Великий перелом - Гарри Тeртлдав

Яркий электрический свет заставил их заморгать.

— Мне здесь больше нравилось при факелах и отсветах очага, — сказал Дэвид. — Придает атмосферу прошлого: чувствуешь, что Шекспир или Джонсон могли бы заглянуть сюда, чтобы пропустить пинту пива вместе со всеми.

— Загляни сюда Джонсон, одной пинтой не ограничилось бы, и это совершенно точно. — сказал Раундбуш. — Все эти факелы возвращают нас в восемнадцатое столетие, должен заметить. Но помни, старик, восемнадцатое столетие было грязным и неприятным. Так что — даешь электричество каждый день!

— Похоже, что так и будет, — сказал Гольдфарб, направляясь к бару. — Удивительно, как быстро можно восстановить электроснабжение в отсутствие постоянных бомбежек.

— Действительно, — согласился Раундбуш. — Я слышал, что если перемирие продолжится, то вскоре будет отменено и затемнение. — Он помахал Наоми Каплан, которая стояла за стойкой. Она улыбнулась и помахала в ответ, затем ее улыбка стала еще шире — она увидела за спиной Раундбуша низкорослого Гольдфарба. Раундбуш хмыкнул. — Ты — счастливый парень. Надеюсь, ты знаешь это.

— Можешь поверить, знаю, — сказал Гольдфарб с таким энтузиазмом, что Раундбуш рассмеялся. — А если бы не знал, моя семья слишком часто напоминает мне, чтобы я не забыл.

Его родители, братья и сестры одобрили Наоми. Он был уверен, что все будет хорошо и дальше. К его огромному облегчению, она тоже с симпатией отнеслась к ним, хотя их переполненная квартира в Ист-Энде была далека по удобствам от комфорта верхушки среднего класса, в котором она выросла в Германии — до того, как Гитлер сделал жизнь евреев невозможной.

Они нашли очень узкое свободное место возле стойки и втиснулись в него, локтями расширяя пространство. Раундбуш щелкнул серебряной монетой по влажному полированному дереву.

— Две пинты лучшего горького, — сказал он Наоми и добавил еще несколько монет. — А это для вас, если не возражаете.

— Благодарю вас, нет, — сказала она и сдвинула лишние монетки обратно к Раундбушу.

Остальные она смела в коробку под стойкой. Гольдфарбу хотелось, чтобы она перестала работать здесь, но она получала гораздо больше, чем он. Владелец «Белой лошади» мог поднимать цены, чтобы идти в ногу с инфляцией, скачущей по британской экономике, и почти тут же повышать жалование. Скудное жалование Гольдфарба, служащего королевских ВВС, отставало на несколько бюрократических шагов. Когда его призвали в 1939 году, он мог думать, что получает приличные деньги, — теперь они почти равнялись нищете.

Он проглотил свою пинту и купил вторую. Наоми позволила ему взять пинту и для нее, невзирая на протесты Бэзила Раундбуша.

Они уже подняли свои кружки, когда кто-то за спиной Гольдфарба спросил:

— Кто эта твоя новая приятельница, старик?

Гольдфарб не слышал этого кентерберийского выговора уже целую вечность.

— Джоунз! — сказал он. — Я не видел тебя так давно, что уж подумал, что ты расстался с жизнью. — Затем он бросил взгляд на товарищей Джерома Джоунза, и его глаза расширились еще больше. — Мистер Эмбри! Мистер Бэгнолл! Я и не знал, что вы объявились дома!

Последовали представления. Джером Джоунз замигал от удивления, когда Гольдфарб представил Наоми Каплан как свою невесту.

— Счастливец! — воскликнул он. — Нашел себе прекрасную девушку, и ставлю два против одного, что она не снайпер и не коммунистка.

— Э-э… нет, — сказал Дэвид. Он кашлянул. — Я не ошибусь, если предположу, что в недавнем прошлом ты не так уж плохо проводил время?

— Ты и половины не предположишь! — ответил специалист по радарам с непривычной искренностью. — Даже половины.

Гольдфарб узнал эту интонацию — так говорят о местах и делах, о которых не хочется вспоминать. Чем больше он думал об этом, тем больше ему хотелось отвлечься.

К стойке бара вернулась Сильвия с подносом пустых кружек.

— Боже мой, — сказала она, взглянув на вновь прибывших. — Посмотрите, кого ветер принес к нам. — Она инстинктивно пригладила волосы. — Где же вы, парни, болтались? Я думала… — Она не договорила, хотя ей в голову явно пришла та же мысль, что и Гольдфарбу.

— В прекрасном, романтичном Пскове. — Джордж Бэгнолл закатил глаза.

— Где это, как вы назвали? — спросила Сильвия.

— Если провести линию от Ленинграда до Варшавы, она пройдет недалеко от Пскова, — ответил Бэгнолл.

Гольдфарб мысленно представил себе карту.

Джером Джоунз добавил:

— И все время, пока мы там были, единственное, что поддерживало нас, так это воспоминания о «Белой лошади» и о работающих там прекрасных заботливых девушках.

Сильвия посмотрела себе под ноги.

— Принеси мне совок для мусора, — сказала она Наоми. — Тонем в грязи. — Она снова повернулась к Джоунзу. — А ты даже более сдержан, чем мне помнится.

Он улыбнулся, совершенно не смутившись. Бросив критический взгляд на всех троих, Сильвия продолжила:

— Вы были последними, кто видел меня за неделю до вашего отъезда. Потом я слегла в постель с воспалением легких.

— Я никогда не ревновал к микробам, — сказал Джоунз.

Сильвия ткнула его локтем в ребра, достаточно сильно. Затем зашла за стойку, сняла с подноса грязные кружки и принялась наполнять новые.

— А где Дафна? — спросил Кен Эмбри.

— Я слышал, что в прошлом месяце она родила девочек-близнецов, — ответил Гольдфарб, эффектно завершая последовательность вопросов.

— Я бы сейчас кого-нибудь убил за кусочек бифштекса, — сказал Бэгнолл тоном, который никак нельзя было назвать шутливым. — Никак не ожидал, что у нас с едой хуже, чем на континенте. Черный хлеб, пастернак, капуста, картошка — то же самое, что ели немцы в последнюю зиму великой войны.

— Если вы слишком сильно захотите бифштекса, сэр, то рискуете погибнуть, — сказал Гольдфарб. — Владелец коровника в наши дни охраняет его с винтовкой, и бандиты тоже легко добывают винтовки. Все обзавелись винтовками, когда пришли ящеры, и далеко не все вернули их обратно. Вы ведь знаете о перестрелках из-за еды? О них постоянно сообщают газеты и радио.

Сильвия кивком подтвердила согласие со сказанным.

— Сейчас, как на Диком Западе, стрельба каждый день. Здесь, на берегу океана, мы обходимся цыплятами и рыбой. Но говядина? Ее нет.

— Куры тоже чего-то стоят, — сказал Бэзил Раундбуш.

Гольдфарб промолчал, хотя с его крошечным жалованием у него было больше оснований жаловаться, чем у офицера. Но если вы еврей, вы трижды подумаете, прежде чем позволите другим думать о себе как о бедняке.

Джером Джоунз хлопнул себя по карману брюк.

— В мире теперь деньги не самая большая забота, даже если восемнадцатимесячное жалование свалилось на меня сразу. И между прочим, денег оказалось больше, чем я ожидал. Сколько раз повышали вам жалование, пока мы отсутствовали?

— Три или четыре, — ответил Гольдфарб. — Но это не такие большие деньги, как тебе кажется. Цены росли гораздо быстрее, чем жалование. Несколько минут назад я как раз думал об этом.

Он посмотрел через стойку на Наоми, которая только что поставила кружку перед одетым в прорезиненную одежду рыбаком, и тихо вздохнул. Как хорошо было бы забрать ее отсюда и жить вместе на его жалование — если бы его хватало больше чем на одного человека.

Он поймал взгляд невесты. Она улыбнулась ему.

— Угощаю всех моих друзей, — сказал он, роясь в кармане и пытаясь определить, какие скомканные банкноты там находятся.

По существующему с незапамятных времен обычаю после этого каждый обязан был проставиться. Когда наступило время возвращаться в казарму, он пожалел, что у его велосипеда нет радара. Завтра утром у него будет тяжелая голова, но и с этим он тоже справится. С бифштексами, может быть, дело обстоит неважно, но таблетки аспирина всегда найдутся.

Представители тосевитов уважительно поднялись с мест, когда Атвар вошел в зал. Адмирал повернул один глаз в сторону Уотата.

— Выскажите им подходящее приветствие, — сказал он Уотату.

— Будет исполнено, благородный адмирал, — ответил переводчик и переключился с прекрасного точного языка Расы на рыхлые неясности языка Больших Уродов, который назывался английским.

Тосевиты отвечали один за другим, причем Молотов от СССР — через собственного переводчика.

— Они говорят обычные вещи в обычной манере, благородный адмирал, — доложил Уотат.

— Хорошо, — сказал Атвар. — Я предпочитаю их обычные вещи в обычной манере. На этой планете это само по себе уже необычно И говоря о необычном, мы вернемся к вопросу о Польше. Скажите представителю из Германии, что мне крайне не понравилась его недавняя угроза возобновления войны и что Раса предпримет необыкновенно суровые меры, если такие угрозы повторятся в будущем.