Заговор обезьян - Тина Шамрай

— Да, знаю, знаю, мне говорили, — небрежно махнул он рукой и поспешил шагнуть в сторону от опасной темы. — Рита, где у тебя телефон? Мне нужно позвонить…

Надо проверить, изменился ли телефон Пустошина. Вот сейчас он и проверит.

— Позвонить не получится, телефон отключён, давно не платила. И за сотовый тоже, и за квартиру! Думаешь, у меня денег нет? Только дойти до банкомата… А вот не хочу! И деньги я просила, ну, там, на остановке, скажем так, для прикола… Давай ещё чашечку налью, а?

— Спасибо, Рита, накормила! Извини, мне пора! — поднялся он. — Мы вчера договаривались, вот деньги.

Действительно, пора! Надо срочно менять дислокацию.

— Да не нужны мне деньги! Я и не помню, о чём мы там договаривались… Если что-то и говорила, то это так… Возьми, возьми, тебе пригодятся! — пошла за ним в прихожую Рита.

— Рита, обязательно подключи связь, сегодня же. В доме должен быть работающий телефон.

— Хорошо, хорошо, будет тебе телефон! — пообещала женщина, прислонившись к шкафчику. — Придёшь вечером? Я ужин приготовлю… Оленину любишь, я её в вине вымочу… Только приходи пораньше, хорошо?

Он уже приготовился сказать «Извини, наверное, не получится», но тут же отредактировал сам себя: «Буду стараться». И долго возился с кроссовками, и когда поднял голову, увидел ждущее Ритино лицо. Женщина ждала, наверное, каких-то слов, действий. Только слов не было, захотелось провести рукой по её роскошным волосам и остаться. Остаться и, как там говаривал майор Саенко, пожалеть. И его бы, наверное, пожалели.

Только какой смысл в этой случайной связи? А всегда ли он нужен? Он уже жил этим самым здравым смыслом, и жизнь не получилась. И пришлось признать: если бы женщина нравилась хоть чуточку больше, он не выдержал и остался бы на час, на день, на сутки. И пусть потом было бы и ненужно, и стыдно и бессмысленно. Но, если бы нравилась хоть чуточку больше… Да нет, не остался! Он сейчас как заколоченный гвоздями ящик: ни сам отдать ничего не может, ни принять от другого.

— Ты даже не представляешь, Рита, как я тебе благодарен, — напоследок выговорил он. Женщина в ответ только слабо улыбнулась и всё стояла у открытой двери, пока он спускался по лестнице. Хотела запомнить? Она и запомнила. И когда через неделю телевизор запестрел сообщениями, она в кои веки купила газету и долго изучала фотографию, а потом первой попавшейся ручкой старательно пририсовала усы, оправу очков, сделала клеточки на рубашке…

Усы получились зелёными и, может, поэтому женщина долго сомневалась: неужели этот, в газете, и тот, ночной гость — один и тот же человек. Как он ей сказал: Рита, вы чудная, вы замечательная… Нет, не так: ты чудная и замечательная. И ведь никто не поверит, и так все пальцем тычут, мол, Ритка совсем с катушек съехала…

Но это будет потом. А тем утром, открыв тяжёлую дверь подъезда, беглец оказался перед задним бортом мебельного фургона. Он ещё раздумывал: подождать, пока машина отъедет, или выбираться через заборчик по стриженой траве, как его остановили громкие голоса. Справа, за бетонной выгородкой подъезда, две женщины обсуждали третью, и он без труда понял, о ком речь.

— …И вот ты скажи, что за девка? Встретила меня на днях, руки в боки и говорит: что вы лезете в мою жизнь, какое ваше собачье дело, кто ко мне ходит… Так к ней и вчера мужик какой-то приходил. Я из лифта вышла, смотрю, стоит какой-то возле дверей. Стоит, отвернулся… А что вы хотите? Одинокая, муж бросил, кому она теперь нужна? Теперь ведь если бабе тридцать лет, так никто и не смотрит — старуха. Вот и принимает всяких… И я говорю, допрыгается, попадётся какой-нибудь уголовник, прирежет, и квартира неизвестно кому достанется. Вот и вчера открыла Ритка-то, а этот, который звонил, шасть так в квартиру, и дверь быстро закрыли. Но тихо было, я подходила, слушала… И вот, ты скажи, и отец прокурор, и мать прокурор, сама в прокуратуре работала, а тут, ну прямо прости господи… А вы думаете, если прокурор, так что? Да у них дети то наркоманы, то дебилы. Но Маргаритку-то они пороли, что зря говорить, пороли. Так-то она баба неплохая… Слушайте, в магазин горбушу камчатскую завезли, непотрошённую. Говорят, не успевают потрошить, так рыба прет, так прет. Но торговать будут только после обеда, видно, не знают, какую ей цену поставить. Вы как? А я пойду, займу очередь. Подходите, вместе постоим…

И на этих словах, он, не раздумывая, перескочил заборчик и по газону, по газону бросился прочь от подъезда. Силен бродяга! Надо же умудриться, где провести ночь — на прокурорском диванчике! Вот бы Толя порезвился! Да и сами прокурорские, узнай подробности его пребывания в Хабаровске, не преминули бы отметить: «действовал с особым цинизмом». Ну, они и без всяких подробностей отметят, не сомневайся, а сейчас надо срочно покинуть этот район. И во что бы то ни стало сегодня же разыскать Пустошина! Только ехать сейчас к офису бессмысленно, нужно ловить его по телефону. Придётся снова идти на почту…

В зальчике переговорного пункта, как и вчера, было безлюдно. Сколько здесь камер слежения — одна, две? Или в каждой кабинке? Хорошо, оператор — другая женщина, а то так недолго намозолить глаза не только камерам, но и людям. Плотно закрыв за собой дверь, он застыл у аппарата и всё слушал долгие гудки. Но когда с досадой был готов отключиться, звонкий детский голосок прокричал: алё, алё, алё! Кто этот ребёнок Алексею Ивановичу: сын, внук? Оказалось, мальчик был совсем посторонний, и никакого такого Пустошина знать не знал. Выходит, по этому адресу дядя больше не живёт.

Придётся звонить по редакциям, у него и телефоны разных газет выписаны. Правозащитник, если он правильно понял, публикуется, и, значит, там должны знать, как его найти. Кажется, такие сведения должны быть у ответственного секретаря… Но в редакциях всё так безалаберно, будут перебрасывать от одного к другому и каждому придётся объяснять… А если сразу позвонить в администрацию этого городка? Там есть соответствующая структура, что занимается связями с общественностью, а точнее — контролем над общественностью. Данных о сколько-нибудь заметных неформалах есть не только у спецслужб, но и в таких отделах, управлениях или как там ещё… И номер справочной службы не надо узнавать, в этой кабинке он обозначен на стеночке, в Хабаровске такой привычный — 09, платный — 009.

Нужный телефон оказался четвёртым из продиктованных разными женскими голосами, и вежливый бас на другом конце провода попросил: «Говорите, пожалуйста!» — «Подскажите, как разыскать Пустошина Алексея Ивановича?» — начал он и приготовился объясняться, зачем да почему. На другом конце провода повисла пауза, и тут же в микрофон донеслось: «…Да мудака этого Пустошина какой-то козёл спрашивает. Он в твоих списках?.. А мы им что, справочная?..» Дальше было невнятно, и он уже подумал, что связь без объяснений прервут, но нет, голос сердито выкрикнул шесть цифр и только потом бросил трубку. Цифры были новыми, но гудки снова такими же долгими и безответными. И где этого Пустошина носит?

Может, наплевать на всё и купить телефон, а? Сделать несколько звонков и выбросить. Нет, нет, нельзя! И с чужим паспортом ходить нельзя! Надо было вчера отправить его Толе. Почему не отправил? Почему, почему? Да потому! Греет его эта книжечка, будто майор всё ещё держит руку на его плече.

И ничего не остается, как снова ехать по официальному адресу Пустошина А. И., к дому номер семнадцать. В трамвае он пристроился на задней площадке, так, отвернувшись к окнам, он и будет ехать. И дверь рядом, не надо протискиваться между потными телами, и, если что, он сумеет быстро выскочить. Из открытой верхней створки окна дуло, когда трамвай, громыхая и позвякивая, ехал, и тут же обволакивало горячим воздухом, как только он замирал на остановках. Но одной из них трамвай и застрял, и почему-то сразу стало понятно: застрял надолго. За спиной заволновались, забеспокоились и другие пассажиры:

— А что случилось?.. Почему стоим?.. Откройте двери, дайте людям выйти!.. Нет, ну, каждый день электричество отключают, каждый день!

— А мы что, виноватые? Вот у вас, дама, есть билет, или так, бесплатно кричите? — попыталась взять верх над пассажирами пожилая кондукторша.

Но когда створки дверей сложились, пассажиры не спешили покидать разогретое трамвайное чрево и какое-то время ещё выжидали: может, вагончик постоит, постоит да и поедет. Потом стали выскакивать поодиночке, некоторые тут же возвращались.

— Забито всё впереди, три или четыре трамвая, — доложил один из вернувшихся — мужчина с рюкзаком. И теперь уже и самые терпеливые посыпались по ступенькам, и уже не такой плотной стеной стояли за спиной беглеца. Но тут кто-то постучал пальцем по плечу, и от неожиданности он дёрнулся, но, обернувшись, тотчас успокоился: нависшее над ним лицо никакой угрозы не представляло — во рту не хватало половины зубов.