В тебе моя жизнь... - Марина Струк

С того дня меж Мариной и Катиш установилась довольно воинственные отношения. И если Марина предпочитала не обращать внимания на юную золовку, зная, что это выводит ее из себя более, чем любые ответные колкости, то Катиш, похоже, старалась как можно больнее ударить словом невестку.

Один раз она пришла в кабинет Марины, где та и несколько комнатных девок шили и вязали детское приданое. Посидев пару минут для приличия, прогулявшись по кабинету, разглядывая пристально все, что там находилось, Катиш вдруг повернулась к невестке и проговорила, слишком уж невинным голоском:

— Вы такая храбрая, моя дорогая невестка, я восхищаюсь вами беспредельно.

Марина стразу же насторожилась, ожидая последующей реплики. Ее нянечка, почувствовав неладное, будто ощетинилась, готовая растерзать любого, кто посмеет обидеть ее касатку. Девки же просто замерли в страхе оттого, что должно было последовать за этими приторно мягкими словами. Они-то по опыту знали, что этот тон совсем не к добру у сестры их барина.

— Вы такая спокойная, а ведь прекрасно знаете, как и я, сколько рожениц не донашивают дитя до срока, а то и вовсе погибают в родах. Знаете, мне даже дурно становится при мысли об этом — что мне тоже когда-нибудь предстоит выносить и родить дитя, — она вдруг подошла поближе к двери и, не давая Марине и рта раскрыть, быстро проговорила. — Я на вашем месте и приданое для ребенка готовила бы уже после разрешения от бремени, а то сами знаете, бывают и мертворожденные…

С этими словами Катиш стремительно вышла за дверь, опасаясь реакции своей невестки. Девки дружно ахнули и посмотрели на свою барыню, которая сидела ни жива, ни мертва, уронив работу на колени. Агнешка же тут же подскочила к двери, и лишь резкий окрик Марины остановил ее.

— Дзитятко мое, пришибить трэба гадзюку, чтобы яд ее больш не жалил.

— Вернись на место, я сказала! — резко ответила ей Марина. — На конюшню захотела?

Нянька, недовольно поджав губы, отошла к ней. Потом она склонилась к Марине и погладила ее ладони.

— Расскажи барину, касаточка моя, распавядзи[215] яму все о яго сестрице. Ты ж ее приняла со усим сердцем, а она…

— Нет, Гнеша, — покачала головой и так же шепотом, чтобы не услышали девки, ответила ей Марина. — Не буду я привлекать в наш конфликт супруга своего. Во-первых, девочка делает все это, потому как ревнует его ко мне, видя во мне соперницу или что хуже — ту, что отняла любовь брата у нее. Глупая, совсем не понимает, что Анатоль никогда не перестанет любить ее. А во-вторых… во-вторых, я сама пока не на хорошем счету у супруга. Неизвестно, чью сторону он примет в этом споре меж нами, а так унизиться в ее глазах я вовсе не желаю.

— Ох, ты моя горемычная! — покачала головой нянька. — Кали же счастье опять к нам зазирне[216]?

Но тем же вечером Марина поняла, что Гнеша все же не спустила с рук оскорбление Катиш. Когда уже хозяева собирались ложиться, в доме раздался гневный вопль из спальни сестры Анатоля. Марина вздрогнула и по довольному лицу няньки, аккуратно достающей горячие кирпичи из постели, поняла, что та имеет первостепенное отношение к этому воплю злости.

— Что ты сделала, Гнеша? — как можно строже спросила Марина. Та подняла глаза на барыню и пожала плечами.

— Ты не захотела размешчаць ее в мезонине, где ей и трэба было жиць, паводле[217] возрасту, гэто зробила я.

— И каким же образом, позволь спросить?

— А подклала у ложак[218] леду з речки. Зараз усе ложки у гаспадарской палове[219] сырые да холодные. Просушиць их можно будзе тольки праз нескольки дзен, — Агнешка кивнула своим мыслям. — Хай живе в мезонине. Непаслухмянные[220] дзяучынки павинны быть тольки там, от греха далей.

— Но ведь это глупо, — возразила ей Марина. — Глупо и нерационально, просушить же перину теперь неделю, не меньше, потребуется.

— Не ведаю, что таки рахцинально, но то, что дуже прыемно[221], то так, — улыбнулась Агнешка. Марина невольно улыбнулась в ответ и погрозила той пальцем.

— Ой, за такое розги плачут в конюшне…

Как в воду глядела — спустя несколько дней к Марине, молящейся в церкви, прибежала одна из комнатных девок, перепуганная да взъерошенная. Она быстро перекрестилась на икону, потом бросилась барыне в ноги.

— Ох, беда, барыня, беда-то какая! Пока вы туточки, барышня молодая няньку вашу, Агнешку, пороть на конюшнях велела. Мол, та работу ее распустила со зла, за вас, вестимо.

— А барин где? — спросила Марина, на ходу крестясь по выходе из церкви.

— Барин-то уехал к соседям. С Василием Терентьичем уехал, как вы на службу ушли. Ах, барыня что будет-то? Агнешка-то в старости уже, как порку-то перенесет… Игнат Федосьич-то ужо увещевал барышню, увещевал. А она только улыбается…

Марина изо всех сил торопилась в усадьбу, но это было затруднительно для нее — на последних месяцах беременности, по скользкой дороге. Она кляла себя последними словами, что не взяла коляску, как на том настаивал Анатоль в виду ее положения. Любила ходить пешком, да и недалече тут до церкви. А теперь только и оставалось, что цепляться за лакея, сопровождающего ее, да торопиться за почти бегущей комнатной девушкой.

Они вошли в конюшню, еле пробившись через столпившихся дворовых и комнатных слуг, что собрались тут, словно у них не было никакой работы на этот час. Агнешка полулежала на козлах для наказания с обнаженной спиной, на которой уже были видны следы нескольких ударов. Игнат стоял чуть в отдалении, задумчиво теребя свою бородку. За всем этим наблюдала Катиш с довольным выражением лица. Заметив эту ухмылку и следы ударов на теле няньки, Марина мгновенно потеряла самообладание.

— Что здесь происходит? — ледяным тоном громко спросила она, жестом приказывая стремянному, который обычно наказывал слуг в имении, остановиться. — У вас всех нет более никакого дела, кроме как толпиться тут, глазея?

— Барышня приказала всем явиться сюда, — ступил вперед Игнат. В его глазах читалось облегчение, равно как и по лицам остальных (особенно стременного). — Хотела показать наказание, что ждет каждого за порчу ее личных вещей.

— Игнат Федосьич, пусть слуги возвращаются к своим делам, — распорядилась Марина. Потом подошла к стременному и взяла из его рук розгу. Она видела по следам ударов, что тот старался бить в полсилы, и теперь взглядом выразила тому свою благодарность. Он лишь поклонился ей в ответ и вышел вслед остальных.

Затем Марина приказала дворецкому, чтобы Агнешку увели в людскую да промыли ее спину, и только после того, как все слуги покинули конюшню, ступила к Катиш, которая испуганно глядела на розгу в ее руке.