Ледолом - Рязанов Михайлович

Но не нашлось подходящего «коня», который из моего узилища прискакал бы по желанному адресу, неся на своих сказочных крыльях кровью поэта начертанные огненные строки, «обещающие встречу впереди».

…Жизнь моя сложилась так, что в последущие годы не привелось повидаться ни с красавицей и бывшим гадким утенком Розой Фридман, ни с её братцем Аароном, ни с дядей Лёвой, ни с тётей Басей, ни с Игорёшкой, да и не до них стало — другие заботы не давали мне покоя. Другая жизнь наступила, и она полностью поглотила меня.

…В июне пятьдесят четвертого меня освободили из концлагеря. Встретившись с однодельцами, на предложение Серёги Валожанина «гульнуть по буфету», то есть под его «мудрым руководством» воровать и грабить, высказал ему всё, что думал о блатных и о нём лично, за что получил финаком удар, нацеленный в бок, но помешали — промахнулся и проткнул лишь рукав моего пиджака. На Серёгу накинулись Кимка и Витька, не позволив совершить злодейство. Однако Серёга пообещал, что мне «не жить». Чтобы не искушать судьбу, помня совет «комиссара» Леонида Романовича Рубана, я пошел в райвоенкомат и попросился на службу в Армию. Меня вскоре призвали, но не в пограничные войска, а в железнодорожно-строительные, в которых я и отработал положенный срок. Рядовым.

Вернувшись в Челябинск, почёл целесообразным покинуть его, вернувшись в места, где получил «путёвку в жизнь» — справку об освобождении из заключения, — достраивать коммунизм. Только вольным и комсомольцем — в ВЛКСМ меня приняли, наведя справки в судебных органах и убедившись, что рекрутировали в многомиллионное стадо рабов Рязанова Юрия Михайловича в результате «тотальной мобилизации». В пятьдесят пятом году меня избрали в члены батальонного бюро ВЛКСМ. Тогда же я написал первые заметки в воинские газеты, и их, к великой моей радости, опубликовали. Материалы эти (и другие более поздние) стали «конём», которого я закинул в Уральский государственный университет, и меня приняли. Вступительное сочинение абитуриента Рязанова было посвящено другой личности, захватившей его помысли и устремления — Павке Корчагину, — и «конь» умчал «всадника» на факультет журналистики.

Алое знамя трепетало в моей руке на переменчивом ветру Истории. На излёте революции я помчался в бой с идеями Павки, полный рвения драться и побеждать. Но это были уже совсем иные времена с иными жизненными целями и интересами.

Далеко, в притоне Сан-Французском,Где бушует бурный океан,И не раз вечернею пороюРазыгрался бурный ураган.

Девушку ту звали Маргаритой.Чёртовой красавицей была.В честь её лихие капитаныЧасто выпивали до утра.Но однажды в тот притон ввалилсяЧернобровый хмурый капитанВ белоснежном кителе матроса,Чудно облегавшем его стан.Маргарита нежною походкойТихо к капитану подошлаИ в каюту с голубой тафтоюЗа собой мужчину повела.А на утро наша МаргаритаНе спускала с капитана глазИ спросила, знает ли он Шмидта,Шмидта, её брата, моряка.

Капитан поднял свои очи,И в глазах заискрился испуг.«Ох ты моя милая сестрёнка,Что же мы наделали с тобой?!»

Капитан нахмурил сильно брови,И с кармана вынул он наган,И раздался в том притоне выстрел —Маргаритин труп к ногам упал.

Лучи Голубой звезды

Это долго копилось в моей душе. Несколько месяцев ждал. Меня сковывало заведённое раз и навсегда правило: во что бы то ни стало выполнять указания родителей.

Уже неделю, многократно, каждый день, проиграв в воображении наиболее запомнившиеся случаи и подведя им итог, я делал соответствующий, естественно логический, вывод (чтобы овладеть умением правильно мыслить, я усердно изучил школьный учебник логики, как мне когда-то советовал Вовка Кудряшов). Кстати, замечу, что эта наука, пришедшаяся мне по характеру, почему-то не входила в перечень обязательных предметов школьной программы, что меня удивило, — ведь каждый человек должен её знать и владеть логическими приёмами, постоянно пользоваться ими в течение всей жизни.

Проштудировав учебник логики от корки до корки, я решил правдиво видеть и активно участвовать в этом обманном представлении, называемом повседневной жизнью.

Действовать предстояло решительно и самостоятельно.

Сегодня, двадцать восьмого мая тысяча девятьсот сорок восьмого (Николай Дементьевич поэтому случаю выдал внеочередную увольнительную), мне исполнилось шестнадцать. Будучи в квартире один, я долго разглядывал себя в огромном, до потолка, зеркале в резной деревянной раме с навершием, на котором рельефно были изображены средневековые европейские музыкальные инструменты, стоящем на сделанном для него столике на двух ножках-балясинах.

Зеркало за свою невообразимо длинную жизнь видело многое и многих, ведь бабушка по любви вышла замуж за моего русского деда ещё в последней четверти девятнадцатого века, приняв христианство (она была казашкой или киргизкой по национальности и мусульманкой по вероисповеданию), и, получив солидное приданое от своего отца-бая, поселилась в Челябинске в усадьбе деда, тоже небедного купца, миновала все потрясения, коснувшиеся и нашего многочисленного семейства после октября семнадцатого года, перевернувшего Россию с ног на голову, и особенно в последующие, послереволюционные, времена, уцелев, к моему удивлению, как я позднее уразумел. Правда, не полностью: умертвили в доме для умалишённых сына тёти Поли — «артиста-куплетиста» — за стихи. Сгинул где-то за границей, в Китае, младший брат мамы — с остатками белой армии

…И вот я предстал пред рязановским зеркалом, внимательно вглядываясь в себя, в копну волнистых, каштанового цвета, волос пышной шевелюры, еле заметно пробивающиеся усики, в небольшие карие глаза, задававшие один вопрос: «Как будешь дальше жить, Юра, кем станешь в жизни?» Сегодня ты должен решить этот вопрос. Впереди — длинная жизнь, и, какой она будет, зависит от твоего решения. И насколько верно ты его выполнишь, так всё и сложится. Главное — не отступать. Как Павка Корчагин. Бороться и не сдаваться.

Все мечты, задумки, твои голова и умение рук, и то, что удастся тебе сделать, свершить для людей и себя, и будет твоей жизнью. Начинать её необходимо сейчас. Твоя работа на Смолинском ремзаводе — проба. Неизвестно, на что ты вообще способен.

Кем ты хочешь стать? Врачом. Только человек, овладевший этой профессией, имеет шанс[399] принести максимум пользы другим людям. И реализовать свои способности. А они, несомненно, имеются у тебя, Юра-Георгий. Как у многих.

Но за твоими плечами всего шесть с половиной классов школы. Этого мало, чтобы получить даже специальность фельдшера.

Мила уже окончила школу и собирается поступить в мединститут. Тебе её предстоит догонять и догонять. Когда ты завершишь ШРМ, она уже получит диплом врача. Но всё равно ты должен сравняться с ней, несмотря на потерянные годы.

Да, ты прочёл много разных интересных и умных книг. Всё. Хватит. С этим увлечением необходимо кончать. Книгочей — не профессия. Берись за дело.

Но за какое? Придётся начать с рабочего. Параллельно — ШРМ. А до того — отслужить в армии.

А пока вкалывать по-чёрному и жить в коммуне, в общаге. Когда исполнится восемнадцать, заявиться в военкомат и убедительно попроситься служить в пограничные войска. До общего призыва успеть. И вот тогда, зеркало, придётся попрощаться с тобой! Может быть, надолго. Или очень надолго. Но я вернусь сюда. Чтобы помогать состарившимся родителям и выполнять свою программу жизни.

И опять буду вглядываться в тебя, как смотрелись мои предки. Только меня будет интересовать не насколько изменилась моя внешность, а как двигаюсь по лестнице жизни, что хорошего успел сделать для других, какие ошибки допустил, что надо предпринять для их исправления и недопущения в дальнейшем. Перед тобой, зеркало, я буду отчитываться и строить планы на будущее.

Может быть, в моей жизни появится человек, который станет моим «зеркалом», и тогда я буду проходить мимо тебя, мельком взглянув на своё двойное отражение?

Сколько ты за свою жизнь видело разных людей! Тех, кто сделал тебя. Потом — юных деда и бабушку. После — их многочисленных детей. Отца во все возрасты жизни. Маму, молодую и красивую. Меня — малышом-несмышлёнышем. Кроху Стасика. Ты видело всё. А сколько предстоит ещё увидеть!

…Помню себя лет четырёх. Положив ручонки на подзеркальник, разглядываю себя: вот, оказывается, какой я. Интересно. Положил мордашку на лакированную поверхность столешницы, повернул голову на бок, и вот я совсем другой.