Ночные крылья. Человек в лабиринте. Полет лошади - Роберт Силверберг

Вместо носа и ушей зияли дыры.

Доктор Рейнольдс был абсолютно безволосым и бесполым. Он сказал:

— Я не очень-то понятно говорю. Лишь люди, находящиеся на краю смерти, способны видеть и слышать меня. Некоторые не могут сосредоточиться, потому что неважно себя чувствуют, другие слишком боятся смерти.

— Я умираю?

Рейнольдс захихикал.

— Как договоримся.

— Кто вы все-таки?

— Я — привидение и никого не виню в этом. Смеяться не стоит — такое может случиться с каждым.

Однако Свецу было не до смеха.

— Слушай. Я родился примерно через сто лет после окончания Короткой войны, — начал свой рассказ доктор Рейнольдс. — К тому времени всем уже стало ясно, что человечество на грани вымирания. Слишком много в ходе Короткой войны было сброшено бомб. Уровень радиации стал таким высоким, что появилось огромное количество мутантов, больных. Я оказался в числе счастливчиков.

Свец упорно молчал.

— Должно быть, я отбил у тебя охоту говорить, — заметил скелет и продолжал: — Я и правда был одним из тех, кому повезло. А что толку? Эта чертова радиация все равно не позволяла мне иметь здоровых детей. Любое органическое изменение следовало подвергать медикаментозному лечению. Поэтому мне приходилось каждый день принимать всякие таблетки. Поверишь, когда-то у меня был солидный живот.

Свец покачал головой.

— Такое небольшое брюшко. От него пришлось избавиться, потому что оно доставляло массу неприятностей. Мышцы брюшной полости не могли справиться с лишним весом.

— А как вы стали привидением?

— Преднамеренно и путем длительных усилий. Лучшие умы века, какими мы являлись, были направлены на путешествия во времени. Наш проект назывался «Дубль». Знаешь, что это значит?

— Какую-то сцену прокручивают во второй раз с целью создания благоприятного эффекта и наиболее яркого впечатления.

— Так и должно было получиться в итоге. Мы не совсем верили, что сможем изменить прошлое, отправившись туда, но хотели попробовать. Результат оказался удачным. Наша машина времени вмещала лишь пилота и подъемную систему. Пилотом выбрали меня, потому что во мне было всего-навсего пятьдесят фунтов живого веса.

— И что же вы сделали?

— За неделю до Кубинского кризиса я забрал всю технику, приводившую в действие дистанционно управляемые снаряды, принадлежавшие Союзу Советских Социалистических Республик. Русским ничего не оставалось делать, как увезти с Кубы все свои ракеты. К тому моменту, как они привели боевую технику в порядок, время кризиса уже миновало, а они так и не узнали, что могло произойти. Не сомневаюсь, что в дальнейшем они стали внимательнее. Мои действия контролировались с помощью радиосвязи. Естественно, я позаботился о том, чтобы остаться незамеченным. Моя внешность слегка…

— Вы правы.

— После этого я решил вернуться домой, но не туда, где я вырос, а в созданное мной будущее, но моя машина времени не действовала. Мы облегчили ее тем, что источник энергии оставили в будущем. Теперь это будущее перестало существовать. Я оставил машину и решил сдаться, но тут обнаружил, что моя плоть исчезла. Вот и все, — закончил Рейнольдс. — Нам предстоит повернуть историю вспять.

— Как?

— С помощью твоей машины. Моя для этого не годится. Мы возвращаемся в 17 год постатомной эры.

— Это невозможно.

— Если мы не сделаем этого, тебе конец.

Свец знал, что призрак не обманывает его.

— Вы просто сумасшедший! Иначе бы вам в голову не пришло возвращаться обратно в свой нафаршированный бомбами мир.

Скелет щелкнул зубами.

— Свец, ты не спросил меня, сколько лет назад я стал привидением.

— Ну и сколько же?

— Не сосчитать, Свец. Я прикован к 17 году постатомной эры. Я жду, проходит около восьми месяцев после Кубинского кризиса, потом ход времени замедляется и, в конце концов, совсем останавливается. Я веду такую жизнь тысячу лет. Да, пожалуй, даже больше. Ты можешь представить участь, ужаснее моей? Этот мир словно законсервирован, люди неподвижны, как статуи, голуби застыли в воздухе. Я и сам будто заморожен. Солнечные лучи проходят сквозь меня. Я бы давно сошел с ума, если бы не машина времени.

Глаза Рейнольдса, упрятанные глубоко внутри черепа, загорелись недобрым огнем.

— Машины времени прилетают и улетают. Некоторые из них принадлежат твоей исторической параллели, остальные — другим. Однако реальным является лишь твое будущее, оно сотворено мною. Но я не могу перемещаться, использую любые аппараты. Обычно я отправляюсь на них в прошлое, как можно дальше. Тогда время идет своим чередом до 17 года постатомной эры. С десяток раз я побывал даже в средневековье. Большинство людей не видят меня, а те, кто видят, скоро умирают. Может быть, все дело в том, что они вот-вот навсегда покинут историческую плоскость, а то, в какой исторической параллели они находятся, не имеет значения. — Рейнольдс засмеялся. — Я думаю, что некоторые из них умирают потому, что, увидев меня, получают разрыв сердца.

Свец вздрогнул. Возможно, Рейнольдс был прав.

— Я, кстати, побывал и в будущем, точнее, в десятках будущих. Свец, тебе известно, что иногда машины времени двигаются горизонтально?

— Да, у нас тоже была такая. В ней нашли какие-то неполадки.

— Такое получается со всеми машинами без исключения. Самоходные машины теряются. Возвращаются лишь те, которые, подобно твоей, прочно связаны со своей исторической параллелью — их притягивает обратно. Я видел разные миры, Свец. Я побывал в раю, и там, куда вторглись пришельцы, и там, где живешь ты. Я летал в твое будущее, — с горечью повторил он. — Я оставался там довольно долго, чтобы выучить человеческий язык и понять, во что вы превратили созданный мною мир.

— Но что вы имеете в виду?

— Кругом грязь, запущенность, смерть! Вы истребили все живое, кроме самих себя и этой бурой гадости, которую вы едите…

— Она называется дрожжевой грибок.

— Я знаю одно короткое слово, которое гораздо лучше подошло бы к этой вашей пище. Я видел, как вы извергаете эту мерзость из своих ртов…

— Что?

— Да я просто перемещался из будущего в прошлое, приближаясь к 17 году. Все это очень быстро перестает казаться смешным. Я не люблю переноситься в будущее, если не уверен в том, что смогу вернуться назад. Я возвращаюсь в любом случае, не так уж мала вероятность того, что машина времени собьется с пути и окажется в моей собственной исторической параллели. За это стоит бороться, правда?

— Я не понимаю.

— Ты ведь не обращал внимания на окружающее пространство, не так ли, Свец?