Керенский - Владимир Федюк

Краснов впервые увидел главу Временного правительства вблизи: "Лицо со следами тяжелых бессонных ночей. Бледное, нездоровое, с больною кожей и опухшими красными глазами. Бритые усы и бритая борода, как у актера. Голова слишком большая по туловищу. Френч, галифе, сапоги с гетрами — все это делало его похожим на штатского, вырядившегося на воскресную прогулку верхом".[419]

— Генерал, где ваш корпус? Он идет сюда? Он здесь, уже близко? Я надеялся встретить его под Лугой.

В ответ Краснов доложил, что в его распоряжении нет не только корпуса, но и полной дивизии. Однако Керенского это не слишком обескуражило. Он заявил, что имеет сведения о подходе свежих сил, готовых выступить в защиту Временного правительства. Барановский уточнил эту информацию, приводя конкретные названия и номера частей. Всё это несколько успокоило Краснова, хотя подспудные сомнения у него продолжали оставаться.

Было решено немедленно отправляться в Остров, с тем чтобы как можно скорее выступить в направлении столицы. К месту назначения прибыли, когда уже начинало светать. Весть о том, что в городе находится Керенский, распространилась мгновенно. У штаба корпуса появились какие-то дамы с цветами, но гораздо больше было солдат и матросов (в городе стоял Морской артиллерийский дивизион), настроенных откровенно враждебно.

Краснов попросил Керенского выступить перед собравшейся толпой, надеясь этим успокоить ее. Позже он вспоминал: "Я никогда не слыхал Керенского и только слышал восторженные отзывы о его речах и о силе его ораторского таланта. Может быть, поэтому я слишком много ожидал от него. Может быть, он сильно устал и не приготовился, но его речь, произнесенная перед людьми, которых он хотел вести на Петроград, была во всех отношениях слаба. Это были истерические выкрики отдельных, часто не имеющих связи между собой, фраз. Все те же избитые слова, избитые лозунги".

Керенский не успел закончить, как из толпы послышалось: "Неправда, большевики этого не хотят! Мало кровушки нашей солдатской попили!" Оратор уже вернулся в дом, а выкрики толпы перед входом в штаб становились все более агрессивными:

— Схватить его и предоставить Ленину — вот и все!

— А казаки?

— Казаки ничего не сделают.

Краснов приказал вызвать со станции конный взвод для конвоирования автомобиля, а на самой станции выставить "почетный караул". Вид бравых казаков, прошедших перед ним церемониальным маршем, вернул Керенскому хорошее настроение. Но дальше начались новые неприятности. Поезд не двигался с места, между тем на путях появлялись все новые и новые группы вооруженных солдат. После разговора на высоких тонах с начальником станции выяснилось, что куда-то исчез машинист. Тогда его место занял начальник личного конвоя Краснова есаул Коршунов, когда-то служивший помощником машиниста. Наконец эшелон тронулся.

Псков прошли без остановки и только успели увидеть из окон громадную толпу вооруженных солдат, собравшихся на перроне. На одном из полустанков в эшелон подсели казачьи офицеры, возвращавшиеся из Петрограда. Один из них — сотник Карташов, доложил то, что ему было известно о судьбе правительства. Обратившись к нему, Керенский протянул офицеру руку. Тот вытянулся по стойке смирно, но руки в ответ не подал.

— Поручик, я подаю вам руку, — сказал Керенский.

— Виноват, господин Верховный главнокомандующий, я не могу подать вам руки. Я — корниловец.

Керенский покраснел, пожал плечами и вышел из купе.

В ночь на 27 октября эшелон прибыл в Гатчину. Здесь отряд остановился почти на сутки, чтобы дождаться подхода других частей и попытаться выяснить намерения противника. Что касается наличных сил, то в этом отношении картина складывалась не слишком впечатляющая. Под командованием Краснова находилось три сотни 9-то Донского полка, две сотни 10-го Донского полка, одна сотня 13-го Донского полка, а также неполная сотня казаков-енисейцев. В совокупности это составляло меньше пятисот человек. В распоряжении отряда было также восемь пулеметов и 16 конных орудий. Идти с этими силами на Петроград, гарнизон которого составлял 200 тысяч человек, было безумием.

Однако гражданская война диктовала свои правила. Добиравшиеся из Петрограда офицеры (а они прибывали в Гатчину буквально каждый час) сообщали, что в столичном гарнизоне царят колебания. Достаточно любой мелочи, чтобы чаша весов качнулась не в сторону большевиков. Краснов надеялся, что остатки авторитета Керенского помогут ускорить этот процесс. К тому же Керенский был не один. Уже в Гатчине с ним на связь вышли представители Комитета спасения, обещая при приближении отряда Краснова к Петрограду организовать в городе восстание. Все это вселяло надежду, но до полной уверенности в успехе было далеко.

ПОХОД НА ПЕТРОГРАД

В два часа ночи 28 октября 1917 года отряд Краснова выступил в поход на Царское Село. Царскосельский гарнизон насчитывал более шестнадцати тысяч человек, то есть многократно превосходил по численности силы наступающих. Расчет Краснова был только на то, что защитники Царского Села не станут рисковать жизнями в борьбе за не слишком понятные им цели. Эта надежда в целом оправдалась.

На полпути к Царскому Селу отряд Краснова столкнулся с ротой стрелков, укрепившейся в спешно вырытых окопах. Вместо того чтобы атаковать противника, Краснов послал к стрелкам парламентеров в лице членов дивизионного комитета. После долгих переговоров, или, правильнее сказать, уговоров, стрелки сложили оружие. Все было бы хорошо, но такой способ действия требовал слишком много времени. В результате когда отряд подошел к окраинам Царского Села, уже взошло солнце. Здесь всё повторилось сначала. Батальон пехоты, числом не менее восьмисот человек, сначала встретил казаков Краснова винтовочными выстрелами, а потом сдался без боя. Около полутора сотен защитников Царского Села не пожелали сдаваться и с оружием в руках отступили под защиту окраинных домов. Однако достаточно было двух пушечных выстрелов, чтобы они в панике разбежались.

День уже кончался, когда казаки вступили в Царское Село. После первых успехов наступление на Петроград вовсе не выглядело такой авантюрой, как вначале. Но по-прежнему оставалось множество вопросов, требующих срочного решения. Во-первых, слишком медленные темпы продвижения. Конечно, уговоры были лучше, чем пролитая кровь, но каждый такой случай растягивался на много часов. Во-вторых, от такой манеры наступления казаки уставали больше, чем от настоящего боя. Все чаще стали раздаваться разговоры о том, что нельзя дальше идти без поддержки пехоты.