Дары ненависти - Людмила Астахова

Капелька крови Безумного Эйккена молила о прощении, память шуриа взывала к мести, и к чьему голосу прислушаться, Джона так до последнего момента и не решила.

«Если ты не можешь простить, если не найдешь в себе сил пожелать для меня короткой дороги к Отцу Дружин, то даже не пробуй, – сказал призрак и невесомо накрыл своими ладонями руки Джоны. – И я не обижусь».

Врать и притворяться смысла не имело никакого. Не здесь и не сейчас.

«Ты надоел мне, я устала от тебя, Эйккен. Я хочу, чтобы ты ушел. И… я почти уверена, что буду скучать по тебе. Что прикажешь теперь делать?»

Несколько долгих мучительных минут глаза в глаза. Ночь откровений, она не только для смертных и прóклятых, она и для мертвых и всеми забытых одинакова: хочешь, чтобы услышали, – не молчи. И заживо сожженный когда-то эрн заговорил. Прерывающимся шепотом, задыхаясь и подыскивая нужные слова:

«Я бы остался, как остался тогда… Я ведь хотел найти ее, хотел спросить… А ты – шуриа, и тебя даже зовут так же. Ты другая, но… веришь, Джони, я бы остался… Повинился бы… служил бы тебе, как пес цепной… Искупил бы… постарался… Я так думал. И вдруг увидел… когда эрна Кэдвен сказала про «родительский» огонь… я впервые увидел отблеск. Согласись, ведь негоже душам бродить бесприютными? Если у живых людей должен быть дом, то и у душ – хоть какой-то приют… В самом конце пути».

Разве не прав эрн Янэмарэйн? Разве хотела бы она, чтобы так же скитался Бранд – одинокий и никому не нужный? Он ведь разным был – ласковым и беспощадным, жестоким и милосердным, упрямым и покорным. Все люди разные, все люди особенные, одинаковых нет, и в каждом есть что-то такое… Душа, наверное. И как поделена власть между уголовными и гражданскими судами, так живым не дано судить мертвых. Пусть Оддэйн решает, достоин ли Эйккен Янэмарэйн встать в строй его Дружин, пусть прощает или карает за любовь к шуриа. А кто такая Джойана Алэйа Янамари на этом суде? Никто.

Огонек занялся на диво быстро, словно только и дожидался, когда в душе Джоны утихнет буря.

– Иди, Эйккен, иди к Отцу, – сказала она. – Узри след его Своры и присоединись к ней как равный. И пусть в твоей душе будет мир. Я так хочу.

Никому не дано видеть Путь Ролфи через нездешнюю ледяную равнину. Никому, кроме шуриа. А похож он на золотистую дорожку света на снегу, какая бывает от зажженной в окне лампады. Едва уловима глазом, чуть заметна, и все равно нет лучше знака, что где-то тебя кто-то ждет. И дождется.

Призрак степенно поправил перевязь своего меча, расправил плечи… Но прежде чем сделать первый шаг, помедлил, решаясь спросить о чем-то важном.

«Скажи мне, Джони… Иначе я никогда не узнаю. Скажи мне, она любила меня?»

Наверное, он заслужил… А если и не заслужил, то пусть это будет подарком.

– Шуриа никогда не рожают детей нелюбимым, Эйккен. Она тебя любила, так и знай.

«Спасибо, Джони. Прощай».

Грэйн эрн-Кэдвен

Вызванная внезапной сытостью эйфория, безмятежные сплетни у костерка об облеченных властью мужчинах и глубокий сон без сновидений – что может быть прекраснее в долгом утомительном походе? Душа и тело, истомленные бегством по лесам и полям имперских провинций, жаждали передышки, хоть коротенькой, хоть на несколько сумрачных предутренних часов… И получили. Но, конечно же, желудочный разврат, фривольные разговорчики и вызванная отдыхом общая расслабленность и умиротворенность не могли не выйти беглянкам боком.

Украденная овца оказалась настоящей свиньей в том смысле, что очень быстро закончилась. А вновь голодать после краткого периода насыщения… непросто это было, в общем. Совсем непросто. Тем более для Грэйн. А повторения овечьей охоты пока не предвиделось. Тут бы самим ноги унести, уже не до овцекрадства…

Наверное, им все-таки неоправданно повезло. Случайность, а может – воля богов, а скорее – обострившийся с голодухи нюх или то самое чутье на ловушки, что просыпается в каждом беглеце, который уже слышит, как заходятся в звонком лае за спиной настигающие гончие и щелкают взводимые курки ружей охотников. Или все было еще проще – не кончись в одно далеко не прекрасное утро у ролфи табак, не почуяла бы озверевшая Грэйн характерный запах дыма чуть ли не за лайг. И тогда продрогшие и промокшие беглянки непременно сунулись бы на дорогу, успокоенные привычной безопасностью ночных проселков империи – и попали бы прямиком в радушные объятия полицейских, а может, и ополченцев из цепи облавы.

Потому ролфийка лежала сейчас в придорожной канаве, сквозь редкие кустики наблюдала за «охотниками» на той стороне и предавалась отчаянию, пока шуриа не видит. Выхода эрна Кэдвен пока не находила, а демонстрировать свой страх и досаду спутнице не собиралась.

Джоэйн («Шуриа!» – мысленно поправила себя Грэйн…), непривычно притихшая после отправления ритуала «родительского» огня, свернулась змеиным клубочком под разлапистой елкой шагах в двухстах позади укрытия эрны Кэдвен и пыталась сохранить в сухости жалкие остатки их боеприпасов. Во всяком случае, Грэйн на это рассчитывала. Она даже мимолетно улыбнулась этой перемене – одной из многих перемен в их отношениях. Каких-то десять дней прошло с тех пор, как шурианская гадюка вероломно ужалила ролфийку в спину – даже шишка еще не до конца прошла! – и вот уже Грэйн, ни мгновения не колеблясь, доверяет леди Джоэйн не только спину, но и оружие… Как случилось, что пленница превратилась в… нет, не подругу, конечно, и уж точно не в соратницу! – но в спутницу? Спасение из петли? О да, тут нет смысла лукавить – это Грэйн оценила. Любой оценит, не только ролфи. Но это была лишь малая толика от настоящей причины, которой эрна Кэдвен пока не знала. Она доверяла шуриа… боги, вы слышите это? Вы негодуете?

«Что-то непохоже, чтоб Локка и Морайг одобряли такой союз, – подумалось Грэйн. – Впрочем, как знать… Не на это ли рассчитывает Вилдайр Эмрис, надеясь примирить шуриа и ролфи?»

Особенно если в жилах шурианской женщины течет исчезающе тонкая, но все же отчетливая струйка ролфийской крови. Грэйн оценила благородство поступка последней в роду Янэмарэйн. Интересно, колебалась ли она, зажигая путеводный огонь для древнего своего предка, любить которого Третьей было в общем-то не за что? От призрака ведь была ощутимая польза. Пребывай он по-прежнему с ними, и не было бы риска нарваться на засаду… Но дух эрна Эйккена ушел дорогой воинов искать след Оддэйновой Своры, а это значит – шуриа была искренней в ритуале. Предпочла благородный долг родича жестокой практичности! Богини, а речь точно о шуриа?!

Грэйн покрутила головой, удивленная простотой ответа. Да, пожалуй, что так… Именно это деяние леди Янамари… эрны Янэмарэйн? – и вызывало в ролфийке противоестественное чувство доверия. Ты можешь быть изощреннейшим из лгунов, самым изворотливым из гадов, когда-либо ползавшим под тремя лунами, – но под огненным взглядом Локки не лжет никто. Богиня не потерпит двуличия и предательства. Либо ты честен до конца, до самого своего естества открыт ее взору – либо ты пепел и прах, и само имя твое развеет ветер… Раз Локкины когти не впились в змеиный хвост, значит… не такая уж шуриа и змея, как оказалось. И кто знает, может быть, из леди Джойаны Янамари и впрямь получится когда-нибудь эрна Джоэйн Янэмарэйн, а?