу и судьбу других, когда молимся.

Ребята, коммунисты-первопроходцы… те, настоящие. Вы творили свой подвиг, не ожидая в награду бессмертия в Царствии. Вы добровольно клали жизни «за други своя», за «святую свободу» и счастье человечества. За «светлое будущее», а не за возможность нахапать, пристроиться к кормушке и затащить к себе в постель прежде недоступную дорогую шлюху… Вы не знали, что сеятели вечного бессмертны. Что проходят эпохи, поколения, земные слава, богатство. Песок пустых хлопот, страстей, суеты засасывает чёрная дыра дурной бесконечности. Лишь «дела хорошие», как звёзды ночью, будут плыть за вашей душой по долгим столетиям небытия, чтобы перед престолом Господина заполнить нищую вашу суму драгоценными алмазами «пароходов, строчек и других долгих дел».

Никакой корысти не было в вашем подвиге — вас ли осудит Творец? «Рукописи не горят»… Да, слово бессмертно, поэтому будут гореть вечным пламенем сочинители, певцы и творцы бессмертного зла.

«Дурно пахнут мёртвые слова»… Наша интеллигенция по хотению царя-Ирода исполняет танец Саломеи, жаждущей получить на блюде голову Руси.

Изане — предтечи, прокладывающие путь Царствию Того, Кто должен снова прийти в конце времён.

ПРЕДДВЕРИЕ

Из беседы иностранного корреспондента с Николаем Островским:

«Я, если бы не чувствовал правоту дела, которое я выполняю, мне кажется, я не мог бы никогда улыбаться…» «Я знаю, что такое гнёт капиталистической эксплуатации. Я работал с одиннадцати лет, и работал по тринадцать-пятнадцать часов в сутки. Но меня били. Били не за плохую работу, я работал честно, а за то, что не дал столько, сколько хозяину хотелось взять от меня. Таково отношение эксплуататоров к трудящимся во всём мире. И эти люди говорят о гуманности! А дома они слушают Вагнера и Бетховена, и призраки замученных ими людей не смущают их покоя. Их благополучие построено на нечеловеческом отношении к рабочим, которых они презирают за некультурность. Но как рабочий может стать культурным в условии капиталистической эксплуатации? Не они ли тянут его назад, к средневековью? У нас тоже есть недостатки, но это остатки старого наследства… Разжигание национальной розни — один из методов политики капиталистов. Вполне понятна их боязнь объединения угнетённых народов…

Всё изменилось со времени Октября. Царской «Расеи» больше нет. Что нёс с собой русский солдат? Царский флаг и дикую эксплуатацию своей отечественной буржуазии. Наша же армия не будет армией-победительницей, жестокой к побеждённому народу. Наш красноармеец знает, что его враг не немецкий народ. Он знает, что после нашей победы будет братство народов. И раз враг бросил оружие, отступил, то войдут на его территорию не разбойники, не враги, а товарищи… Борьба будет ожесточённой. Гитлер сумел сыграть на национальном унижении и сумел разжечь страшный шовинизм. Это страшная вещь. У нас в Союзе 168 национальностей и в то же время у нас теперь настоящее братство народов. А двадцать лет назад я сам был свидетелем безобразных издевательств над евреями. Сейчас это дико, нелепо. В Красной Армии особенное внимание уделяется политическому воспитанию бойцов. Я сам до 1923 года был комиссаром батальона. Никогда мы не говорили, что немцы или поляки наши враги, это было бы преступно… Это наши друзья, закованные в цепи капиталистического рабства… Угнетение и произвол везде одинаковы: есть фашизм, и есть демократизм, хотя тут и там капиталисты. Мы не уравниваем их, мы ловим каждого честного человека…

Среди журналистов есть хорошие, честные сердца. И если один из десяти уходит из лагеря эксплуатации с незапятнанным сердцем, это уже огромная радость…

Общее дело, общая борьба дают силы перенести всё. Я не двигаюсь и не вижу уже восемь лет. Вы не представляете себе, не можете представить ощущения неподвижности. Это страшное дело даже при здоровье, при отсутствии боли, страданий. Ведь даже во сне человек меняет положение.

К. — Скажите, если бы не коммунизм, вы могли бы также переносить свое положение?

О. — Никогда! Личное несчастье сейчас для меня второстепенно. Это понятно…

Когда кругом безотрадно, человек спасается в личном, для него вся радость в семье, в узколичном кругу интересов. Тогда несчастья в личной жизни /болезнь, потеря работы и так далее/ могут привести к катастрофе — человеку нечем жить. Он гаснет, как свеча. Нет цели. Она кончается там, где кончается личное. За стенами дома — жестокий мир, где все друг другу враги. Капитализм сознательно воспитывает в людях антагонизм, ему страшно объединение трудящихся. А наша партия воспитывает глубокое чувство товарищества, дружбы. В этом огромная духовная сила человека — чувствовать себя в дружеском коллективе.

Я лишился самого чудесного в жизни — возможности видеть жизнь. Прибавьте к этому огромные страдания, которые не дают ни секунды забвения. Это было огромное испытание воли, поверьте, можно сойти с ума, если позволить себе думать о боли. И передо мной встал вопрос: сделал ли я всё, что мог? Но совесть моя спокойна. Я жил честно, лишился всего в борьбе. Что же мне остаётся? Предо мной тёмная ночь, непрерывные страдания. Я лишён всего, всех физических радостей, процесс еды для меня — мучение. Что можно сделать в моём положении?..

Но партия воспитывает в нас священное чувство — бороться до тех пор, пока есть в тебе искра жизни. Вот в наступлении боец падает, и единственная боль оттого, что он не может помочь товарищам в борьбе. У нас бывало так: легкораненые никогда не уходили в тыл. Идёт батальон, и в нём человек двадцать с перевязанными головами…

— Если бы вы спросили моего врача, то он сказал бы: «Я тридцать лет считал, что болен тот, кто ноет, кто жалуется на болезнь. А этого не узнаешь, когда он болен. А между тем сердце разрушено, нервы пылают, огромный упадок сил. Он должен три года ничего не делать, только есть и спать, а читать Анатоля Франса да Марка Твена, и то в маленьких дозах». А я работаю по пятнадцать часов в сутки. Как? Врачам непонятно. Но ничего сверхъестественного нет. Юридически я болен. Я переношу мучительные страдания, не оставляющее меня ни ночью, ни днём.

К. — Сколько вы спите?

О. — Семь-восемь часов.

К. — Где вы работали, когда началось Ваша болезнь?

О. — Я политработник, секретарь комитета комсомола. А это значит — работа с 6 утра до 2 часов ночи. Для себя времени не оставалось совершенно.

К. — Я без колебаний скажу, что беседа с вами многому научила меня, и я её никогда не забуду. Вы мужественный человек. Мужество даёт вам преданность идеям коммунизма. Это идейное коммунистическое мужество. Да?

О. — Да. Я могу каждую минуту погибнуть, может быть, вслед за вами полетит телеграмма о моей гибели. Это меня не пугает, вот почему я работаю, не жалея жизни. Будь я здоров, я экономил бы силы для пользы дела. Но я хожу на краю пропасти и каждую минуту могу сорваться. Я это твердо знаю. Два месяца назад у меня было разлитие желчи и отравление желчью, я не погиб только случайно. Но как только упала температура, я немедленно принялся за работу и работал по двадцать часов в день. Я боялся, что погибну, не кончив книги.

Я чувствую, что таю, и спешу уловить каждую минуту, пока чувствую огромное пламя в сердце и пока светел мой мозг. Меня подстерегает гибель, и это усиливает жажду жизни. Я не герой на час. Я победил все трагедии своей жизни: слепоту, неподвижность, безумную боль. Я очень счастливый человек несмотря на всё. И это не потому, что я достиг всего, что меня наградило правительство. Я этого ничего не имел и был так же радостен. Поймите, это не было никогда целью моей работы. Пусть завтра я снова буду жить в маленькой, убогой комнатушке, мне было бы всё равно…

Сталь закаляется при большом огне и сильном охлаждении. Тогда она становится крепкой и ничего не боится. Так закалялось и наше поколение в борьбе и страшных испытаниях и училось не падать перед жизнью. Я был малограмотен до 1924 года я не знал хорошо русского языка.

Огромная работа над собой сделала из меня интеллигента. Я знал хорошо только политику, и этого для меня в тот период хватало. Больше всего учился, когда заболел: у меня появилось свободное время. Я читал по двадцать часов в сутки. За шесть лет неподвижности я прочёл огромную массу книг…